Только взгляды твои прожигали насквозь, Предваряя известный финал; Те слова, что, как золото, сжали мы в горсть, Ты не слышал, а я — не сказал… Канцлер Ги — Due angeli
— Друг в беде не бросит, лишнего не спросит, верно, Марко? — шепчет Эрмаль ему на ухо, подбородком ненавязчиво опираясь на плечо. Мягко. Он всегда делает это так, что ему невозможно отказать. Марко криво улыбается. Быть другом — обязанность не всегда простая. Раньше бонусы, идущие вместе с этой должностью, его более чем устраивали, теперь — скорее тяготили, и не потому, что ему вдруг разонравилось снимать стресс в интимной обстановке. Просто что-то изменилось. Кто-то. Кто-то, в эту самую минуту мрачно рассматривающий их из-под беспорядочно торчащих во все стороны прядей волос. Кто-то, с чьим взглядом Эрмаль несомненно встречается над его плечом, и, может быть, даже находит в себе наглость улыбнуться — но этого Марко не видит, а выражение лица Фабрицио не меняется. Фабрицио. Фабрицио вошел в жизнь Эрмаля и, неминуемо, в жизнь Марко, незаметно, так, словно занял давно пустующее место. Эрмалю явно доставляет удовольствие обманывать себя, иначе сложно было бы объяснить его невероятное упрямство в этом вопросе. — Знаешь, что делают адекватные взрослые люди, когда им кто-то нравится? — говорит Марко как-то вечером, краем глаза наблюдая за тем, как Эрмаль на соседней кровати замер с мечтательным выражением на лице, стоило ему переключить передачу и попасть на очередной летний фестиваль. Где Фабрицио Моро с широкой улыбкой и полурасстегнутой рубашкой стучит костяшками пальцев по гитаре, выдыхая слова песни в экран. — Да? — отсутствующе откликается Эрмаль, и сложно его винить, когда Фабрицио смотрит в камеру напряженно, не отпуская. — Они говорят об этом. Ходят на свидания. Трахаются. Съезжаются. Не пробовал? Песня заканчивается, Эрмаль отрывается от экрана и недоуменно хмурится. — О чем ты? Марко закатывает глаза. Эрмаль не замечает. Он действительно потрясающе слеп, уже убедил себя когда-то давно в очередном порыве самоуничижения, что Фабрицио в жизни на него не посмотрит так, не захочет, не дотронется. Что сказок не бывает, а его мечты не сбываются, что лучше затолкать все свои мысли и желания в дальний угол сознания и не трогать, чтобы не болело. Забыть и отпустить. Конечно, лучше так, чем просто открыть глаза и обратить внимание на то, как Фабри на самом деле смотрит на него, с едва заметной мягкостью во взгляде. С раздражением, замешанном на нежности, когда он в очередной раз бросает в него колкие замечания. С огнем, полыхающим на дне темных глаз, стоит только повнимательнее присмотреться. Эрмаль не замечает. Не хочет замечать. Зато Марко видит, раз за разом, как Фабри гладит его по руке, ненавязчиво пальцами пробегая от локтя до плеча, как целует его в щеку, соскальзывая губами почти к уголку губ, как обнимает его за пояс. Как почти собственнически притягивает, прижимает к себе, стоит самому Марко подойти ближе. Но Эрмаль не замечает, и Фабрицио путается в его противоречивых сигналах. Марко уже не раз думал отвести его в сторону и честно сказать — веди этого ненормального домой, напои для храбрости, а разговаривать будете уже утром. Но это жизнь, а не романтическая комедия, а в жизни так много всего может пойти не так. Он трусливо не хочет быть причиной некрасивого конца этой сказки. Поэтому ему остается лишь кивнуть Эрмалю, который в ответ гладит его по плечу, и нарваться на очередной мрачно-безразличный взгляд Фабрицио. Который безразличный только на поверхности, а внутри… внутрь этого омута Марко предпочитает не заглядывать. Идиоты. Но через пять минут он встает и выходит следом за Эрмалем, потому что завтра первое выступление, а он знает прекрасно, как тяжело бывает его другу уснуть, когда мысли в голове гоняются друг за другом, рождая панику и хаос. Да и сам он не прочь снять накопившееся раздражение, а это проще всего делать в постели. Что же они будут делать, когда эта шарада наконец-то завершится, и им останутся только слова? Кричать друг на друга, по старинке? Марко уже не может дождаться. Конечно, обычно он сам в таких случаях стоит молчаливым столбом, разрешая Эрмалю выплескивать на него поток своих истерических эмоций, вырывающихся цунами, когда чаша его терпения переполняется и лопается маска, а его