Поздравление

Гермиона уже решила, что напоследок выпьет и, по-видимому, отправится домой совсем одна. Было уже поздно, и малолюдный "Дырявый котел" оставался почти опустевшим. Она, скорее, умерла бы, чем призналась кому-то в том, что, так или иначе, собирается подцепить здесь какого-нибудь волшебника — на днях ее повысили, и Гермионе так хотелось отпраздновать это... Увы, но все имеющиеся здесь волшебники выглядели слишком старыми или совсем уж неприглядными на ее вкус. Пожилая ведьма, сидевшая рядом с Гермионой, пошатываясь слезла с барного стула, на котором сидела, и направилась в сторону камина, исчезая в водоворотах зеленого пламени. Гермиона с улыбкой взглянула на нее и тут заметила, что и за ней самой наблюдают. Скрытый в тени и сидящий неподалеку волшебник поднял свой бокал в честь Гермионы. Заинтригованная, она взяла свой и приблизилась к его стулу, увидев, что там устроился не кто иной, как Люциус Малфой. — Добрый вечер, дорогая, — медленно произнес он с полузакрытыми от опьянения глазами. — Ну, хорошо… Люциус Малфой, вечер добрый, — ответила она. — И давно вы здесь? Тот тяжело оперся о столешницу, взглянув на Гермиону. И, вместо ответа, сделал еще один глубокий глоток из своего стакана, опустошая его. У Гермионы мелькнула безумная мысль, что будет, если притащить домой бывшего Пожирателя Смерти, и снова подала сигнал Тому, бармену. Тот еще раз наполнил бокалы обоих огневиски. — Дамочка, должен сказать: если собираетесь подцепить его, то несете ответственность и за его возвращение домой, — подмигнул Том. Гермиона бросила взгляд на бармена; неужели ее намерения так очевидны? В любом случае, предложение было нелепым. Да и Люциус Малфой скорее проклянет, чем переспит с ней. Когда Том тактично исчез в кладовой, Гермиона обнаружила, что Люциус внезапно внимательно рассматривает ее. — Что же вы празднуете?.. — лениво спросил ее он. О, эти чертовы губы, скорей всего, знали, как обходиться с женщиной. Глядя в свой бокал, Гермиона решительно нахмурила брови. Эти глупые мысли о Малфое могли привести только к холодному душу. — Вообще-то, меня повысили, — ответила Гермиона. — Здорово! — кивнул Люциус, чокаясь своим бокалом с бокалом Гермионы. Он еще раз опустошил его и поставил там, где увидел бы Том. — А вы тоже что-то празднуете?.. — с любопытством поинтересовалась она. Конечно, он откровенно много пил. Люциус безрадостно усмехнулся. — Праздную неудачу как мужа. Или оплакиваю смерть своего брака — выберите одно из двух... — Простите, не хотела вас обидеть, — заметила Гермиона. Люциус бросил на нее еще один взгляд: — Не бойтесь, это не так. — Хорошо, я, и вправду, не хотела. — Том? — позвал Люциус, наклонившись над стойкой. — Сейчас я просто разгромлю твой "Дырявый котел", если ты не выйдешь оттуда и не обслужишь нас. Хмурый Том появился из подсобки, откупорил новую бутылку и поставил ее перед Малфоем. Люциус ухмыльнулся, снова щедро наливая себе и Гермионе. — Послушайте, Том попросил меня доставить вас домой, — устало начала она, уже думая, что будет спать в гордом одиночестве. — А куда же подевались всегда сопровождающие вас друзья? — Люциус, будто невзначай, проигнорировал ее намек. — Это забавно, но когда на работе тебя ждет успех, число твоих друзей начинает стремительно уменьшаться... — Тогда выпьем за успех одиночек, — подумав, отозвался Люциус. Он опять чокнулся с бокалом Гермионы и осушил свой. Гермиона вдруг почувствовала к нему какую-то острую симпатию. Он не заслуживал ее жалости, но все же она все равно чувствовала ее к нему. Он топил свою боль в алкоголе. И если бы она могла хоть на мгновение подумать, что он в состоянии запасть на нее, она, может, и предложила бы подбодрить его — по крайней мере, этим вечером. А Малфой тем временем пребывал в довольно плачевном состоянии — вероятно, он даже ничего и не помнил… Гермиона была почти уверена, что он вообще не узнает ее… Она даже удержалась от глупого хихиканья от мысли об ужасе Люциуса следующим утром, когда он, проснувшись, обнаружил