хорошие девочки всегда улыбаются

тринадцать ножевых. Тсуна прижимает окровавленный рукав толстовки к груди и шумно-шумно дышит. мир плывёт, мир вертится и распадается на кусочки. Тсуна делает шаг назад - не сбежишь, не спрячешься, девочка, ну же, постой, дай погладить себя по волосам, - но падает на спину. харкается кровью. она была хорошей. в детстве мама надевала на Тсунаёши светло-персиковые платья с огромными бантами и заставляла улыбаться для фотографий: ну же, ничего сложного. она училась писать - не очень аккуратно и старательно, как другие девочки - и запиналась, наизусть рассказывая стишки в детском садике. все вокруг смеялись, одна только Киоко чуть приподнимала уголки губ, как сама Тсуна никогда не умела, а потом они шли играть в куклы и космонавтов. Савада обещала, что назовёт самую яркую звёздочку в её честь, а вышло только запаролить именем Киоко папку с порно. Тсуна была хорошей. в начальной школе ходила на плавание, и вода растекалась у неё на руках крохами и осколками. Савада все три года барахталась в бассейне со вспомогательной доской. Киоко, вообще-то, ходила в ту же секцию: лучшее время для лучшей девочки. все вокруг называли Тсуну неудачницей, а она улыбалась, как учила мама, и молча шла за Киоко в душевую, чтобы там биться полотенцами и обливать друг друга кипятком. очень и очень хорошей. Тсуна знала, что с ней что-то не так уже в средней школе, когда ловила руки Киоко в лесе рук. когда помогала ей застёгивать бюстгальтер. когда искала её рыжую макушку в безликой толпе и когда громко, отвратительно громко и надрывно плакала с её именем в личном дневнике и на губах. когда Киоко была самой далёкой, но самой желанной девушкой на свете. когда они прекратили здороваться. когда у неё на странице появилась парная аватарка с кудрявой Ханной с параллели. когда Тсуна смотрела на неё и не могла понять, о чём же думает Киоко теперь. считает ли она Саваду такой же жалкой, тупой, неудачной версией человека, с которым никогда не стоит разговаривать? или... никакого "или" не было. а потом появился Он. Реборн. re-born. - повторяй за мной, - говорил он таким же тоном, как мама, наводящая на фальшивую улыбку Тсуны объектив фотоаппарата. - reborn, - Савада водила сиреневой ручкой по тетради, - "перерождение". зачёркивала противное "o", как в её имени, и исправляла на "u". reburn. - перегореть? - спрашивала она, растягивая губы в клубничном блеске от щеки к щеке. мило и смущённо, как нужно. - повторно обжечься, - Реборн пожимал плечами. - перегореть - это "burn out". Тсуна выписывала "out" - прилежная ученица, да только не спрячешься и не скроешься. o - как в её имени. u - как в горении. t - первая буква самой Савады. ха ха ха. он провожал её до дома от его съёмной квартиры, где они по два часа в день занимались английским. мама хотела, чтобы Тсуна поступила куда-то там заграницу, где всё немного по-другому и где её ждёт отец (с девчонкой-малолеткой, с которой он делит кровать, мило), а Тсуне нужно было отвлечься. не думать, не знать, не хотеть. не видеть. не чувствовать. ну же. тринадцать ножевых. Реборн - тёмные волосы и оранжевые рубашки. холодные руки и цветные носки с разными узорами. Тсуна танцевала на его кровати под песни пилотов, а он выгонял её на балкон: ещё раз такое устроишь - прибью. ей было не то чтобы плевать. вообще-то, очень даже ничего. она приносила ему цветы в горшках, а он никогда их не поливал. она улыбалась ему, а он сжимал её руку и всегда просил прекратить. Тсуна спрашивала: почему? Реборн отвечал, что не хочет погибать снова, но Тсуна даже не представляла, что он имеет в виду. киоко больше не было киоко больше не существовало она была лишь паролем и страничкой в дневнике оповещениями во всех социальных сетях потому что Тсуна не сняла галочку и рыжей лисичкой за первой партой киоко любила цветы любила пилотов и улыбку тсуны Тсуна любила Реборна. вроде бы. мама не спрашивала, что происходит с Тсуной. мама только улыбалась