Реверс

— Пачку сигарет в обмен на обезбол. — Шутишь, друг? — едкий смешок вроде как мужика, вроде как молодого парня, вылетает из грязного немытого годами рта. — Либо гони еще пачку медика, либо катись нахуй. Мне сигареты дороже этой хуйни будут. Аа, черт, в самом деле. Эти торгаши с улицы с каждым разом все наглее, даже не боятся, что перед ним может находиться его соулмейт, который в следующий момент может мужика наизнанку вывернуть, а после надеть на безымянный палец его глазное яблоко. На благо торгаша Сюэ Ян точно знает, что тот никак с ним не связан, разве что парой синяков, в результате которых смог добыть себе бесплатно лишнюю пачку сигарет. И на его же благо, что Ян совсем не в настроении спорить. — Половина и по рукам. Сначала люди не понимали природу, которая начала зачитывать с недавних пор свои новые правила. Запястья некоторых детей, которые только с сегодняшнего дня начали зваться подростками, стали обрамляться странными метками: таймер с процентами. родственная душа — твой главный враг. испей его до дна, пока он не обезглавил тебя. Мир погряз в убийствах. Каждый, кто становился соулмейтом, жаждал жизни как и любой обычный человек. Хотя бы еще секунду, до самого последнего процента. Они продлевали свои жизни убийствами других, до тех пор, пока более сильный соулмейт в конце концов не вытягивал из них последние соки. смерть невинных вытянет тебя из ада и дьявол в сердце скажет «все правильно, так надо». А Сюэ Яну часто приходится бороться со своим соулмейтом за жизнь: это уже больше походит на перетягивание одеяла. Либо его человек убивает каждую дворнягу, либо он духовно силен настолько, что даже руки не приходится марать. Семьдесят три процента его жизни были равны примерно десяти смертям. Если другие люди могут прожить без убийств неделю, то Яну почти каждый день необходимо отправляться на охоту. посмотри в его глаза, пройдется ток, взорвутся души, осколками оседая в крови, миг и ты увидишь себя. — Ты заебала хуеплетничать. Заткнись, пока я не вырвал тебе язык. Девушка часто заморгала, нахмурив брови. В прошлой жизни она терпела достаточно, но сейчас она точно не собирается плясать под чужую дудку. Если скажет заткнуться, то молчать она не станет. Скажет пойти направо — она пойдет налево, скажет плясать — она начнет петь. — За столько столетий ничего оригинальнее не придумал? — девушка продолжает то ли напевать, то ли зачитывать тупую песенку, совсем не переживая о кошмаре вокруг, как и о том, что в любой момент ей может прилететь в череп пуля. — Я над этим подумаю на досуге. Сюэ Ян нашел А-Цин в поселении охотников. Да уж, каково было его удивление, когда он понял, что новая система все-таки поддерживала какой-то отголосок цивилизации. Становясь полноправным жителем таких поселений, ты принимал задания от слабых недоносков, которые не были в состоянии убивать своих соулмейтов, — хер знает, то ли это были вопросы совести, то ли трусости, то ли лени, — так что они просили помощи у более опытных. Часто они нанимали их как сопровождающих, дабы отыскать своего человека, а после как собак с громким «фас» натравливать на них охотника. — Я не знаю, что это за дерьмо, но у меня осталось пятьдесят процентов! Пятьдесят! Ты вообще слышишь! А ведь только вчера еще было шестьдесят! Это было первое задание Яна. Жуткая головная боль от непрекращающегося визга по ощущениям, кажется, разъедала не только его мозг, но и весь мыслительный процесс в принципе. Ему казалось, что с этим парнем он буквально тупеет. Хотелось курить и проломить пару черепов. А еще… насадить бы кого-нибудь. — Она здесь! В этом доме! Быстрее ну же, я умираю! Сюэ Ян не торопился. Он осмотрел старенький жилой комплекс, который так выглядел, судя по ужасной разрухе, еще до всеобщего конца света. Обломки кирпичей, снегом валяющаяся побелка и тухлый запах дохлой животины, наводили какую-то ностальгию. Атмосферка, как родная что-ли, приятная меланхолия накатывает и дышится как в родной хатке. Можно было бы попросить ключ у риелтора. Поднимаясь по полуразрушенной лестнице, Ян прислушивается к звукам: тишина почти мертвая, застоявшаяся, ощущается на пальцах вместе с пылью и каменной крошкой. Действительно ли здесь может кто-то жить? А тем более, со слов психопатика, это была девушка. Этому месту больше присуща романтика только для самых отбитых из отбитых: вроде потерянных душ, либо отбросам, которым совсем уже нечего терять. Так что они разлагают свои тела здесь. — Ты уверен, что она здесь? — шепотом интересуется он, и сразу же прикладывает к губам указательный палец, с укором глядя на юношу, чтобы тот не вздумал снова верещать как свинья на убой. — Да, она всегда здесь. Практически не выходит. Пятый этаж. Когда Яну стали сниться непонятные сны, наполненные непонятной чушью, он думал, что начал сходить с ума. Сходил с ума он каждую ночь, каждое мгновение как закрывал глаза. Прошлое, его далекое эхо, преследует Яна спустя столько времени. Наступает на пятки, орошает руки кровью, в