бы себя в постели с маглорожденной ведьмой. Но она слишком уважала себя, чтобы так низко шутить над ним. Конечно, соверши она этот поступок из жалости, это было что-то совершенно другое. И она могла оплатить им номер, чтобы не пришлось куда-то аппарировать. Гермиона могла просто провести с ним ночь, а потом уйти, оставив одного, — и неважно, вспомнил он после этого что-нибудь или нет, она всегда могла бы забыть ее, да и заобливейтить самого Люциуса… Она взглянула на мужчину рядом с собой и с удивлением заметила его внимательный взгляд. В глазах Люциуса словно бы было какое-то знание: как будто он совершенно точно понимал, о чем именно она думает. И то, как он облизнул нижнюю губу, прежде чем сделать глоток из своего бокала, выглядело чисто плотским. — Надо же, какая жалость, что вам не с кем отпраздновать свое повышение… — промурлыкал он. "Должно быть несправедливо иметь такой голос, который может вызывать такие неправильные мысли". — Теперь мне уже есть, с кем... — тихо ответила Гермиона, и показалось, что весь остальной мир куда-то испарился. — Ну, если хотели отпраздновать именно со мной, то воля ваша... У чертовски пьяного Люциуса, определенно, были идеи, схожие с идеями Гермионы. Внезапно польщенная, но все еще неуверенная в себе, она слегка улыбнулась ему. Когда на стойке рядом с ними что-то звякнуло, Гермиона подскочила, а Люциус нахмурился Тому. По стойке стукнул ключ. Люциус схватил его и бутылку: — Нашему бармену абсолютно не хватает тонкости, — он медленно поднялся, сжимая все в руках. Сердце Гермионы затрепетало, когда осознала: то, что она собиралась сделать, теперь вдруг становится каким-то обжигающим и совершенно реальным. А Люциус Малфой стоял и ждал, когда она поднимется и последует за ним или, что более вероятно, даже готов был помочь ей пройти наверх. — Итак, мы решили провести эту ночь вместе... — риторически подметила она. — Угу, всего одну ночь, — согласился Люциус. Волнение заполонило все существо Гермионы. Всего одна ночь сумасшедшего желания. Всего одна ночь предательства всего, во что она верила. Всего одна ночь во власти мужчины, который, несомненно, знал, как угодить женщине... — И куда нам теперь? — чуть задыхаясь, спросила она. Внезапно оказавшись совсем рядом, Гермиона вдруг подумала о его внушительном телосложении: таком широкоплечем и высоком, таком... сильном. — Наша комната — номер пять, — уточнил он. Убеждая, что ей все равно, Гермиона расправила плечи и прошла мимо пустых столов к лестнице. Она была вполне независимой ведьмой и способной самостоятельно принимать все решения — пусть и глупые. Позади тяжелыми шагами ступал Малфой. Его рука неожиданно упала на плечо Гермионы, и ее окутало облаком пряного запаха — это был аромат Люциуса, бьющий в нос, но как ни странно, приятный. Дважды его рука сжала плечо крепче, и Гермиона ощутила, как от нее растекаются волны тепла. При их приближении дверь распахнулась, и Гермиона оказалась рада глубокой темноте. Люциус втянул ее в комнату и прижал к стене. Несмотря на тени, она не сомневалась ни секунды, кто именно прижимает ее. Высокомерие продолжало скользить в каждом его движении. Ничто, кроме самоуверенности Люциуса Малфоя, не могло растопить вечно расчетливый мозг Гермионы и позволить ей насладиться моментом. — Аперио, — тихо прошептал он. Пуговицы мантии у Гермионы расстегнулись, а материал разошелся. Прохладный воздух охлаждал обнаженную кожу, словно предшествуя ласке кончиков его пальцев. Горячий рот Малфоя тут же приник к ее шее, а его рука лениво поползла по животу Гермионы. Но когда пальцы опустились под резинку трусиков Гермионы, она вздрогнула. Оцепенев поначалу, она и теперь чувствовала себя совершенно неподвижной, если честно, даже чуть испугалась, хотя со временем, интимное ощущение его наличия где-то совсем-совсем рядом с ее женской сутью даже прогнало ее страх. Люциус издал тихий звук, когда рука его обхватила мягкую нижнюю часть груди Гермионы. Этот негромкий стон убедил Гермиону