и молча кивала, когда та возвращалась позже обычного и прятала зацелованные губы в улыбку. такую же фальшивую, как кулон-сердечко на груди и любовь её родителей. новый учебный год принёс Тсуне хорошие оценки - в кои-то веки - и засосы на шее. она бы носила футболки и худи своего парня, чтобы другие видели и знали, что Савада - больше не одинокая неудачница, - да только Реборн предпочитал атласные рубашки и мягкие халаты после душа. даже пижама у него была от какого-то именитого дяденьки, на которого Тсуне было глубоко плевать. она это умела - научилась ещё в детском саду, когда злые мальчишки дёргали киоко за рыжеватые косички. зато Реборн готовил ей пасту с брокколи и сыром. говорил, диетическая, и трепал за щёку. рассказывал ей про итальянское барокко. про данте. про леонардо да винчи. про ницше, хотя тот был, вроде, то ли немцем, то ли австралийцем - Тсуна не видела разницы. называл её глупышкой и целовал в нос, когда она спрашивала об очевидных, на взгляд Реборна, вещах. он интересовался, как у неё дела. приучал слушать классику - то ли вагнера, то ли барбера - и даже купил ей туфли на небольшом каблуке, чтобы вместе танцевать старомодные танцы по вечерам. жаль, что не в темноте и не на кровати с закрытыми глазами. Тсуна смеялась Реборну в плечо, когда увидела, как киоко коротко целует на прощание свою новую (пере)подругу, и в ту секунду ей почему-то хотелось оказаться где угодно, лишь бы не видеть это. не чувствовать это. не ненавидеть это. - пойдём отсюда, - сказала Савада, и свой голос тогда показался чужим. Тсуна была хорошей, а потом она стала ещё лучше. она заплетала русые волосы в косички и улыбалась каждый день, смахивая сообщения от отца, как непрошеные слезинки. hi, honey! how are you today? свою любовницу ты тоже зовёшь "сладенькой", папочка? сколько ей там?! едва ли за девятнадцать? Тсуна листает её инстаграм - милое личико: огромные не по-итальянски голубые глаза и улыбка. настоящая. искренняя. в биографии: "художница, 17 yo". Савада в ярости стучит - клац-клац - нарощенными ногтями (Реборну такие нравятся) по дисплею телефона: FUCK YOU DAD I WISH YOU WERE DEAD. стирает. стирает. стирает. снова печатает hi daddy i am fine how are you :) в декабре Тсуна впервые увидела, как киоко курит, и она сама не знала, зачем пошла вслед за давней подругой за школу, которая служила всем курилкой и местом попоек. район-то был у них приличный. гимназия хорошая. город замечательный. жизнь была ну просто охуительной. Тсуна закуталась тогда в свой серо-розовый шарф-платок - подарок Реборна. холодно, вообще-то, было, а он вообще не грел, но Савада из какого-то странного побуждения терпела. хотела доказать что-то. себе или кому-то там, неважно. хотела ещё было заговорить с киоко, но та стояла спиной к людям. всё такая же рыжая и трогательно (от слов "я хочу дотянуться до тебя, я хочу обнять тебя, я хочу быть с тобой") неприступная. Тсуна посмотрела на неё секунд пять, а после попросила сигарету у какого-то парня. - Гокудера, - представился он, сверкая цепями на рваных джинсах. - Савада, - она сама протянула ему свою ухоженную ручку. у него были пронзительно-зелёные глаза, обветренные ладони и потрясающий вкус в музыке. он что-то постоянно черкал в своём блокноте: рисовал то монстров, то инопланетян, то какого-то парня в клетчатой рубашке с битой наперевес. Гокудера говорил, что Савада его вдохновляет. они пили пиво после уроков и курили на детских площадках, а потом Тсуна растирала по запястьям и шее духи, которые любил Реборн, и шла к нему, стуча каблучками по очищенному асфальту. Гокудера был первым, кто спросил, не холодно ли Саваде ходить в капроновых колготках зимой, а она красноречиво бросила взгляд на его острые коленки в прорезях джинсов. - где ты была? - Реборн нависал над Тсуной, как приговор. re-burn. burn out. - с другом, - честно отвечала она. - мне не нравится твой друг. на этот раз она не смогла ничего ответить. в эту же пятницу Савада и