Он вернулся

Мой дом без окон и без дверей. Теплом душу мою согрей. Отведи меня туда, где не болит. Где чувства картечь, там где ты - мой меч. Там где ты - мой щит. Он вернулся. Зимой. В Мадриде было слякотно, дул противный ветер и всё вокруг казалось серым, безжизненным, словно, замороженным. Он появился сквозь эту морось, вдыхая жизнь, как минимум, в одну из частей города. Сердца под футболками в красно-белую полоску забились чаще от радости, принимая обратно блудного сына. Сердце Серхио тоже трепыхалось под ребрами, словно, пойманная в клетку маленькая птичка. Хотя уж он точно не являлся фанатом Атлетико и к полосатой футболке по собственной воле никогда бы не притронулся. Незадолго до возвращения Торреса, они снова наладили отношения. В переписках, как раньше пробегал флирт, только пока совсем легкий, острожный, каждый из них прощупывал почву, грунт вновь восстановившегося общения, казался ещё совсем рыхлым, неустойчивым. Капитана Реала воодушевляло, что Нандо сам проявил инициативу, да и вообще вел себя довольно активно. Заветные мечты исполнились. Спустя столько лет Фернандо дома и они будут вместе, рядом. Но, как говорится, бойся своих желаний. Подобного изменения не ощущалось по перепискам или даже в телефонных разговорах, Нандо всегда казался позитивным, шутил, много рассказывал, много спрашивал сам. Потом стало ясно, что он именно казался, естественности в этом было ноль. Серхио понимал, что его прежде близкий человек должен был измениться за это время, они достаточно долго не общались, новости в интернете и редкие обновления в социальных сетях не в счет. Защитник был готов потихоньку вбирать в себя обратно каждую новую или старую черту бывшего друга, он хотел этого, объятия были открыты. По правде говоря, открыты они были всегда, просто в какой-то момент оказались не нужны. Но в Нандо, словно, что-то выключили. В глазах не было заметно ни искорки жизни, ни прежнего задора, как раньше, особенно, когда он улыбался, казалось его глаза превращались в два тёмных, драгоценных камня, сверкающих на свету. Теперь улыбка практически не касалась его губ, больше это походило на ухмылку, какую-то кривую и горькую. Каждый раз, когда Серхио наблюдал эту картину, внутри у капитана Реала что-то ёкало и сердце пропускало удар. Торрес казался серым и безжизненным, как мокрые от дождя, старинные здания Мадрида. В пейзаж этой унылой, пасмурной зимы нападающий вписывался идеально. И совершенно не вписывался в свой прежний образ и в воспоминания Рамоса. Серхио начал виниться себя. Не стоило ему тогда молчаливым согласием давать разрешение на разрыв их отношений. Нандо уже в тот момент был разбит и сломлен, иногда сам не ведал, что творил. Эта чертова Англия его в конец доконала. Надо было каждый день напоминать, что не оставил, что рядом, даже, если бы Торресу подобное казалось бессмысленным. Но Рамос сам был так вымотан их непонятно во, что превратившимися отношениями, бесконечным ожиданием и муками расстояния, что практически ничего не почувствовал, когда в какой-то из дней они просто не созвонились и так всё и закончилось. Иногда Серхио хотел спросить друга, радует ли его ещё хоть что-то? Но боялся получить ответ. Поэтому молчал. Просто смотрел, как задыхаясь от собственных стонов и возбуждения, у Нандо появлялся слабый блеск в глазах, прежний отголосок той жизненной силы, что царила в этом прекрасном, натренированном теле . Длилось это всего несколько секунд и после оргазма в темно-карих озерах жизнь снова замирала. Торрес обмякал в сильных руках Рамоса, благодарно целовал его ладони, прижимаясь к вспотевшему, всё еще разгоряченному после секса телу, приходя в себя. Серхио, кажется, была ясна эта благодарность. Так Фернандо давал понять, что знает о том, что друг заметил его страшные изменения тире повреждения и только в объятиях Рамоса снова обретал себя прежнего. Пусть и всего на несколько мгновений. За это подобными действиями и говорил спасибо. Что не пробовал защитник сливочных, ничего не помогало. Они, как раньше, когда были еще мальчишками, начинающими выступать за одну сборную, полные надежд, веры и страсти, решили сбежать в любимую Севилью Серхио. Рамос учил тогда Нандо танцевать жаркие испанские танцы под огромным, звездным небом, впуская в