***
— Смотри! Смотри, это «Лютеция» — самый первый дредноут Корё! — Ого! Он же такой старый! А огромный какой! — Эй, и мне дайте посмотреть! — Тао, не мешайся! Попросись на ручки Ифаню! — Я не маленький! Вы всё загораживаете! Отойдите! Тогда о войне в стране никто и не думал: дети лишь слушали истории от старших о времени, которое кануло в прошлое. О жизни, что зиждилась не только на технологиях, но и на магии — природном ресурсе, который подвластен был немногим. И взрослые вряд ли могли объяснить, как можно было насылать туман лишь силой воли, управлять молнией или обращать прах в механизмы. Взрослые вообще много чего не знали. Чанёль стоял, прижавшись вплотную к Чонину, и сосредоточенно разглядывал «Лютецию». Дети мечтами жили в будущем, где строили машины, управляли паром, исследовали миры, вступали в бои с разбойниками. Чанёль, например, часто рассказывал о том, что хотел бы командовать флотилией. Чен летать хотел, а Тао конструировать. Ифань, как и Чонин, грезил морем. А Сехуну нравились локомотивы. Каждый мечтал быть необходимым. И верил в лучшее будущее. — Вот найду себе мага, вот он меня подни… ай! — начавшего было бубнить Тао под мышки подхватывает Ифань, приподнимая, и тот затихает, восторженно любуясь громадиной дредноута. Чанёль сжимает пальцы Чонина своими, не отводя взгляда от «Лютеции». Тогда совсем ещё дети…***
Острая боль вспыхивает сначала в лёгких — и первый судорожный вдох кашлем прорезает горло. Ничего, никак, никого — мир возрождается постепенно, вспышками, обрывками, собирается по песчинкам, неторопливо… На грудь ложится чья-то ладонь. Кашель стихает медленно, и голову сверлит боль — тупая, немного раздражающая. — Жив, — шепчут рядом, и человек открывает глаза. Реальность плывёт, когда он поднимает голову. Лежит на чём-то плоском, больше на стол похожем. Руки дрожат, едва пальцы хватаются за край, пытаясь удержать едва слушащееся тело. — Чонин… Дыхание неровное, мир как будто иллюзорен, но пятна наконец складываются в полновесную картину. Стол, заваленный бумагами, карандашами, макетами, полки над ним с книгами. Три стула, фонарь у двери… много деталей, голова тревожит сильнее, и приходится прикрыть на пару минут глаза. — Чонин? Да, Чонин. Его имя. Прошлое маячит в дымке, оно подобно воде. Нужно опустить туда руку, попытаться вспомнить, собрать себя. Долгие минуты молчания, а после Чонин поднимает голову, чтобы встретиться взглядом с человеком, которого когда-то знал. С которым не успел проститься… — Чанёль, — но горло опять перехватывает, и необходимы мгновения, чтобы вновь унять режущий глотку кашель. Проходят минуты. В молчании, в осмыслении себя, в барахтанье в прошлом, которое отвечает болью. Когда понимание обрушивается потоком, нет смысла сдерживать себя. — Я погиб… — шепчет, в ужасе разглядывая до боли знакомого сейчас человека. — Был взрыв… он был, я помню. Я погиб, мы все погибли там, я знаю, я точно это знаю, я же помню… Чанёль, я же был там… как? Я же не могу… я же был там… Смотрит в глаза — бездонно тёмные, подобные грозовым тучам. Чонин помнит свою гибель, помнит гибель всего экипажа, но… Пальцы касаются щеки, поглаживают, и Ким Чонин постепенно затихает, мелко дрожа, но всё ещё находясь там, на «Кае», отчётливо помня сорвавшееся с губ: «Открыть огонь!» — Ты был там, Чонин. Знакомый баритон — слишком родной, слишком близкий, настолько, что руки хватаются за чужие плечи, крепко стискивают ткань. Непонимание топит в глубине, и вопрос — один, который так страшно осознать, но ещё страшнее озвучить. Поэтому молчит, поэтому просто ловит прикосновения, ожидая, когда главнокомандующий Пак Чанёль озвучит правду. Но в то же время опасаясь этого. — Можешь подняться? — Чанёль чуть отстраняется, убирает руку от лица Чонина, и тот выдыхает спустя время: — Да, конечно. Сейчас. Тело немного ведёт в сторону, но капитан не собирается сдаваться, выбрав новую, достаточно лёгкую цель. Встаёт, придерживаясь за плечи Пака, и тот помогает вновь ощутить пол под стопами и тяжесть тела. Ноги дрожат, Чонин уверен, что это вскоре пройдёт. — Всё хорошо? — шепчет Чанёль. Чонин отмечает, что он сам обнажён, что стопы голые совсем. Пол