отбросить свою глупую панику и принять то, чего ей хотелось. Она протянула руку и начала возиться с застежками его мантии только для того, чтобы запястья ее вдруг оказались схвачены и крепко сжаты. Гермиону пронзила тревога, стихшая, как только Малфой поочередно поцеловал каждую ладонь. — Не надо, боюсь, я не полностью контролирую себя, — тихо прошептал он. В комнате неожиданно зажглась свеча. Люциус несколько раз моргнул, прежде чем пламя усилилось. Глаза его вспыхнули в тусклом свете. — Если позволишь, я готов весьма эгоистично взять тебя прямо у стены, — продолжил он, выпуская одну из ее рук. И Гермиона почувствовала, как кончики его пальцев скользят по ложбинке у нее на груди. — А я скажу, что время рассуждений прошло... Бери, где хочешь, — бездумно отозвалась она. Всего лишь одно беззвучное заклинание, и мантия Люциуса тоже распахнулась. Он сбросил ее, прежде чем снова обнять Гермиону. Его бледная кожа была странно теплой. Малфой уткнулся лицом в ее шею, покусывая ту, и его губы и зубы словно бы посылали коже Гермионы множество каких-то дротиков, таящих в себе сигналы из боли и удовольствия одновременно. Окончательно избавившись от одежды Гермионы, руки его опустились вниз. Мягкая ткань мантии скользнула по телу. Пальцы Малфоя вдавились в женскую плоть — чуть выше бедер — приковывая ее к стене. Гермиона начинала чувствовать себя добычей. Она была беспомощна в присутствии Люциуса и представляла его как огромного бенгальского тигра, желающего загрызть или даже пожрать ее. Богатое воображение лишь усиливало ее ощущения, и она поняла, что по венам разливается жар. Трусики между бедрами стали совсем мокрыми. Люциус издал звук, похожий на рычание, а его зубы чуть прикусили горло Гермионы, она даже слегка захныкала. И тут до ее ушей донесся звук рвущегося материала. Хрупкий хлопковый барьер из ее трусиков исчез, а к коже Гермионы прикоснулась его кожа. Член Люциуса, тоже напряженный и горячий, прижался к ее животу. Запястья Гермионы были освобождены, так как Люциус подхватил ее за бедра и пригвоздил к стене. Едва она ощутила спиной твердую древесину, как почувствовала и свои раздвигающиеся ноги, а еще горячий бархатистый член, протискивающийся внутрь. Ее вздох смешался со стоном Люциуса, когда, подняв ноги Гермионы, он обхватил себя ими. Когда Люциус опять наклонился к шее Гермионы, она обняла его, лаская лопатки и спину. И он снова и снова целовал ей шею и грудь, что-то шепча о том, насколько она чудесна. Затем Люциус слегка вышел, а потом снова толкнулся обратно. Ощущение было сродни удару электрического тока. Гермиона выгнула спину и вцепилась в его кожу ногтями, явно желая большего. Он снова слегка укусил ее и крепко сжал бедра, прижимая их стене. Эндорфины и паника оказались прекрасным сочетанием: Гермиона просто проваливалась в какую-то бездну, когда Люциус наконец начал двигаться. Бессознательно она ободряюще застонала: наслаждение, готовое охватить ее, казалось волшебным. Люциус вздрогнул, Гермиона почувствовала, как член его увеличивается еще больше — это было неопровержимым знаком кульминации — и упала наконец в пропасть чистейшего блаженства. Когда, тяжело дышащие, они съехали на пол, Гермиона поняла, что она липкая, голая и очень уставшая. А еще проваливается в сон: прямо здесь, с таким же голым мужчиной, все еще продолжающим поглаживать ее. Конечности покалывало от напряжения. Она уснула, надеясь, что скоро проснется и успеет уйти до того, как Люциус Малфой поймет, кто же она такая. Утренний свет уже щекотал ее лицо, и, не готовая проснуться, она отвернулась. И поняла, что тело еще болит, с внезапной тревогой вспомнив прошедшую ночь. Гермиона лежала в постели одна — это Люциус перенес ее? — а рядом пристроилась записка. "Дорогая мисс Грейнджер, Или я должен звать вас Гермионой после всего? Несмотря на призошедшее, должен извиниться перед вами. И особенно... готов извиниться за то, что столь нецивилизованно… взял тебя у стены. Прими мои поздравления с повышением, Люциус".