сердце щипцами проникая, выдергивая сосуды, просачиваясь ржавой кровью по органам, которые впитывают в себя как паразиты боль утраты и муки совести. Его тошнит от снов, потому, просыпаясь, он выблевывает всего себя так, что из-за сильных спазмов он заходится кашлем, пока не начнет задыхаться. Тусклые зрачки. Лживые глаза смотрят на него с узнаванием. Их обладательница широко улыбается: сначала с толикой радости, затем злобно, что любой другой в страхе бы застыл. — Она!!! Это… Ян сам себе дает понять, что с него наконец хватит. Резкий удар головой о стену вырубает парня и глухой стук бессознательной кучи дерьма о пол, последнее, что они слышат. А после молчат, уставившись друг на друга. Почему-то становится легче. — Твоя хрень? — спрашивает Ян, ткнув ботинком тело парня. Девушка, кажется, облегченно вздыхает и коротко кивает. — Давай сначала разберешься с ним, а потом мы вместе обсудим все, что ты хочешь сделать со мной. Наверняка еще с того момента у тебя возникло много хороших мыслей по этому поводу. Она была готова кивнуть, задрав подбородок, но тут же откинула голову набок, опуская взгляд в пол. Девушка понимает, что прошлая она в ней надломилась, злоба и агрессия куда-то делись. В какой-то мере она ведь расквиталась тогда с ним. Но что-то все же режет сердце. Возможно горькая несправедливость, или чувство неправильного, чего-то незавершенного. А Ян ни о чем не думает. Ему просто кажется, что А-Цин подтупливает, на что он закатывает глаза и устало вздыхает. — Ладно, порешай эту хрень сама, я тогда пошел, если тебе нечего сказать или сделать. Развернувшись к выходу, Ян резко останавливается, когда ему в голову прилетает что-то тяжелое. Он едва успевает увернуться от одной еще атаки в виде консервной банки, затем еще одной и еще. — Почему?! — через всхлипы девушка пыталась что-то спросить или донести до него. — Зачем?! С каждым броском плач становился все громче: казалось, что отчаяние рвется наружу, больше ни в состоянии сидеть внутри маленькой души столько столетий. Когда банки закончились, А-Цин растерялась. Вытерев быстро слезы, она с кулаками кинулась на мужчину, продолжая между всхлипами обсыпать его вопросами, на которые тот не мог дать ответа. Она вбивала в эти удары все свои сожаления, хотела так отчаянно и сильно донести до него всю боль, что ей пришлось перенести, в страхе ожидая худшего. Он ждал, когда она успокоится. Не было ни раздражения, ни злобы на эти крики и вялые удары. Что-то вроде сожаления и принятия самого себя грузом оседало на ребрах, испещренных тонкими сетями из трещин. Каждый вдох — словно раскаленной железкой по легким, вирусом разносит яд по клеткам. И так больно. невыносимо блять больно! — Ну и хрен с тобой, ублюдок! Видимо тебя и могила даже не исправит, все такой же мудак! Даже спорить лень, на самом деле. Тридцать процентов — головная боль. Тянет в сон, есть желание забить на мир и принять смерть от руки соулмейта. Погрузиться в забытье, отдаться на съедение другой души. Ноги ватные, взгляд стеклянный, руки не поднимаются. — Придурок! Получив пощечину, Сюэ Ян кривится и на мгновение возвращается назад, перед собой видя серьезное лицо девушки. Уже и позабыл насколько она волевая и сильная личность: только что едва ли не билась в истерике, а теперь смотрит на мир так, будто в рукавах ее тонкой куртки припасено лекарство от пандемии. Она смотрит на его запястье и хмурит брови. — Ты чего столько времени без подпитки ходишь? Ян мотает головой и просит забить. Он просто выйдет на улицу и порешает первого встречного. И пусть она лучше не знает, что вчера было восемьдесят процентов, что ему пришлось убить четверых, чтобы продержаться до этого момента. Она и не задает вопросов, подводит его к своему соулмейту и просит убить. На немой вопрос, А-Цин показывает свою руку с девяносто восемью процентами; на вопрос, зачем она помогает, она пинает Яна и выходит из комнаты, оставляя его самого решать: откинуться сейчас или чуть-чуть попозже. — На тебя очень странно влияет твой соулмейт. Когда у людей тридцать процентов, они уже теряют сознание. А ты будто… Не знаю, это странно. — Вчера было восемьдесят, — все-таки устало срывается с губ Яна. На мгновение он сожалеет об этом, но потом забивает, ведь А-Цин в любом случае стоит об этом знать. Девушка чуть не спотыкается на ступеньке и замирает, вдумчиво вглядываясь в спину перед собой. Никто так и не изучил систему изъятия жизненной энергии из родственных душ. Что ими движет? Даже в состоянии покоя люди продолжают вытягивать все соки, и у всех это происходит в неравной степени: кто-то как кровопийца способен за считанные секунды лишить своего партнера половины жизненных сил. — Что? Вот только такие индивиды встречаются редко. А-Цин стремительно сбегает вниз и преграждает путь, как она думает, бестолковому ослу. — Ты серьезно? Ты хоть знаешь кто это? Как ты — напыщенный самовлюбленный павлин, все еще не порешал того, кто тебя как тряпку выжимает? Почему ты его еще не нашел?

