сладкое послевкусие.

Уэнояма вдруг понял, что влюбился. Все произошло неожиданно и слишком неправильно — это было совершенно не то, о чем он мечтал полгода назад. Раньше он и мысли не мог допустить, что его второй половиной станет не какая-нибудь длинноволосая, милая или голубоглазая девчонка, коих он знавал не одну и не пять, а какой-то мальчишка из параллельного класса, который пристанет к нему со странными просьбами и завоюет его законное место для сна в отдаленном уголке школы. Мафую был подобен лучику солнца; солнца не глупого, белого, зимнего, и не жгучего до ноющей боли летнего, а солнца весеннего, мартовского, еле ощущаемого, чуткого и неуловимо теплого. И его янтарные глаза были прекрасны, ведь в них, будто смеясь, игрался этот самый свет, позволяя случайно заглянувшему Уэнояме тонуть в золотистом меду акации. Он понял, что крупно влип, лишь когда Акихико, с отнюдь не злой ухмылкой выкуривающий очередную (Кадзи, а ты замечал сходство между твоими девушками и твоими сигами?) сигарету, указал ему на то, что Рицука очевидно испытывает. Закрыв ладонями залившееся краской лицо, брюнет стал перебирать в голове все моменты, в которых присутствовал этот парень с физиономией потерявшегося щенка. Перед глазами мелькнула их первая встреча, замена заржавевших струн, первые попытки выдать аккорд и до мурашек пробирающее пение Мафую, который сам того не зная (а может и зная) вихрем ворвался в чужое личное пространство и теперь играл то ли на натянутых нервах, то ли на струнах сердца. Господи, как же так получилось. Казалось, что только мельком посмотришь на Сато — и сразу почувствуешь, как язык покрывает вкус чего-то лёгкого, но все же очень сладкого. И когда Рицука глубокой ночью — за окном неистово чирикали цикады — плавал в море раздумий и собственных вопросов, он очень хотел узнать, какое послевкусие он почувствует, если коснется губ Мафую. Дальше — хуже (или нет). Свет слишком яркий и слепит пятнами в глаза, и сцена, кажется, вот-вот загорится то ли от мощных прожекторов, то ли от безумного напряжения, вызванного сосредоточенной игрой, энергией и душевными криками вокалиста. И когда тот, окончив свою лирическую мольбу о помощи, вдруг направился прямо к Уэнояме на глазах у ликующей толпы, Рицука решил, что просто не может бездействовать. Шум, гам за кулисной дверью и беспокоящийся взгляд Харуки тревожили, но сейчас он думал лишь о потухших от вымотанности глазах Сато, и о выражении лица, которое всегда заставляло сердце обливаться кровью — выражение, предвещающее град слёз. И когда Мафую начал сумбурно благодарить Уэнояму неизвестно ещё за что, он окончательно сорвался. Сато не успел опомниться, как рука брюнета уже мягко сжимала рыжие волосы на затылке, губы настойчиво прильнули к его устам, а сердце ухнуло куда-то в пятки и не собиралось возвращаться. Пульс бился лихорадочно, то ли от стыда, то ли от счастья, то ли от внезапности — неважно. Поцелуй был быстрым, словно Рицука сдерживался из последних сил, чтобы не натворить глупостей здесь и сейчас, когда там, на сцене, его два друга молятся всем святым, чтоб гитарист наконец появился и продолжил играть. Его теплые руки с огрубевшими подушечками пальцев приподняли уже готовое раскиснуть лицо, и Мафую, прямо взглянув в синие, цвета летней бури глаза, вдруг понял, что влюбился. Потом у них будет достаточное количество времени, чтоб от робких случайных прикосновений перейти к жаждущим и уверенным, и чтоб вместо того, чтобы неловко спать порознь, Сато стал бы засыпать в объятиях Уэноямы. У них будет достаточное количество времени, чтоб свести обыденные панические атаки рыжеволосого на нет, чтоб превратить исполосованные порезами хрупкие руки в донельзя залепленные нашедшимися у Яёй пластырями, и чтоб научить его прекратить кричать "Юки!" во сне, просыпаться от собственного крика и тихо, едва заметно всхлипывать в подставленную взволнованным Уэноямой грудь. У них будет достаточное количество времени, чтоб поцелуи перестали быть короткими, осторожными и только в губы. Одно останется неизменным — от них так же будет идти кругом голова и подниматься температура тела. И послевкусие после них будет все такое же сладкое.