Блики сонного песка

      Я сменил ее на полпути: когда начало вечереть, а вокруг зачастили машины. Спиной я чувствовал, как сестра дрожит всем телом. Не от холода — от страха за ближайшую подругу, практически сестру. Так что чувства я ее всецело понимал. Фонари загорались, мигали светофоры, снежные, вишневые фары. Мы ехали на противоположную окраину города и вскоре остались чуть ли не единственными людьми на дорогах, заставленных под-темным-небом-спящими авто. Руки сестры, держащиеся за меня, — хоть какая-то пародия на ремень безопасности, — начали слабеть уже давно, но сейчас это стало ощущаться особенно жутко. Я сбрасывал скорость, отчасти минимизируя риски; рев мотора, шуршание ветра более не столь яростно набрасывались на наши уши, посему появился шанс поговорить. Наверное, мне стоило попробовать отвлечь сестру, вот только чем, как вообще возможно говорить о сериалах или еде, когда думаешь, что в эту самую секунду дорогой тебе человек может прощаться с жизнью…       — Что… что у нее случилось? — не выдержал молчания я. Сестра положила голову мне на плечо, чтобы лучше меня слышать.       — У Софии всегда так было… Она… не очень здорова… В голову вечно лезут темные мысли… чудится всякое…       — Ясно… — сочувственно выдохнул я. Сестра подбирала слова осторожно, ее понимание и принятие заслуживали моей братской гордости. И все же такая дружба может быть тяжким испытанием… Хотя, вероятно, как и любая другая, ведь сердце есть сердце.       Сестра направляла меня, а я — мотоцикл. Многоэтажные дома вокруг скупо подсвечивали свои со вкусом подделывающие старину фасады, но окна были черны, не пускали на поверхность стекла ни блика. От пустынности улиц и дворов, голодно разевающих пасти широких арок, неприятно — тревожно — сосало под ложечкой… Этот район мне был незнаком, зато сестра, выходит, бывала здесь часто. Мы остановились на такой же безлюдной улице, как и десяток до нее. Подвешенные на проводах, без надежных столбов, фонари покачивались в потоках ветра, расцветающего там, на высоте, до земли не дотягивающегося. Он приносил не то звуки с дальних улиц, не то чуть рычащее дыхание самих домов, пока не подозревающих о нашем присутствии и лишь поэтому не старающихся вгрызться дверными решетками в наши тела…       Мотоцикл умолк — притаился в предчувствии близости хищника. Мы припарковались, как выяснилось, напротив нужного дома, облаченного в меловую пыльно-розовую рясу с молочной тесьмой. Первый из четырех этажей был виден едва-едва из-за вездесущих темно-серых машин. Они походили на коматозников, а не на спящих: не мигали даже синие глазки сигнализаций за неестественно стерильными лобовыми стеклами. Пусть обстановка и выглядела опасной и чуждой, я готов был ждать сестру сколько потребуется, однако она не торопилась скрыться за дверью парадной: нервно нащелкивала ледяными подушечками пальцев по экрану смартфона.       — Не отвечает… — всхлипнула она, поджимая подрагивающие губы. — Почему не читает сообщения…       Я хотел успокоить ее, ободрить словами, в коих не было ни толики уверенности, — когда боковым зрением приметил движение чего-то крупного под ближайшим авто на противоположной стороне улицы, возле того самого дома. Не имея ни малейшего понятия, что это может быть, нечто явно больше бездомной кошки, я на автомате потеснил сестру, загородил ее своим телом. Отвлекшаяся от телефона, она выглянула из-за моего плеча — и затаила дыхание, вытаращив от испуга глаза!.. Неестественными ломанными рывками из тени авто показались тонкие бледные руки… следом — длинноволосая голова; жидкие, потухшие, отбеленные локоны закрывали лицо, на месте коего перепуганные-мы ожидали увидеть нечеловеческую зубастую пасть да пустые глазницы… Но в просвете блондинистых волос мелькнуло девичье лицо, вот только спокойнее от того не стало: радужки широко распахнутых глаз заплыли полупрозрачной белизной, как у мертвой рыбы; кожа щек и лба была покрыта глубокими свежими ссадинами, и на фоне ее молочности застывшая на оголенном мясе кровь смотрелась черной, а расходящиеся от ран одиночные царапины — трещинами на кефирном фарфоре. Медленно, деревянно, девушка поднималась на ноги: ее колени и локти сгибались в обе стороны поочередно, словно чудовище пыталось понять, как нужно держать конечности, чтобы сойти за человека. Белый свитер и темная юбка были неестественно чисты после пребывания под грязным авто. Высовывающиеся из рукавов кисти рук пульсирующе сжимались, но кулаки не смыкались, будто что-то невидимое не давало им сделать это — или же трупное окоченение…       — София… — жалобно проронила сестра из-за моего плеча. Ее голос отозвался гримасой полуболи-полуненависти на лице, обращенном к нам. Явно с недобрыми намерениями София (а может, существо, притворившееся ею) шагнула вперед; дрожащие пальцы сестры впились в мои бока сквозь одежду.       По-прежнему служа для нее щитом, глядя в безумные-безжизненные глаза надвигающейся опасности, я не заговорил — прокричал в давящую на дома, точно океан, ночную тишь! — сам не знаю, почему именно эти слова:       — Я м-могу помочь тебе! Я… такой же, как и ты! — вдруг вырвались слова камнем, острым, раздирающим горло по всей его длине чуть ли не насквозь. — Я знаю!.. Я понимаю, слышишь?!.. Только поговори со мной…       Ее голову дернуло вбок, как при нервном тике. Все ее тело мигнуло несколько раз телевизионными помехами и растворилось бесследно. Не успел я испытать первую каплю облегчения, как сестра истошно вскрикнула! Ее руки дернули меня за плечо, и взгляд мой упал на балкон четвертого этажа злосчастного розового дома. На тончайшей декоративной балконной оградке стояла босая София. На лице ее не было ран, пустой взор упирался не то в противоположную сторону улицы, не то в само Ничто, давно поселившееся под ее сердцем.       — София!!! — хотела было бежать к дому сестра, когда хрупкая девичья фигура безвольно подалась вперед и, слетев с перил, так же, мигая, исчезла вновь. — Ч-что… — в полнейшем недоумении пробормотала сестра.       Медленно мы обошли припаркованные у розового дома машины, стеной загораживающие первый этаж, — и увидели наконец на асфальте ее… София лежала неровно, видимо, при падении чуть перекатившись от удара о землю. Лицо было разбито, в окружении подсыхающей крови остекленели глаза. Мы опоздали. Это случилось еще до нашего приезда… В сомнительном порыве братской заботы я бросился к, очевидно же, бездыханной, давно мертвой девушке, перевернул ее на спину, стал тщетно пытаться завести еще до гибели окончательно сдавшееся сердце, пока сестра, трясясь от паники и проглатываемых рыданий, звонила в скорую помощь. Пусть хотя бы до приезда врачей у нее будет малюсенький проблеск надежды… Она не должна узнать — не должна вспомнить, что и я тоже…