***

Он не даст соврать, ситуация в мире давала ему всласть насладиться нынешним положением вещей. Он не боялся, что его настигнет холодное лезвие или пуля, что наверняка заденет жизненно важные органы, тогда он с блаженной улыбкой на губах уйдет вновь. Без сожалений. Грязные улицы — как одна большая помойка, так сильно напоминает ему когда-то родной дом. Перерождение для него стало не большим, чем очередным кругом ада, которым он зачем-то наслаждается. Он привык жить одним правилом «Люби то, что ненавидишь». Так было заведено еще тогда. Многие охотники сбились в стаи, создали свои поселения, установили какую-никакую систему, благодаря которой более-менее можно спокойно гулять по закоулкам. Не ослабляя при этом бдительности. Кто еще вздохнул с облегчением, так это обычные люди, не обремененные метками. По крайней мере охотники старались охотится на своих же; как выяснилось убитые соулмейты приносят тебе гораздо больше процентов жизни. Проверив снаряжение, патроны, потайные карманы, где прятал дополнительный пистолет и небольшой нож, Сюэ Ян вышел из переулка и направился в центр города. В это время там разворачивались увеселительные программы. Единственный промежуток времени, когда можно отстраниться мыслями от реальности, так возрастал шанс найти свою родственную душу. Кто-то делал это тайно: увидел, запомнил, на следующий день, его уже нет. Кто-то позволял себе насладиться последними мгновениями, снимали номер, либо прям так, среди помоев и затхлого запаха крови и разлагающегося мяса трахались всю ночь на пролет, как кролики, которые живут последние минуты и им срочно необходимо довести себя до такого экстаза, чтобы можно было кончить с последним вздохом. Именно от таких людей исходит сумасшедший запах свободы и вседозволенности. Встреча с соулмейтом буквально сносит все тормоза, тогда половой акт больше похож на пожирание партнера, чем на страстное любовное соитие. Ян не ищет своего человека. Ни для расплаты над ним, потому что тот стабильно сдирает с Яна по двадцать процентов в день. Яну все равно, ему не жалко, он возместит эти потери еще парой тройкой чьих-то жизней. Ни для того, чтобы заняться сексом с этим человеком: если будет потребность, после бара он снимет кого-нибудь, заплатит красотке обезболом и пойдет восполнять запасы утраченного. Так было раньше. Пока образы из прошлого не стали являться в реальности. Либо перебирал много самодельного бухла из спирта, палок, и ядреной смеси, которая так сильно по запаху напоминает солярку — как говорится: чем богаты, — либо так выматывался, и не спал по нескольку суток, что мозг отказывался работать, являя сновидения в реальную жизнь. Если Яну не хватает азарта в жизни, он начинает сходить с ума. Порой его жертвам доставалось так сильно, что они оставались без глаз и языка. Иногда приходилось кропотливо поработать над ними, сдирая кожу старым тупым ножом. В результате он оставлял после себя непонятную груду мяса с частично обрезанной кожей то здесь, то там. Хоть и на время, но видения оставляли его, пока с удвоенной силой они не являлись за ним, требуя еще больше жертв и насилия. Ты никогда не изменишься. Но бог видит, он бы не пошел на это. Если бы только сожалел о людях, которые полегли от его рук. Ведь он продолжал идти по дорожке настолько кривой и извилистой, настолько пропитанной кровью, зловонной, что он каждый раз спотыкался, падал, видел новый образ — брал новую