It's Not Redemption if You're Dead

Питер встречает его на автобусной станции в Канзасе. Он не замечает взгляд Бэка до тех пор, пока тот не оказывается прямо перед ним – на глаза надвинута бейсболка, лицо гладко выбрито. У него, оказывается, есть родинки на щеках. Первое, что делает Питер, – бьет его. Так сильно и жестоко, как только может, вкладывая всю свою силу в один удар. Кулак рассекает воздух, словно вспышка молнии, и впечатывается в скулу Квентина Бэка. Час ночи, на станции темно и пусто. Сонная студентка утыкается носом в книгу, игнорируя их, работник станции наблюдает из-под капюшона. В их драку никто не вмешивается, и когда Питер тащит Бэка наружу, за этим следят только сломанные камеры наблюдения. Они борются, кажется, целую вечность. Бэк крупнее и опытнее, но Питер – чистая ярость и сила. Они дерутся в темноте, на холодном асфальте, дерутся до тех пор, пока их легкие не начинают гореть. Питер его ненавидит. Он ненавидит его, ненавидит-ненавидит-ненавидит. Боль внутри так сильна, что ему кажется, что она разорвет его на части. Сейчас, прямо в этот момент он понимает, что бремя, которое он все это время нес, стало наконец слишком тяжелым для него. Питер воет от боли, словно умирающий зверь, бушует, словно шторм. А потом он плачет. Он падает на грудь Квентина Бека, сминает пальцами его фланелевую рубашку, и плачет, не в силах остановиться. Квентин обхватывает его руками и утыкается лицом в непослушные кудри. Его трясет. Кажется, он тоже плачет. На рассвете они садятся в автобус до Пирра – городка в Южной Дакоте. С ними едет вчерашняя сонная студентка и двое мужчин – у одного на голове две шляпы, а у второго с собой никакого багажа. Питер садится у окна и прислоняется виском к стеклу, Квентин опускается рядом. Они живут словно призраки. Питер находит им места для ночлега – мотели, где они расплачиваются наличкой, и чердаки в домах добросердечных старушек, кладовые в закусочных и кемпинги, за которыми никто не присматривает. Квентин заботится об одежде – неприметная, она смотрится на нем болезненно-инородно. Он находит им обувь и рюкзаки, время от времени они меняются пальто, шапками и шарфами. Питер отпускает волосы. Квентин продолжает сбривать бороду. На правой щеке у него три родинки. В какой-то момент Питер протягивает руку и касается их, проводит указательным пальцем по свежевыбритой коже. Позже Квентин дотрагивается до его волос, накручивает локон на палец и снова отпускает. Мир восхваляет Мистерио. Мир охотится за Питером Паркером. Они едут на полуночном автобусе из Висконсина в Колорадо, и Питер наконец задает вопрос. – Хотя бы что-нибудь было правдой? Квентин придвигается поближе и еще крепче сжимает его плечи. – Все было правдой, – говорит он. Приехав в Брекенридж, они останавливаются в маленьком домике. Город выглядит так, словно он сошел со страниц рождественской сказки. Питеру хочется, чтобы пошел снег, но на дворе разгар лета. На кассе небольшого рынка, куда они заходят за едой, среди прочих продуктов лежит открытка с заснеженным Брекенриджем. Квентин протягивает ее Питеру, смотрит на него своими невозможными голубыми глазами, и Питеру хочется чего-то, чему он не может найти названия. В Брекенридже они остаются дольше обычного. В этом сказочном городе они чувствуют себя в безопасности, ненадолго забывая о суровой реальности их жизней. Питер говорит Квентину, что ему надоели автобусы, и они уезжают из города на поезде. Они заходят в обшарпанную забегаловку неподалеку от Вайоминга, делают заказ, а потом жадно набрасываются на горячую пищу. У Квентина в чашке молока и сахара едва ли не больше, чем кофе, а перед Питером безумное количество яичницы, сосисок и блинчиков. Он предлагает Квентину кусочек, и тот берет его с вилки зубами. Еле живой телевизор над стойкой не издает ни звука, но на выцветшем экране мелькают зернистые изображения. Репортерша безмолвно двигает губами, перебирая бумаги на столе. На экране появляется нечеткий силуэт застывшего в полете Мистерио. Картинка сменяется, и они видят знакомый им обоим ролик. – Пойдем, Питер, – Квентин поднимается и кидает на стол две двадцатки. Мистерио произносит одними губами: «Настоящее имя Человек-паука – Питер Паркер». Питер встает и вслед за Квентином выходит из закусочной. По дороге в Монтану, сидя в кузове пикапа, – женщина за рулем жует табак и общается лишь кивками – Питер спрашивает Квентина, почему тот так его ненавидел. Он использует прошедшее время – надеется, что это действительно в прошлом. Квентин смеется как-то отрывисто – как будто на кухонную плитку с большой высоты уронили банку. – Ты стоял у меня на пути, – говорит он. – Но ненависти я к тебе не испытывал. Я никогда не ненавидел тебя, Питер. И там, в кузове пикапа, по дороге в Монтану, Питер целует его. У Квентина три родинки на правой щеке, две