тёплый, и приходит понимание, что сейчас они находятся на «Терре» — том самом дирижабле, который летает над городом. Отсюда прекрасно видно голубую нить горизонта — именно там находится залив, выходящий к морю. Именно там «Кай»… — Нет, — отзывается Чонин. А после добавляет: — Отпусти. Ноги держат, только в голове будто ножи точат, и Чанёль отступает, отходит к столу. Смотрит пристально, чуть нахмурившись, но взгляд не отводит. Чонин ощущает себя разбитым, потерянным, а ещё он не может понять, что происходит. И почему кажется, будто… Взгляд останавливается на собственной руке. Правой. Чонин смотрит, пытается уловить мысль, но выходит это смутно, и понимание ускользает вновь. В хаотичный поток, в котором есть возможность захлебнуться. — Позади тебя стоит зеркало, — устало произносит Чанёль, потирая пальцем переносицу. — Тебе лучше увидеть со стороны. Твоё тело… Вопрос разрастается в десятки, но Чонин молчит. Разворачивается, чтобы встретиться лицом к лицу с самим собой. Ничего нового. Всё те же линии. Те же скулы. Те же волосы, и вообще на что здесь смотреть, но… Взгляд замирает на левом виске. Слишком идеально, там был небольшой шрам, а теперь… Теперь ровная гладкая кожа. Словно бы не было ничего, словно бы не отхватил тогда камнем, на мостовой. И ожог на животе, и царапины на правом запястье… их нет. — Что?.. Капитан не знает, что добавить, как объяснить, что в голове сейчас бьёт набатом от невысказанных вопросов. И Чанёль будто понимает. — «Кай» затонул полгода назад, Чонин. Все погибли, весь экипаж. Сердце вздрагивает, и дыхание перекрывает на несколько долгих мгновений. Но как же тогда… — Чанёль? — не понимая. Молчание кажется невыносимым. Оно отзывается тоскою, горчит страхом, но слов как будто нет. Есть только чувства, есть два человека, есть «Терра», но это ли жизнь? Капитан слышит, как вздыхает Пак. — Ты выжил. Амулет сгорел полностью, а вот ты… когда тебя достали, большая часть твоего тела была сожжена, я даже не думал, что мы сумеем вернуть тебя. Тебя собрали заново, Чонин. Из плоти, костей, металла… из ткани, магии… сейчас ты живой. Ты здесь. — Но… — голос срывается, Чонин пальцами хватается за горло, осекаясь. Осматривая себя так, вживую, не веря зеркалу. Не веря словам. — Тао улучшил конструкции прошлых лет, — отзывается Пак. — На это ушло почти два месяца, после… сборка оказалась несложной. А я… так опасался, что не получится. Что это и впрямь конец. Как видишь, оказалось напрасно. Чонин знает, что у того дрожат руки, потому Чанёль перебирает стопки листов, потому перекладывает книги и ручки. Чонин слышит, но до этого сейчас слишком мало дела: собственные пальцы исследуют шею, оглаживают грудь, отмечая, как остро отдаётся в руку пульс. Оно — сердце — тоже не осталось без вмешательства механиков, капитан уверен в этом. Указательный палец тянется к виску, чтобы ощутить прохладу металла под тонким слоем искусственной кожи. Левый глаз приближает и отдаляет объекты, пока его сложно контролировать, а правый остался своим — это Чонин понимает фоном, пока руки судорожно касаются обнажённого тела, исследуют — вроде родное, а на деле более половины заменено механизмами и особой тканью, приправлено магией и разбавлено желанием жить. — У тебя, как и у Тао, правая рука собрана механиками, — отмечает Чанёль более спокойно, и Чонину кажется, будто он слышит каждый новый вдох главнокомандующего. — На левой заменили пальцы… идеальные механизмы. — Опирается руками о столешницу, опускает голову, словно что-то разглядывает, и Чонин оборачивается, останавливает на том свой взгляд. — Собрать живого человека заново, пока был шанс… мы сумели. — Голос постепенно стихает. — Ты дышал, когда металл заменил тебе рёбра, когда тебе вживляли глаз и ставили новые ноги. Сехун говорил, что это бесполезно, обзывал всё химерой и просил не издеваться над тобой. Дать умереть спокойно… я поверил в богов лишь для того, чтобы они вернули тебя. Не знаю, слышал ли кто из них, я не умею молиться… Едва слышно — на выдохе, Чанёль замолкает, и Чонин разворачивается полностью, делает первый шаг навстречу. Бесшумно, на чужих, но теперь принадлежащих ему ногах. В теле, которое можно