жертву. Больно и невыносимо, руки сводит судорогой, ноги подкашиваются, пойло из солярки выворачивает желудок, больно до самых спазмов, слюней, соплей и слез. — Неважно выглядишь. Ян дернулся в сторону, но замер, когда хотел посмотреть на заговорившего с ним. — Не поворачивайся. Считай, что это одно из твоих видений. — Я не достаточно расплатился за свои грехи разве? Хватит уже, — голос почти надрывается на последней фразе. Мужчина за спиной Яна поднял рукав своей куртки и хмуро посмотрел на метку, которая показывала отметку в девяносто девять процентов. — Тебе не кажется, что ты сам себя наказываешь? Надломленный смех разрывает тишину. Он был страшным и будоражащим до мурашек, словно просил о помощи, чтобы душе отпустили уже все грехи. — Если ты пытаешься обелить свою душу, это еще не значит, что сам ты принял свои ошибки и злодеяния. — Для гномика в моей голове, ты говоришь слишком реальные вещи. О таком даже я не додумался бы никогда. Надломанная спичка загорается, освещая на короткое время темный переулок и уставшее осунувшееся лицо Сюэ Яна. Подкурив самокрутку, он закрывает глаза, прислушивается к ощущениям и орущим пьяницам на другом конце улицы, которые решают вопрос кто куда и на чей хуй должен пойти. — Скажи уже что-нибудь! Ты ведь так сильно хотел сдохнуть, что даже твоя душа на мелкие осколки распалась. А теперь вот он, ты здесь, неужели не жалеешь, что снова появился на свет. К тому же в положении ты гораздо худшем: здесь твоя жизнь напрямую зависит от какого-то долбаеба, который из тебя ее по кусочку вытягивает. Что, как там твоя совесть поживает, много невинных душ забрал, чтобы спасти свою задницу? Сюэ Ян не замечает как он истерично орет, выражая свои эмоции, как типичный представитель больничных палат с униформой в виде смирительных рубах. Он опьянен дрянным табаком, жидкостью из склянки и пониманием того, что он очутился на дне, откуда уже точно не постучат. — На самом деле… Мне не приходилось ни разу никого убивать. Голос мужчины вовсе не дрогнул. Ему больше было любопытно почему он оказался в такой, отличной от других ситуации. Ян перестает истерично ржать и замолкает, думая о сказанном бреде. Этот человек точно не стал бы врать, он больше поверит в то, что сам может вознестись на небеса, чем в то, что Сяо Синчэнь может солгать. — А… Ну значит твой соулмейт сдох до того, как он понял новый устой этого мира. — Он жив. — Может он слабоумный у тебя? Или овощ какой-нибудь. — Он вполне смышленый, еще невероятно хитер и опасен. Только сейчас Ян подумал о том, что «Какого, собственно хера, он сидит спиной к нему?». Едва он шевельнулся в противоположную сторону, как чужая ладонь легла на его глаза, а вторая рука зафиксировала шею, некрепко ее сжимая. — Да какого черта?! Я уже понял, что ты настоящий! Прекрати этот цирк! Этот взгляд можно было прочувствовать на коже: его будто заново изучали, тщательно и медленно; скорее томно и обжигающе, на каждом миллиметре кожи оставляя ожоги, как от сигареты. — А как оно — снова смотреть на мир своими глазами? Нравится? У уха раздается легкий издевательский смешок и фраза «даже очень» слетает шепотом с чужих губ, вызывая непривычную волну дрожи по спине. Длинные пальцы медленно ласкают шею, пока не вонзаются в кожу и не царапают, оставляя четыре алеющих от ногтей следа. Дыхание учащается, к спине подбираются ближе, телом ощущается другое горячее тело, жаждущее близости без рамок