на левой. Он отвечает на поцелуй так, как будто ждал этого всю свою жизнь. В Бозмене они спят на одной кровати. Им это не впервой – номера с отдельными кроватями стоят больше. Обычно они ложатся спина к спине, но в этот раз Квентин опускает голову Питеру на грудь, а тот закидывает на него ногу. Утром они проснутся, запутавшись в простынях и конечностях, но это не имеет значения. Когда они просыпаются, Квентин впервые с их встречи выглядит живым. Питер только в тот момент осознает, как сильно ему не хватало блеска в его глазах. Они покупают по дешевке раздолбанную машину у какого-то парня, а потом прочесывают местную свалку в поисках запчастей. Через какое-то время она как новенькая. Квентин разговаривает с машиной, ремонтируя ее, и ухмыляется Питеру, вытирая масло с рук. Он ласково называет ее «милой» и «золотцем», и Питер впервые в жизни завидует автомобилю. Он надеется, что это хотя бы не написано у него на лице. – Хорошая работа, золотце, – шепчет Квентин ему прямо в ухо, когда двигатель заводится в первый раз. На новых сиденьях из искусственной кожи остается их пот, а в машине – отзвуки их смеха. Питер находит новые родинки у Квентина на груди. И на спине. А еще на руках, на левом бедре и на внутренней стороне ноги. Видео – не дело рук Квентина. Он рассказывает это Питеру однажды вечером, когда едут в Нью-Мексико. На улице холодно, и они закрыли окна, чтобы не впускать ледяной воздух. Позади и впереди них тянется пустынная дорога, а небо над головой усеяно звездами. – Его зовут Уильям Рива, – говорит Квентин. Он смотрит на Питера, а не на дорогу, и его глаза блестят в темноте. – Он единственный, кто мог бы вовремя перехватить запись, он отвечал за технику. – Но почему? – спрашивает Питер. Его извечный вопрос. Все, что он хочет знать – почему? – Не знаю. Никто не знает, что я жив, так что, возможно, он пытался извлечь еще хоть какую-то выгоду из проекта Мистерио. Может быть, у него есть какой-то план. Команда считает меня мертвым, поэтому вариантов у них не так-то много. – Может быть, – говорит Питер, обращаясь к какофонии звезд над головой. – Может, он пытался отомстить за тебя, и это показалось ему самым лучшим вариантом. Квентин не отвечает, и Питер понимает, что он уже размышлял об этом. Думать об их прежней жизни больно, знать, что их оплакивают – еще больнее. Мир все еще охотится за Питером Паркером, но пока что никто не смог его найти. Ни Мстители, ни Фьюри, ни ЭмДжей, ни Нед. Он знает, что это не их вина – ЭмДжей, Нед и тетя Мэй наверняка делают все возможное. Странно, что никто не позаботился о том, чтобы очистить имя Питера, уж Фьюри-то с его таинственными связями мог с этим разобраться. Питер снова смотрит на Квентина. На лице у него снова щетина. Сейчас, за рулем их машины, на дороге, ведущей в никуда, он выглядит спокойным и расслабленным. А его – кто оплакивает его? Остался ли у него хоть кто-то, или вся его жизнь – лишь дым и зеркала? Питер тянется к запястью Квентина, обхватывает его. Квентин поворачивает руку ладонью вверх, и сжимает его пальцы. Рука Питера идеально ложится в его ладонь. Их пальцы переплетаются, и Квентин такой настоящий, что у Питера захватывает дух. У него перед глазами сотни возможностей – они бесконечны, как тянущаяся к горизонту полуночная дорога. Они могут поехать куда угодно и делать все, что угодно. Могут вернуться в Нью-Йорк – воскреснуть, разрушить ложь, созданную злосчастным видео, рассказать свою историю. Могут отправиться в Калифорнию – Квентин попробует себя в кино, а Питер займется серфингом. Могут вернуться в Брекенридж, к его сказочным домикам и старомодным мощеным улочкам. Они призраки. Неуловимые, сотканные из тумана. Мир убил их обоих, и они блуждают, свободные от смерти и от грехов прошлого. Питер слишком устал, чтобы злиться, и слишком любит, чтобы продолжать ненавидеть. Квентин здесь, рядом с ним – пророк и лжец, друг и любовник. Квентин принадлежит Питеру. Он – сожаление, удерживающее его в мире живых. Питер думает, что он, наверное, тоже принадлежит Квентину. – О чем ты думаешь, золотце? Квентин смотрит на дорогу, но руку Питера он все еще не отпустил. – Это все настоящее, – Питер утверждает, а не спрашивает. – Так ведь? Квентин поднимает их сцепленные руки и прижимается губами к тыльной стороне его ладони, губы у него теплые и немного грубоватые. Он всегда целует его словно в последний раз, но Питеру потребовалось слишком много времени, чтобы понять, почему – Квентин все еще боится, что Питер вот-вот уйдет. Он целует костяшки пальцев Квентина. На них шрамы, оставленные дракой в Оклахоме, и загар – Квентин много работал на солнце, чтобы достать им немного денег. Питер чувствует запах кожи и мотельного мыла. – Это все настоящее,– повторяет Питер, прижимаясь губами к его руке. – Мы – настоящие. Квентин сжимает его руку.