себя душную, летнюю ночь, вдыхая пьянящий аромат свободы, яркий запах цитрусовых деревьев и пряные нотки пота. Желательно голыми ногами. Отдаваться ритму, переливам струн. Ощущать остро, словно, каждый раз укалываясь о кончик ножа, запретное, желанное, такое неправильное и правильное одновременно рядом с ним. Повторить подобное было трудно. Конечно, соваться на какую-нибудь уличную, полную хауса и веселья вечеринку не представлялось возможным, рядом , как тогда не было, сходящих с ума молодых людей под зажигательную музыку, что подогревало адреналин в крови ещё сильнее. Но Серхио снял красивую, огромную виллу, с садом и бассейном под открытым небом. Включай музыку и танцуй, сколько угодно, предаваясь воспоминаниям. Женам пришлось сказать, что поедут на корриду. Ола удивилась, прекрасно зная, как Торрес к ней относится, но приняла данный факт спокойно, помня, какое влияние лучший друг имеет на её мужа, который корриду, как раз, обожал. Не сработало. Время они провели хорошо и Нандо даже встрепенулся, как маленький, борющийся за свою жизнь, птенчик, а потом снова погас. Рамос только стиснул зубы и продолжал сотрясать их общую память, желая пробудить нападающего от литургического сна. Он трахал его в общественных местах, заставляя Нандо вспомнить, как они движимые страстью и нереальным притяжением, которое не могли сдержать по молодости, набрасывались друг на друга в любом подходящем месте. Любым подходящим местом считалось место, где просто нет людей. Боязнь, что их могут заметить вперемешку с диким желанием, взрывала мозг, каждое прикосновение приносило сладостную боль, заставляло каждый раз умирать и возрождаться, чувствовать сверх меры, закусывать губу от любого легкого прикосновения, чтобы не закричать, потому что казалось уже невозможно вытерпеть эту прекрасную пытку. Фернандо, как и всегда, дрожал в его руках, выгибался навстречу, был податливым, гибким, неотразимым, но Рамос не видел в нем страха быть застуканными, отсутствовала та острота, сводящая ума, Торрес только сильнее насаживался на член Серхио, видимо, желая чувствовать хоть что-то, чувствовать ярко, как раньше и только защитник Реала мог ему в этом помочь. Они напивались, виделись с прежними товарищами по сборной и с ними напивались тоже, снимали огромное поле с отличным, натуральным газоном, играли на нём в футбол, чего Серхио и Торрес по контракту просто не имели права делать из-за вероятности травмы, но плевали на это. Друзья, многие из которых уже закончили с футболом или являлись просто любителями, всё понимали и не играли против них жестко, в первую очередь их собрания были для веселья и чтобы вспомнить былые времена. Фернандо, правда, расцветал в такие вечера, улыбка на его лице, наконец, появлялась широкая, искренняя, светлая, на щеках горел румянец и смеялся он громко, почти счастливо. И как бы Рамоса не радовали такие преображения, защитник понимал, что это все равно не его Торрес. Прежний Торрес никогда бы не нарушил такой важный пункт контракта, это Серхио часто любил идти против правил, но не Нандо. Нападающему было просто все равно. И от этого равнодушия к собственной жизни у защитника опускались руки. Иногда на общих, семейных ужинах Рамос ловил на себе такой понимающий взгляд Олайлы, будто, девушка обо всем догадывалась и давала своё тихое согласие на спасение мужа. Или капитану Реала просто казалось. Или у него начиналась паранойя. Просто то, что Торрес творил, как снова оказался в Мадриде, не позволял себе раньше. Ничего из ряда вон выходящего, возможно, это даже списывалось на возвращение домой, к прежним традициям и старым, добрым друзьям, которые его заждались за столько лет. Но Ола даже без возражений отпустила их на несколько дней на совместный отдых, подальше от Испании, фанатов, которые бы их могли узнать почти везде и папарацций, которые бы снимали каждый шаг. С Пилар же никогда не было проблем, изначально человек свободолюбивый, не смотря на семейный быт и детей, она спокойно относилась к раздельному отдыху. Тем более это всего лишь несколько дней, остальное время они проведут вместе. Запасы веры в душе у Серхио кончались. Прошло почти три года с его возвращения, а практически ничего не изменилось. Поэтому он просто снял необитаемый, частный остров, коих