и детских намеков. — С чего вдруг у тебя на меня такие планы? — Разве это имеет значение? С чего ты вообще решил, что я остался прежним? Может стоит вообще забыть обо всем и отдаться ощущениям, которые ты испытываешь сейчас? Желание и только желание. Желание… Желание обладать, быть хрупкой бабочкой в чьих-то руках. Руках, которые имеют право прикасаться к этому телу. Тело, которое уже давно тебе не принадлежит, другой, который на тебя все права имеет. Который имеет тебя. Не ты кем-то обладаешь, не в твоей власти, а ты во власти его. Смирись с этими руками, губами, языком. В жар они погружают так ласково и умело, разрывают страстью и похотью изнутри, жажда любви разливается по сосудам с бешено бьющемся в жаркой агонии сердцем. Так хорошо и правильно еще никогда не было. Слова на потом, сейчас действия. Ему позволяют себя коснуться, провести пальцами вдоль сильной, на первый взгляд кажущейся хрупкой, руки, прочувствовать каждую вену и жилку. Перехватить руку и направить ее туда, куда больше всего хочется. Куда прихоть ведет и указывает направление. Позволить языку проникнуть в рот, открыть его шире, дать ему волю, отдаться терзаниям, обжигающему душу поцелую. Настолько приятно, что страшно. Тело бьется в агонии: требует больше, дальше, сильнее, пока не увидишь как мутнеет перед глазами. Пока самого не начнет мутить. Никого из них не волнует, что это происходит на улице, что где-то рядом за углом валяются почти свежие, уже начинающие разлагаться трупы. Кислый запах мертвечены, чьих-то отходов и блевотины. Но так хорошо, господи, как хорошо, Ян чувствует себя на грани мира, он знает, что сейчас упадет и падение будет настолько захватывающим, что у них в конец сорвет крышу. Он сам чувствует себя не чище тех трупов или помоев, облепленный руками — липкими от слюны, спермы и пота, — некогда врага. И он не даст себе соврать, что готов отдать все свои жизни, чтобы вновь оказаться здесь с ним. Грязный, покинутый всякими там совестью и моралью. Обделенный чем-то светлым и теплым. В какой-то момент он начал задыхаться, словно его душат. Это было сумасшествием. — Посмотри сюда, — говорит Синчэнь и отводит руку с его глаз, поднеся к лицу запястье Сюэ Яна, на котором цифры стремительно скатывались. 28… 25… 20… — Аах, быстрее. Пожалуйста… Он сжимал своего партнера и упивался своей слабостью перед ним. 14… Сознание рушилось как карточный домик. Он ощущал, что и сам разваливается. 10… — Я кого-то слышу. — П-пле… вать… — А ты еще в сознании. И даже не кончил. Убей. Убей. Убей. Яна ведет к тем двоим на одних рефлексах. Его лихорадит и трясет так, что все тело сжимается в судорогах. Эффект неожиданности срабатывает на двух пьяных в задницу людей, как надо. Ни один из них не успевает даже пискнуть, когда не заостренное лезвие вонзается в их тела, терзая и разрывая. 25… 26… Он не видит и не замечает ничего вокруг. Только один красный цвет застилает глаза, горячая кровь рекой стекает с его рук, заливает полностью метку, так что можно подумать, что она зашла за отметку в сто процентов. В бессознательной эйфории Ян просовывает руку в расстегнутые штаны и громко стонет, прокусывая до крови собственное запястье. Хорошо… Хорошо… Хорошо. 30… 31. — Синчэнь, быстрее. Резче. Так много горячих рук, они словно везде, в каждой частичке его тела, облепляют его прочной паутиной и не отпускают, пока его не накрывает с головой окончательно, а сознание не тускнеет.