обозвать машиной. Протягивает руку, а любимый человек всё ещё далеко. Дрожит внутри, но Ким знает: это его душа, это он сам — настоящий, готовый прожить годы среди своих друзей. Среди тех, кто остался. Ещё один шаг — Чанёль поворачивает голову, и Чонин замечает слёзы. Хочется вытереть их, но это же не слабость… просто больно. Ещё шаг, отзеркаленный человеком напротив, — и Чонина заключают в объятия, а внутри словно скрипит что-то, обрывается, не давая дышать. Но организм работает исправно, сомнений нет, и всё же… — Я боялся… боялся, что слова Сехуна станут правдой. Что нам придётся похоронить тебя… Чанёль утыкается носом в плечо Чонина — тот судорожно вздыхает, кладя ладонь на голову главнокомандующему, который продолжает шептать: — Этот маг вытащил тебя, я просил его, потому что знал, что никому из вас не выжить на «Кае»… он говорил, что попробует, и мы справились, у нас получилось. Я боялся, что больше не прижму тебя к себе, что не почувствую, как у тебя сердце бьётся. Что ты больше не откликнешься на эту кличку — Кай… один затонул, второй здесь… — Здесь, — эхом отзывается Чонин, ощущая себя нереальным — просто воспоминаем. Но когда губы Чанёля касаются шеи, когда горячие пальцы скользят по позвонкам — не исправленным, настоящим, когда перехватывает дыхание — тогда капитан словно обретает себя. Живого, всё равно неидеального, с памятью о прошедшем, с болью в груди. Не физической — это эмпатия, это желание жить. Чонин запрокидывает голову, выдыхая, ощущая, как подгибаются колени, как темнеет перед глазами — даже перед механическим, а потому лучше закрыть их, впиться ногтями в ткань на спине, чтобы устоять. Как же давно… более полугода… разве возможно? — Ты не уйдёшь, — шепчет Чанёль, отмечая зубами горло — и больше нет пола под ногами, больше нет границ. Больше не дадут утонуть.***
Чунмён копается в записях, перебирает те, перекладывает, вчитываясь в особо интересные. Исин ковыряет палкой в пыли, Бэкхён разглядывает одну из деталей, которые валяются за ненадобностью у стены. Даже на язык пробует, после сплёвывает, кривясь: — Совсем нет магии… металлы, деревяшки, но магии нет! Неужели вы так выживаете? — Как-то жили и без этого, — бормочет Тао, орудуя попеременно то циркулем, то линейкой, то ещё кучей различных приспособлений, создавая очередное творение на основе старых образцов. Чонин разглядывает магов. Помещение просторное, при желании можно ещё десятка три человек запихнуть, но тогда конструктор поубивает всех, кто так или иначе отвлекает его от важных дел, и скормит останки на радость своему дьявольскому лису. Потому рискует только Бэкхён, да и то с осторожностью. Сегодня вечером Ким возвращается на «Кай»: скоро, очень скоро будет последняя битва. Пока обе страны выжидают, пока есть ещё шанс… Исин дует на пыль, и та обращается кораблём — большим, призрачным, притягивающим взгляд, и Чонин уверен, что это его дредноут. Тот самый, которому суждено погибнуть. Немного страшно, но так необходимо. Маги одеты так же, как и обычные граждане Корё. Вот только отличают их вязи символов на запястьях и плечах, которые те умело прячут под тканью. Словно бы они сотни лет были здесь, совсем рядом. Словно и правда свои. Бэкхён показывает Цзытао язык, пока тот не видит, увлечённый своим делом. А Чонин выглядывает наружу, находя взглядом громадный чёрный дирижабль, сейчас дрейфующий недалеко от цепи холмов там, на выезде из города. «Терра». Именно на нём сейчас Чанёль. Решает важные вопросы, уточняет стратегию, выслушивает доклады… пару месяцев назад никто и представить не мог, что парень двадцати семи лет от роду станет во главе армии Корё. Упорный, бесстрашный, сильный. А теперь и недосягаемый. — Это его работа, — слышит Чонин голос Исина. Кажется, будто равнодушный, но капитан не верит этому. Будь всё именно так, маг вообще бы молча сидел. — Знаю, — отзывается Ким. — Наверное, это правильно, что я вернусь на корабль, так и не повидавшись с ним. — Отправься к нему сам. Разве тебя не примут? — В этом нет необходимости. Исин более ничего не отвечает. Чунмён будто отгородился от мира, бормочет что-то вполголоса, словно мантру какую читает, и Чонин ощущает, как