Гокудера напились до вертолётов в её комнате и очень громко смеялись, пока у неё вибрировал телефон на кровати. - какая музыка тебе нравится? - спросил блондин, отпивая немного дешёвого портвейна с горла и тут же морщась от вкуса спирта на языке. - вагнер, - попыталась обнять себя руками, но только неловко улыбнулась. - шопен... и... ницше. - Ницше - это немецкий философ, - рассмеялся Гокудера. - а вообще, говно музыкальный вкус, как у сестры моей. абсолютный ноль. - что? - Тсуна истерически хохотнула. - включи... не знаю, The Cure... может, it's friday, i'm in love? - сегодня как раз пятница, - зачем-то сказал она. он тоскливо потёр одну из цепей на своих джинсах: - ну да. они курили на подоконнике и слушали весь плейлист Гокудеры. новая музыка пришлась Саваде по душе больше, чем скучная классика. она даже пыталась уговорить его потанцевать в розовом свете её лампы, которую привёз папа из очередной командировки в несколько лет, но Гокудера ответил что-то в духе: "не танцую. слушай, если тебя так бесит эта лампа и твой папаша, давай просто выбросим эту побрякушку в окно?" - а можно? он ответил: -нужно. мама ничего не спросила на следующий день, когда Савада с утра красила ресницы и натягивала улыбку на лицо - они шли с Реборном на какой-то спектакль, название которого девушка даже не помнила. ей и незачем было держать в уме такие незначительные вещи. актёры бродили по сцене, произнося обрывки фраз с глубоким смыслом, а Тсуна думала только о руке Реборна на своём бедре. пить хотелось безумно. у Реборна были красивые длинные пальцы. они забирались всё выше и выше, как умелые скалолазы. Тсуна подняла взгляд к потолку и старалась думать о чём-нибудь приятном. о рыжих лисах нет о рисунках да об нло о The Cure о о о может быть пирожных да Реборн запрещал Тсуне их есть говорил что к лету когда они поедут на море она должна быть в отличной форме в отличной форме точно нет нет нет Тсуна старалась думать о том что она может пойти гулять с Гокудерой и наесться пирожных когда всё это закончится когда рука реборна не будет тереться о её лоно когда ему надоест слушать её тихие вздохи когда вынет из неё свои отвратительные ужасные пальцы когда она прекратит плакать когда этот спектакль окончится и он просто оставит её в покое. - где ты была прошлым вечером? - а что? - Савада перебирала вилкой свой салат. она ела салат каждый божий день на завтрак, обед и ужин. - ты не брала трубку. - я была с другом. - ясно. Реборн разозлился, и Тсуна это видела. Тсуна за всё время их отношений как-то мастерски научилась различать все его эмоции. она знала, когда ей можно говорить, а когда ей лучше держать за зубами. сейчас она должна была молчать. Савада опустила взгляд на собственные колени в тонких колготках. - я отвезу тебя домой. Тсуна хотела ответить, что она может дойти сама, но лишь кивнула и улыбнулась, как учила мама. она выключила телефон, игнорируя очередные сообщения от отца, которые, видимо, слала его малолетняя любовница. эта девушка была милой, и, может быть, они бы с Тсуной даже смогли подружиться при других обстоятельствах. но Саваде не хотелось думать, при каких именно. Гокудера три раза позвонил в звонок. Тсуна поцеловала его три раза в щёку, но он лишь стёр тёмную помаду с лица: - фу, бля, у меня сестра такой же пользуется. Савада до этого дня никогда не была на вечеринках, поэтому она предпочла не отпускать руки Гокудеры. всё вокруг мигало и плыло с каждым стаканом выпивки, и девушка даже не заметила, как оказалась на диванчике между своим новым другом и киоко. подруги, которой у неё никогда не было. - привет, - ляпнула Тсуна, и тут же пожалела об этом, потому что давняя знакомая, вероятно, даже не помнила о её существовании. - Привет, Ёши, - Киоко улыбалась так же, как раньше. - Рада тебя видеть здесь. - Правда? - Савада вдруг вся покраснела, как будто съела тысячу перцев чили за раз. - Я впервые на вечеринке, если честно. - Я тоже нечасто выбираюсь. На самом