***

— Ситуация с ним сложилась неоднозначная, — наконец отвечает Ян на вопрос. А-Цин скептически смотрит на мужчину, ожидая уже хоть какого-нибудь толкового ответа. И почему только ей так интересно? Прежде чем она кидается с бранью на Яна, ее прерывают: — Я покажу тебе его.

***

После той ночи прошло два дня. С того момента, после пробуждения, Ян нигде не мог найти Синчэня, следы никуда не приводили, словно этот человек никогда в городе и вовсе не появлялся. Вот только нельзя быть полностью уверенным, что он вообще сможет в сложившейся ситуации его найти, ведь Ян так и не увидел как тот сейчас выглядит, для описания он использовал его прошлый образ, аргументируя это тем, что сам он практически ничем не отличается от себя прошлого. Так он и вышел на единственный добротный в городе госпиталь, куда его привела местная медсестра. — Это странно. В плане… не то, чтобы у вашего друга была уникальная внешность, но лучше перепроверить, верно? Но, скорее всего, вряд ли это он. Вы говорите, что встречались с ним на днях… Однако, знаете, он лежит в коме уже около месяца. — Давайте лучше посмотрим. Наверняка девушка все-таки ошиблась, по-другому и быть не могло.

***

А-Цин сидела на кровати Синчэня, поджав под себя ноги, все еще тихо всхлипывая. — Как же так? Почему ему так не везет? А ты! — она ткнула пальцем в молчаливого Яна, который в данный момент по эмоциональности мог сравниться разве что с той же стеной, у которой он и стоял. — Не мог сказать мне сразу. Или как-то подготовить! Да я же… Я чуть снова на тот свет не отправилась. Ты все такой же!.. — Считал, что ты мне не поверишь. Девушка замолчала, кивнув. В самом деле, ему ни при каких обстоятельств нельзя верить. Она долго молчала, вглядываясь в черты лица своего друга. Абсолютно не изменился: все такое же мягкое приятное глазу лицо, и даже сейчас кажется, что он вот-вот улыбнется добродушно, протянет руку и погладит ее по голове. — Так вот почему у тебя так стремительно уходят проценты. Для него жизненная энергия гораздо важнее, чем для здорового человека. А-Цин кивнула своему верному мышлению и добавила: — И ты убиваешь за двоих. Кормишь не только себя, но и его. А ведь… мог бы убить. Она так страшно и пристально своими большими глазками смотрит на Яна, что взгляд этот готов пробить в нем дыру. А Ян просто усмехается, кидает на Синчэня взгляд и говорит, что пора на охоту.

***

— Это и правда он, спасибо. Как… такое возможно. Он точно помнит голос, прикосновения, его дыхание. Сюэ Ян без колебаний готов поставить жизнь на кон, чтобы доказать, что точно тогда был с Синчэнем. Вот только он физически никак не мог находиться с ним. Неужели помутнение рассудка на грани смерти? Это было его последнее предсмертное желание: невероятно сильное, что психика дала сбой, и Ян слетел на какое-то время с катушек, получая удовольствие от самоудовлетворения и убийства, совмещая эти два дела, представляя как на трупах его насилует соулмейт. Нет. Как им обладает человек, которого желает увидеть больше всего на свете: живого и все такого же до ужаса раздражающего.

***

А-Цин продолжает скакать по улице, напевая заевшую песенку о несчастной участи родственных душ. Затем резко замолкает и разворачивается к Яну. — И все-таки, почему ты его не убьешь? — Ты так часто задаешь этот вопрос, что мне кажется, что ты этого хочешь. Девушка задумалась, нахмурив брови. Об этом было больно думать: — С одной стороны… это ведь было бы правильно. Он бы больше не мучился. Но… — Я ждал его раньше, подожду и сейчас. Пусть это будет моим искуплением. Даже если он никогда не очнется, я буду продолжать убивать ради него других. Так что он умрет только после меня. От такого резкого признания А-Цин замолчала, и поспешила нагнать спутника. Последние часы они провели в полном молчании, пока наконец, девушка, глубоко вдохнув, не открыла рот. Вытащи его душу из тьмы Пусть разделена будет участь одна на двоих, Как душа, как судьба. Через многочисленные миры… ты руку ему протяни. — Наконец хоть кто-то вернул с головы на ноги понятие «родственной души». Я даже завидую. Думаю, все бы завидовали, ведь все охотники убивают других просто, чтобы отсрочить свою смерть, а кто-то убивает своих соулмейтов, чтобы покончить с этой гонкой на выживание. — Не нужно этой ерунды, я просто пытаюсь вернуть долг. — Ты все такой же придурок. Не то, чтобы Яна привлекала перспектива носиться теперь везде с этой мелкой, но отделаться от нее что-то настойчиво не позволяло. Смирившись с участью, он продолжил путь. Все-таки от нее может быть толк, к тому же и защищаться она способна, значит и количество патронов придется делить на двоих… Ладно, подумав, Ян решил, что геморроя от нее все-таки больше. — Эй-эй! Я знаю, где здесь можно обменять пачку сигарет на сладости! — А-Цин, потрепав мужчину за рукав, повела его за собой, даже не интересуясь, согласен ли он пойти на такую жертву. Украдкой оглянувшись на Яна и увидев, как его губы сложились в едва заметную довольную улыбку, А-Цин заливисто рассмеялась.