сейчас раскидано в океане куча и отвез туда Нандо. Может, изоляция от мира, отрешенность от семей и обязанностей что-то в нем возродит, поможет ощутить жизнь по новому. Рамос помнит, как на длинном, выложенном из тёмных досок, причале, уходящем в яркий, лазуревого оттенка океан, лежал Торрес. Одна нога нападающего свешивалась вниз, лениво болтаясь в воде. Он слегка щурил глаза, закрытые из-за яркого солнца, лучи которого ослепляли даже сквозь веки. Фигура нападающего излучала полное спокойствие, удовлетворение жизнью и умиротворение. На груди и рельефном торсе кое где, словно, россыпь маленьких бриллиантов, сверкали капли воды. Они оба еще не обсохли после купания. Влажная, длинная, пшеничного оттенка челка прилипла к правому виску, потому что была зачесана туда, дабы не мешалась. Нандо постепенно выходил в свой родной оттенок, темно-русый. Начал коротко брить виски и затылок, оставляя лишь чёлку по последним веяньям моды. Серхио не нравилось. Нет, конечно, нападающему шло очень. Ему всё шло. Но защитник Реала очень любил длинные, светлые пряди друга, любил перебирать их пальцами или зарываться всей ладонью. Они напоминали Рамосу о беззаботном, юном, полном энергии Торресе, у которого было столько стремлений, амбиций и решимости. Он еще раз хотел увидеть у него ту крышесносную улыбку, в которую когда-то Серхио влюбился, она была такая яркая, что казалось, могла бы осветить самую непроглядную ночь. Она была заразительная, пленительная, солнечная. Хотелось целовать нападающего прямо в эту улыбку и прижимать Нандо крепко, до хруста позвонков, к сердцу, как самое дорогое, что есть в его жизни. Но перед ним лежал, будто бы, другой человек. С другой энергетикой. Не способный больше так радоваться, смеяться или наоборот плакать. Перед взором Рамоса находился взрослый, побитый жизнью, не оправдавший многих надежд, мужчина, который может оскалиться, может полезть в драку, может быть неоправданно грубым и жестким. Да, это всё на футбольном поле, но подобного раньше Торрес себе не позволял. Он всегда избегал конфликтов, растаскивал участвовавших в потасовках, извинялся много раз перед игроком, на котором сфолил не специально и потом долго чувствовал себя паршиво из-за этого. А поругаться с ним было просто нереально. Со временем Нандо загрубел, стал каким-то отчаянным, это читалось в каждом его жесте, на лице отразились годы разочарований и душевной боли. Нет, он по-прежнему был красив, в нем, наконец, появился отголосок брутальности, мужественности. СМИ и болельщики перестали шутить, что он навсегда останется золотым, милым ребенком испанского футбола, Детенышем, смазливым юношей, в которого пачками влюблялись девочки-подростки. Сейчас он серьезный, состоявшийся мужчина с большой буквы М. И это почему-то пугало Серхио. Шелест волн вводил в легкий транс, бесконечная полоска белого, мягкого, словно, мука песка терялась в жарком мареве. Рамос снова перевел взгляд на друга. Веснушки ярко выделялись на еще не успевшей загореть, молочного оттенка коже. И если бы не водоотталкивающий крем от загара, которым они намазались заранее, то защитник давно бы уже увел их в тень. Губы Нандо были слегка приоткрыты и он часто их облизывал, длинные ресницы подрагивали, широкая грудь соблазнительно вздымалась вверх-вниз от размеренного дыхания. Мышцы на плечах перекатывались под кожей каждый раз, если их обладатель пытался улечься поудобнее. Резинка шорт на широких бедрах сидела так низко, что Серхио каждый раз нервно сглатывал и отводил взгляд от этой порнографии. На самом деле секса не хотелось, Рамосу нравилось созерцать. Молчать, лениво поглядывать из под очков на друга, наслаждаясь великолепной картиной. Они уже давно не мальчики, которые при взгляде друг на друга не могли удержать свои стояки в штанах. Та близость, которая образовалась между ними за эти годы, подарила им чувства, не сравнимые ни с чем. Каждый раз рядом с Нандо - это полет в космос, это захватывающие дух, американские горки, это самый яркий фейерверк эмоций. А так же, океан спокойствия, ощущение абсолютного уюта, защищенности, ощущение дома. Говорят дом - это не место, это человек. Так вот, Торрес - его дом. Нападающий Атлетико чувствует тоже самое. Это странное ощущение родилось между ними почти