Numquam obliviscar

      Взгляд у королевы всегда острый и внимательный. Цепкий, словно репейник, цепляющийся за плащ на краю дороги, изучающий и будто проникающий в самую душу. Это только с виду кажется, что Анна кроткая и покорная, но на самом деле хватка у неё и воля — дай Бог каждому мужчине такую. Что уже и говорить о других женщинах.       Их отношения с кардиналом с самого начала были натянутыми и весьма прохладными. Они оба недолюбливали друг друга в первую очередь из-за того, что оба пытались с максимальной выгодой для своей партии влиять на короля.       Ришелье, однако, недолюбливает королеву не только за это, но за её вечный пристальный взгляд, который словно заглядывает в саму душу. И не то чтобы кардинал опасался, что Анна каким-то образом могла разгадать его страшную тайну, но…       Женщины-беты всегда обладали удивительно чуткой интуицией.       Подозрения никогда не покидали Анну, когда она смотрела на кардинала Ришелье. С виду холодный и самоуверенный, закалённый политикой и интригами мужчина-бета определённо хранил какой-то секрет. Не из тех, что был словно спрятанный скелет в шкафу — подобными тайнами никто не был в высшем кругу обделён, — но что-то гораздо более значимое и опасное. Прежде всего для своего хозяина.       Кардинал явно был не совсем тем человеком, которым хотел казаться. Анна не могла понять, откуда в её голове поселилось это знание, но уверенность в нём была настолько сильной, что королева прикладывала немалых усилий, пытаясь вывести первого министра на чистую воду. Зацепиться, однако, было совершенно не за что, и он то и дело ускользал от неё, словно змей, оставляя королеву один на один со своими догадками.       Она ещё сильнее укореняется в своей уверенности, когда видит кардинала на приёме, организованном в честь прибытия герцога Савойского. Он выглядит вроде бы как всегда сдержанно и ведёт себя с привычной хищной осторожностью и прохладностью, однако что-то в его фигуре будто бы… меняется?       Анна едва заметно хмурит брови, внимательней вглядываясь в худую фигуру кардинала и пытаясь понять, что именно её насторожило. Ришелье — словно вытесанная из гранита статуя, холодный камень, острые, сточенные быстрыми выверенными движениями углы. И в то же время… Шероховатости будто становятся мягче и плавнее, ненамного, почти незаметно, но достаточно для того, чтобы внимательная Анна смогла их разглядеть.       Линии бёдер и боков словно сглаживаются, хотя за неизменной кардинальской сутаной, которая будто странным образом становится кардиналу тесноватой в груди (или быть может, Анне это лишь кажется?), разглядеть подобное сложно. Но не внимательной женщине-бете, много лет следующей за своей интуицией.       Мелочи эти слишком незначительны и мало о чём могут сказать. Они в принципе весьма неоднозначный источник, чтобы смело заявлять о каких бы то ни было изменениях, ведь всё вполне можно списать на разыгравшееся воображение королевы. Именно поэтому, в итоге, она решает ещё сильнее приглядеться к кардиналу и выяснить всё-таки, что же с ним не так.       Он с самого начала знает, что от острого изучающего взгляда королевы скрыть своё положение будет труднее всего. Беременность даже с того срока, когда ещё не растёт живот, начинает физические трансформации тела, часть из которых может быть заметна постороннему глазу. Ришелье, однако, делает всё для того, чтобы максимально скрыть их, и никому и вправду не приходит в голову что-либо заподозрить.       Никому, кроме королевы.       Её пристальный взгляд становится ещё более внимательным и цепким, и кардинал устаёт от него едва ли не сильнее, чем от самой беременности. Старается максимально скрыться от него, максимально ограничить встречи с королевой. Это получается с трудом, ведь Анна будто сама ищет с ним встречи. Конечно, ведь она хочет подтвердить свои догадки, испанская сука, и сунуть свой нос не в свои дела.       Он с трудом сдерживает яростный раздражённый рык. С ещё большим трудом сдерживает порыв в бессознательном защитном жесте накрыть рукой низ начинающего округляться живота — благо его совершенно не видно за обилием тёплой одежды, ведь зима в этом году выдаётся поразительно холодной. После того ужасного случая с неудавшимся отравлением, кажется, подозрения королевы усилились ещё сильнее, и теперь её взгляд будто преследовал его повсеместно.       Подойти, однако, и высказать свои подозрения и обвинения в лоб Анна так и не решается. Ей всё ещё не хватает неопровержимых доказательств… чего? В чём вообще конкретно она подозревает кардинала?..       Анна хмурится недовольно. Она вовсе неглупая женщина, и ей кажется, что ответ на вопрос очевиден и находится у неё прямо перед носом, но она совершенно не видит его. Видит лишь подозрения, чёрными змеями змеящиеся перед глазами, и упускает самую главную суть…       «Я должна действовать решительней!» — сама для себя решает королева. Действительно, уж если она хочет если не устранить, то хотя бы иметь безоговорочные рычаги давления на своего врага, медлить и пасовать нельзя. Вот только…       Разочарование от самой себя вынуждает Анну закусить губу от досады прямо перед своим супругом. Опустить взгляд и отвести глаза в сторону — случайно всем своим видом показать искреннюю раздосадованность услышанным. — Ну-ну, моя дорогая, — Людовик толкует её разочарование в корне неправильно, что, впрочем, и неудивительно. — Не стоит так расстраиваться. Да, паломничество кардинала может затянуться на несколько месяцев, но он делает это ради нашего блага и блага Франции! — король улыбается, покровительственно приобнимая супругу за плечи, вовсе не замечая, что она его не слушает. — Он будет молиться в том числе и за то, чтобы вы, моя дорогая, в скором времени подарили Франции наследника. Но пока во время его отсутствия пост первого министра я доверил Тревилю, так что не стоит беспокоиться, моя дорогая, ведь Франция по-прежнему в надёжных руках. — Конечно, сир, — Анна с трудом вынуждает себя выдавить из себя кривую улыбку и, к своему сожалению, принять поражение как данность.