деле, очень скучное занятие - просто сидеть и пить или сидеть и смотреть, как напиваются другие. - Я... эм... - Тсуна чувствовала, как слова толпятся в горле, в панике взбиваясь в пену. - Я не пила до этого декабря. Никогда. - Вау! Должно быть, для тебя многое в новинку сейчас... ты очень изменилась за эти полгода. Как будто ты стала совершенно другим человеком, - Киоко говорила такие потрясающие вещи, но её голос был отчего-то совсем не весёлым. - Я больше не неудачница! - хотелось улыбнуться, но не выходило. - Ты никогда не казалась мне неудачницей, - она пожала плечами так, будто действительно говорила правду. - Может, ты была немного необычной, но это было очень смело и искренне. Когда я смотрела на тебя, мне хотелось быть такой же. Тсуна вдруг громко вздохнула и сказала те вещи, которыми не делилась ни с кем, но у Киоко всегда был пароль к личным записям Савады. Вернее, она сама была паролем. - Ты первая перестала со мной здороваться. Мы дружили так долго, а потом ты просто нашла себе новую подругу, а я... я как будто ничего не значила для тебя. Девушка лишь покачала головой в ответ, и сердце так предательски заныло и заболело. Тсуне хотелось сказать: "Я любила тебя". Тсуне хотелось сказать: "Я всю свою ёбаную жизнь любила тебя". Тсуне хотелось сказать: "Но теперь я не люблю тебя, потому что я изменилась. Я не та глупая девочка, которой можно играться. Я больше не люблю тебя, потому что я больше не я". Тсуна напилась в дрова и заснула на полу. Тсуна проснулась следующим утром, чтобы увидеть, как Киоко обнимает во сне ту самую (пере)подругу. у этой девушки были тёмные волосы, как горький шоколад, а у Тсуны они были тускло-мышиного цвета. Савада сама не знала, почему именно эта деталь ударила ей в голову топором и впилась терновым венком. она выскочила из чужой квартиры, как ошпаренная, сбивая уснувшего на лестничной клетке Гокудеру. она шла по улице и, задыхаясь и улыбаясь одновременно, набрала номер Реборна. спросила: можно покрашусь? он дал согласие и даже сам записал её в парикмахерскую. на следующей неделе волосы Тсуны больше не были скучными - они розовой сакурой спадали на плечи, и Савада думала, что она в безопасности. - да у вас какое-то помешательство, - прокомментировал Гокудера, когда впервые увидел девушку с новой причёской. - почему? - у моей сестры тоже розовые волосы, - блондин пожал плечами, а после закурил и добавил: - слушай, ничего личного, но когда мы встретились, то ты была... другой. - ты был прав насчёт моего друга, - Тсуна подняла пустой взгляд на Реборна. - он действительно оказался мудаком. - я же говорил. Реборн поцеловал её в лоб, и Тсуна почувствовала, что всё правильно. - мне удалить его номер? - спросила она. - решай сама, глупышка. если бы она не сделала этого, то он бы разозлился. Савада в кои-то веки хотела принять верное решение и больше не злить своего парня, который всегда старался её защитить, понять и принять. который действительно ценил её любой. который никогда не желал ей зла. в школе стало тоскливо и невозможно. Тсуна старалась не кидать взгляд на первую парту, где Киоко сидела неизменно вот уже который год подряд, но её тянуло посмотреть туда как магнитом. Тсуна всегда знала, что с ней что-то не так, но сейчас с ней всё в порядке. so i'm fine and thank you dad very miss you ahahhahah it's a jole i'm good in grammar i miss you so much even you don't miss me even you don't want i'm begging you. come back - xoxo t. Гокудера сильно разозлился, когда Савада перестала замечать его, а потом вдруг успокоился и стал вести себя так, будто Тсуны никогда и не существовало. что же, девушке это только на руку. она проводила с Реборном всё своё свободное время, целуя его в перерывах между английским и другой домашней работой, с которой он и так помогал ей. Реборн был везде: он отвозил её в школу, забирал со школы, стоял на заставке телефона, приходил во снах, дарил ей вещи, составлял её меню, её список