становится спокойнее: монотонная речь кажется одной чистой протяжной нотой. Бэкхён тянет в рот очередную вещицу — куколку из кожи, но теперь не плюётся, а даже над чем-то задумывается. — Здесь отголоски магии, — произносит он удивлённо. — Её сшил мой отец для своей сестры, — отзывается Тао. — Он был магом? — любопытствует Бэкхён. — Не знаю. Он исчез, когда я ещё не родился. — Печально, — вздыхает колдун. — Мне кажется, мы бы поучились друг у друга. Его магия очень вкусная, — улыбается. Конструктор молчит, решив, что на этом стоит закончить беседу. А Чонин продолжает смотреть на небо. Через четыре дня экипаж «Кая» погибнет.***
— Как… как ты мог до такого додуматься? — бормочет Чонин прямо в шею Чанёля. Они всё ещё стоят, обнявшись. Правой рукой Ким сжимает-разжимает пальцы, понимая, что ощущает прикосновения, что будет больно, если прикоснуться к горячему. Но кровь не пойдёт, если провести лезвием. Потому что в этой конечности совсем нет крови. Только металлические кости, искусственные мышцы и идеальная ткань кожи. Новое тело со старыми мыслями. Заржавевшей болью. — Это Сюмин. Я говорил с ним перед тем, как ты отбыл на свой корабль. Этот лис обещал передать тебе амулет, с которым для тебя был шанс выжить. — Но он ничего мне… — и осекается, вспоминая, как перед самым отбытием к нему подошёл Цзытао, сунув в руки потрёпанную игрушку. «Эту куклу мой отец сшил для своей сестры как талисман. Бэкхён говорит, в ней есть магия. Возьми с собой, может, она и впрямь волшебная». Ха, хитрый лис всё предусмотрел. Чонину тогда и в голову не могло прийти… смех рвётся наружу, режет глотку. Пальцы искусственной руки впиваются в спину Чанёля, сам капитан лишь сильнее вжимается в главнокомандующего, истерически смеясь. Иная эра. Иные возможности, а на деле лишь люди, которые рвутся вперёд по жизни. Чанёль более ничего не говорит. Лишь перебирает чужие волосы, лишь касается губами щеки.***
Они сидят за столом. Чонин в рубашке с закатанными по локоть рукавами, в рабочих брюках — Чанёль сохранил их, ожидая пробуждения своего спящего капитана. Обувь немного жмёт, но воскресшему не хочется обращать внимания на мелочи. Лишь потирает шею, на которой видны следы страсти, что не хочется прикрывать. Ведь в этой комнате они вдвоём, и Киму хочется узнать — узнать всё о друзьях, о том, как же закончилась война, что стало с Корё — да много чего узнать хочется, но сам молчит, вышкрябывая палочками рис. Как давно он не ел? Кажется, будто тысячи лет. Пак не торопит: разглядывает столешницу, не мешая. Ему и самому нужно прийти в себя. Чонин думает, что если бы сам узнал о гибели Чанёля, то выстрелом в висок решил бы для себя проблему. Что же, у самого главнокомандующего яйца оказались прочнее и нервы более стальные. Наконец Ким отодвигает тарелку, тыльной стороной ладони вытирает губы и едва слышно бормочет «спасибо». Пак кивает. Ещё пара минут молчания. — Ты знаешь, что о самоотверженности команды «Кая» сложили песни? — прорезает тишину голос Чанёля. — Если бы не вы, Корё, возможно, исчезло бы вовсе. И маги… они составили часть основной ударной силы. Сюмин был в первых рядах. Но тому удалось выжить, иначе Чонин не сидел бы сейчас за этим столом. Перебежчик, который — подумать только! — переметнулся на сторону врага, облюбовав себе одного из главных конструкторов государства. И ранним утром в туман припёрся на переговоры с парой десятков таких же отбитых колдунов, требуя принять их в ряды армии Корё. Взамен хитрый лис потребовал разговор с Цзытао, более не соглашаясь ни на какие условия. Этот поступок казался либо наиглупейшим самодурством, либо продуманным ходом. Остальные же маги и слова не сказали против. Просто расслабленно ожидали вердикта своего предводителя. А тот уединился с хмурым и подозревающим неприятеля в гнусном обмане Тао в одной из предоставленных им комнат, а там ещё час усердно доказывал свою чистоту, непорочность и готовность сдаться на милость Корё во искупление всех мыслимых и немыслимых прегрешений. Похоже, конструктору переговоры более чем понравились, потому что тот вышел взъерошенный, едва стоящий на ногах и прикрывающий воротом шею, но явно довольный. А