сразу. Так бывает, когда встречаешь своего человека. Серхио верил, что они предназначены друг другу. Пусть столь тяжело, болезненно и где-то криво. Но, как он недавно прочитал в одной книге: любовь не такая, как бывает в фильмах. Она не похожа на уравнение, которое нужно решить. Настоящие любовные истории не растворяются, как дымка, в обыденности. Их изучают в школе и они длятся вечность. В них любовь уничтожает героев. Разрывает их. Делает их жизнь невыносимой*. Как точно описано. Их сердца давно разодраны в клочья, но они оба по-прежнему живы и даже, вроде, здоровы. Удивительно. И грех бы жаловаться, потому что их жизни замечательные, в них есть всё и даже больше, они уже вписаны в историю своей страны, таким похвастаться могут немногие, но это по-прежнему невыносимо. Серхио смотрит, как Торрес слегка хмурится из-за настойчивых, солнечных лучей, хочет провести пальцем, чтобы разгладить эти морщинки на лбу и понимает, что это становится еще невыносимее, потому что защитник не может спасти Фернандо. Хворь, которую он привез из-за границы не смогла вывести родная земля, любимый дом и даже город, полный счастливых воспоминаний. Замороженное сердце Нандо не отогрелось даже после бешенной, страстной, преданной любви фанатов Атлетико. Торрес не выздоровел после всех вдохновляющих мероприятий Серхио, после его стараний, крепких объятий и бесконечного обожания. Нападающий лишь слегка оттаял. И только. Рамос готов впервые в жизни принять поражение с такой опустошающей тоской в душе, с пониманием, что ничего нельзя сделать. Он сдавался даже с каким-то облегчением, как сдаются люди после долгой, мучительной болезни, желающие, чтобы просто всё закончилось. Готовые принять свою судьбу. Готовые к избавляющему выстрелу. Словно что-то почувствовав, Нандо медленно открывает глаза и несколько секунд, всматривается в фигуру, сидящую у его головы. - Я люблю тебя - произносит тихо, но уверенно. Серхи прикрывает глаза, но за стеклами очков этого не видно. Сердце болезненного сжимается. - Я знаю - шелестит в ответ защитник. Этот ответ вызывает у Торреса какую-то детскую, игривую улыбку на лице. Он быстро переворачивается на живот, утыкается локтями в доски, приподнимается и в одно резкое движение нависает над Рамосом. Защитник поддается напору друга и они ставят галочку на против желания многих под названием "страстный секс на необитаемом острове" сделано. О переезде Нандо в Японию Серхио узнает в квартире, которую они снимали для их встреч. По этому поводу Рамос ничего не чувствует, даже ничего не ёкнуло внутри. После раны имени "переезд Торреса в Англию", которая всё еще болью отдавалась в сознании защитника, он ожидал от него всего, чего угодно. С трудом пережив внезапный переход нападающего в Ливерпуль, капитан Реала сам себе с неохотой признавался, что не может быть уверенным в друге на сто процентов. Его все время куда-то несло. И часто он сам не понимал, куда именно. Единственной отрицательной эмоцией от этой новости оказалась обида. За Торреса. Он едет в какую-то чертову Японию, а Серхио на сборы перед Чемпионатом Мира. Возможно, вызов в сборную являлся последней возможностью вдохнуть жизнь в нападающего. Но он больше не нужен своей команде. Какая ужасная, раздирающая душу несправедливость. Торрес же удивлен реакции капитана сливочных. В прошлый раз тот орал, бесился, даже врезал, как следует, за что думал будет справедливо послан. Но Фернандо не отрекся от Рамоса не из-за истерик, не из-за внезапной вспышки гнева, не из-за оскорблений. Он всё это выдержал и Серхио кажется, что теперь его черед. Нандо много лет терпел его скверный характер, защитник должен отдать долг и быть рядом до последнего с близким человеком. Рамос готов принять и принимать Торреса любым: поломанным, забытым, уставшим, злым, разбитым, принимающим неправильные решения. Он любит его и уже никогда не разлюбит. Не хочет. Защитник подходит к другу, крепко обнимает его, утыкаясь нападающему носом в шею, вдыхая до мурашек внизу живота знакомый одеколон, и спокойно, ласково произносит: - Я буду ждать тебя. Ты в любом случае вернешься. И я думаю, довольно скоро... Твой взгляд -сила моя и свет. Назад больше дороги нет. Это ли не знак небес- наши пути? Понять глубину, сиять в темноте. Искать и идти.**