фильмов, музыки, увлечений, друзей, которых теперь и не было. это Реборн уговорил Тсуну написать отцу примирительное письмо после затяжного декабрьского молчания. Реборн был везде. Тсуна даже пароль поменяла, записав везде дату их знакомства. самый счастливый день в её жизни. Реборн был везде, и Тсуна была счастлива. - слушай, - Гокудера сам подсел к Саваде за обедом. обычно блондин ошивался где-нибудь в коридорах или курил за школой, но сегодня, видимо, он решил сделать исключение. как же затрахало, - я не хочу лезть не в своё дело, но ты в порядке? - в полном, - Тсуна сортировала вилкой салат по давнему совету Реборна. - я переживаю за тебя. - не стоит, я прекрасно себя чувствую. - моя сестра говорила так же, пока предки не заперли её в психушке. - что? - вдруг рассмеялась Савада. - всё это время ты сравнивал меня с психически больной?! - эй, стой, бля, послушай, - Гокудера вдруг побледнел. - она была жутко влюблена. они с её дружком сбежали сюда, и мои родители рванули следом. когда мы её нашли... она была в жутком состоянии, будто это уже не она, а кто-то другой... она стала как глина... как пластилин... слушай, я же вижу, что с тобой происходит то же самое. - ещё спроси, не ввязалась ли я в секту, - Тсуна цокнула. - похоже на то. - катись к чёрту, - она и не знала, что может быть такой злой. вообще-то, это даже правильно. Савада должна уметь за себя постоять. она должна уметь отстаивать свои интересы и свои личные границы, которые Гокудера всячески пытался нарушить, заставляя её пить, курить, ходить по вечеринкам, слушать безвкусную музыку и есть ужасные пирожные. Тсуна всегда была хорошей девочкой, а сейчас она - само совершенство. Савада постучалась в открытую дверь и тихо сказала: - я дома. ей не ответили. она почему-то не стала разуваться и прошла в гостиную. - привет, - поздоровался Реборн и протянул ей бокал вина, хотя он прекрасно знал, что она больше не пьёт. Тсуна не понимала, что происходит. не могла понять, пока не осознала, что на небольшом диване, где она впервые поцеловала Реборна, сидела девушка. Тсуне стало душно от взгляда её зелёных глаз. она узнала их сразу же. такие же у Гокудеры. - хочу тебе кое-кого представить, - Реборн положил свою аккуратную ладонь с длинными, ужасно красивыми пальцами незнакомке на плечо. у девушки была тёмная помада. такая же, как у Тсуны. розовые волосы, как у Тсуны. такой же кулон в виде сердечка. такие же туфли. даже одежда одна и та же - размер в размер. такой же музыкальный вкус, такой же круг общения, такие же цели в жизни. reborn reburn burn out эта девушка - сестра Гокудеры - была такой же, как и Тсуна. вернее, Тсуна была такой же, как она. - это Бьянки, - сказал Реборн. Тсуна улыбнулась. ей хватило десяти минут, чтобы добежать до дома. мама не спросила, что случилось. мама всегда улыбалась и была самой несчастной женщиной на планете. Тсуна вошла в свою комнату и, надев самую большую кофту, упала на кровать. Тсуна больше не была собой. Тсуна не знала, что ей делать, как ей поступить, какой вариант будет правильным. она знала, что разозлит Реборна и что его обрадует, что его огорчит и что приведёт в восторг. она знала, как жить по чужой указке, а по-своему так и не научилась. вернее, может, просто разучилась думать верно. У Тсуны просто отняли её жизнь, а она даже не заметила этого. нож на кухне - первое, что бросилось ей на глаза, когда она спустилась вниз. тринадцать ударов. Тсуну превратили в другого человека, а она даже не заметила этого. ничего ничего ничего нельзя было исправить не повернуть назад тсуна совсем одна ей больше не к кому пойти она не сможет снова стать собой она не сможет тсуна всегда была хорошей, а сейчас она просто никто. она срывает с шеи кулон-сердечко и чувствует себя героиней дешёвой драмы, когда, открыв медальон, видит знакомые рыжие волосы. ей мерещится самый родной голос, который вытаскивает её из пучины: - Ёши? но тсуна не слышит и давится фальшивой улыбкой с кровью напополам.