после как-то само собой получилось, что Сюмин и его небольшой отряд так легко влились в ряды войск Корё. И да, можно было предположить, что маги в любой момент готовы были предать, но этого так и не случилось. Самодурство обернулось спасением. Чонин до сих пор уверен, что тогда же Сюмин и его ребята применили свою особую магию — и ни у кого не возникло сомнений в искренности былых врагов. — Исин и Бэкхён погибли одними из первых. Сюмин говорил, что маги после смерти блуждают рядом. Может, глупость. Но ребята до сих пор рассказывают, что слышат голоса погибших здесь, среди стен. Бэкхён, Исин… Одни из тех, кто просто пришли и отреклись от былого дома. Впрочем, есть ли у колдунов место, которое те бы считали домом? Или это лишь иллюзия? Они же кочевники, которые просто шляются по миру, и кто знает, какие у них особые идеи, стремления. Или же это такой поиск себя… пожалуй, никто не ведает, кроме самих магов. А эти всегда ходили вдвоём. Погибли тоже вместе. Чонин слушает, вспоминает. Бессознательно начинает водить ногтем во отполированной глади столешницы — давняя привычка. Он помнит и ребят — свою команду, одновременно ощущая себя предателем за то, что выжил сам, но в то же самое время понимая, что их смерти не были напрасными. Вот только имеет ли это смысл? Люди как разменная монета, как кусок металла, чтобы заткнуть брешь. Ким не понимает, что должен сейчас чувствовать. Есть ли у него право на жизнь, когда и дредноут, и весь экипаж там, под водой? Сомнения… — Ифань пропал без вести три дня спустя после гибели «Кая», — продолжает Чанёль, словно переключая рычаг внимания Чонина на себя. — Исчез, и ребята всё ещё верят, что он жив. Но я уже устал, говорю, что тот погиб. Сехун злится, обзывает ржавчиной, но ведь от Ифаня были бы вести, останься он в живых? Даже его тела не нашли, как не нашли и сам корабль. Маги молчат… Молчат… Ифань никогда не показывал свои слабости. Словно бы не человек, а сам механизм, полностью. Хорошо отлаженный, практически идеальный, всегда готовый поддержать, помочь. Вот только что он испытывал на самом деле? И почему так отдалились в последние пару лет?.. Хочется что-то сказать. Убедить, но Чонин молча протягивает руку, сжимая чужие пальцы. Потому что не знает, какие слова нужны. Потому что так гораздо понятнее и честнее. Чанёль кивает. Они молчат так некоторое время, а после Пак продолжает, решая довести экскурс до логического окончания: — Сехун с Тао и ещё полторы тысячи человек на «Эльзе» пересекли тогда границу с Канией, пока основная часть её войск была брошена на усиление основного удара. Бегство магов сказалось на ней… что бы мы делали, не будь у нас такого харизматичного конструктора? — грустно усмехается. — Локомотив Сехуна пробился под прикрытием Чунмёна… сила магов огромна, а их возраст… сколько им лет на самом деле? Сотни, тысячи? Всё чаще стало казаться, что мы по сравнению с ними всего лишь дети. — Мы дети и есть, — отзывается капитан. — Мы верим в справедливость, мир, верим, что можем изменить всё к лучшему… мы верим в сказки. — Но мы меняем этот мир. — Возможно… Несколько секунд длится молчание, но Чонин пресекает его. — Чен?.. — Застрелился. Бесшумные убийцы* атаковали сразу же с войсками «Эльзы». Самолёт Чена был подбит, его самого хотели захватить в плен. Чанёль замолкает, отводит взгляд. Может, и сам винит себя в случившемся. Это война. Война без особого повода, просто потому что. Потому что Корё располагает землями. Потому что правитель Кании решил, что сосед обязан склонить голову перед его величием. Как всё просто… Чонин поднимается. Здесь слишком душно. Невыносимо стягивает горло. Дышать совсем нечем. Он выходит на палубу — распахивает дверь, чтобы задохнуться от колючего зимнего воздуха. Чтобы протянуть руку, на которую падает снег. Настоящий… и голоса людей вокруг. И небо. Широкое, покрытое тучами. Так похожее на море. Море, где когда-то утонул он сам. Левый глаз видит так чётко, а вот перед правым словно бы всё размыто. Это туман?.. Чонин подходит к краю, хватаясь руками за борт. Ощущает, как начинает покалывать пальцы. «Терра» неспешно бредёт над Корё. Занимается рассвет в новом старом мире.