задача — выслушать и обнять потом. Но где-то по дороге что-то пошло не так, и дружеское утешение превратилось в не совсем дружеское, а потом и в совсем не. Марко только рад, что это не грозит им обоим ненужной влюбленностью — для этого они слишком хорошо друг друга знают. Дверь в номер не заперта, и он машинально точно так же прикрывает ее за собой, не поворачивая ключ. — Боже, Марко, ты мог еще дольше? — недовольно интересуется Эрмаль с постели, откидывая голову назад, в подушки, и отбрасывая в сторону телефон. — Прости, не хотел нервировать лишний раз твоего бойфренда, — сумрачно откликается Марко, опускаясь на кровать рядом с телефоном, и сразу видит новое неотвеченное сообщение от «Фабри». — Господи, вы три минуты назад расстались и уже переписываетесь? Эрмаль хмурится, тянется за телефоном, чтобы ответить, но Марко ловко выдергивает его из-под пальцев, убирая в тумбочку. Туда, куда Эрмаль точно не дотянется. — Хочешь своего Фабри? Иди к нему, а не пиши сообщения, пока я тебя трахаю, — Марко на какое-то мгновение даже надеется, что он действительно встанет и пойдет. Что до него дойдет, наконец. Но жизнь все еще не сказка, да. — Почему ты меня, — лениво и как-то без огонька возмущается Эрмаль, провожая тоскливым взглядом телефон. Но не возражает. — Потому что я сегодня не в настроении, — поясняет Марко, раздеваясь быстрыми, точными движениями. Они же не влюбленные, чтобы срывать друг с друга одежду, не в силах оторваться от губ друг друга. Но это вовсе не делает секс хуже. Они оба немного выпили и слегка устали, поэтому долгие предварительные ласки оставляют на другой вечер, и Эрмаль сразу раздвигает согнутые в коленях ноги, пока Марко ищет в его чемодане тюбик со смазкой. — Чего ты там копаешься, — недовольно бормочет Эрмаль и тянется в тумбочку за телефоном, но не успевает, потому что Марко возвращается и бьет его по руке. — Еще одна попытка, и я ухожу, — предупреждает он вполне серьезно, потому что его до смерти достала эта ситуация. И потому что он в отличие от некоторых не видит проблемы в том, чтобы расслабиться наедине с самим собой. Это Эрмаль вечно ноет, что ощущения не те, и в словах «самоудовлетворение» и «удовольствие» слишком мало одинаковых букв. — Сам меня позвал, я не напрашивался. — Тогда поторопись, — Эрмаль нетерпеливо кусает губы, глядя на то, как неторопливо Марко отворачивает крышку, а потом склоняется, чтобы укусить его куда-то ниже ключиц. Только что Марко и сам торопился, но теперь ему хочется растянуть процесс, заставить Эрмаля помучиться, чтобы он испытал хоть сотую долю того, что ему приходится переживать каждый день. Неоднократно, потому что ревнивые взгляды Фабрицио каждый раз причиняют ему почти физическую боль, и чувство вины растет с каждым таким вечером. Хотя, казалось бы, это вовсе не его проблема, какого черта он такой совестливый? — Конечно, — усмехается он и не торопится, губами едва касаясь кожи в успокаивающих поцелуях и попутно оставляя еще пару безболезненных укусов, которые скоро расцветут алыми розами. Ему совсем не нравится помечать так кого-то, кто никогда ему не принадлежал, но Эрмаль больше любит секс с привкусом боли, нежность вызывает у него лишь скуку. Еще одна причина, по которой Марко будет очень рад, когда (если) ему больше не придется заставлять себя распускать зубы. Чертов мазохист. — Мар-ррко, — шипит Эрмаль, как рассерженный кот, но не выдерживает и сбивается на стон, когда наконец-то чувствует в себе первый палец. — Давай, ну, мне нужно хорошо выспаться — а-ах! Марко целует его, чтобы заткнулся — в гостинице не слишком толстые стены, постепенно добавляет пальцы, привычно, механически находя нужный угол. Руки Эрмаля впиваются в его плечи требовательно, но он медлит, отрывается от губ, чтобы окинуть его взглядом, может быть, что-то пошутить про его нетерпение, и край глаза вдруг цепляет едва уловимое движение сбоку. У двери. И Марко сразу вспоминает, как зашел в номер. Рука захлопывает дверь, Эрмаль отвлекает его своим телефоном — он не поворачивает ключ. Дверь остается незапертой. Блять. Эрмаль убьет его голыми руками, если кто-то застанет их так, в позе, не оставляющей сомнений, кто-то из персонала гостиницы или, того хуже, знакомых. Или папарацци, притаившийся за дверью с камерой. Не показывая, что что-то заметил, чтобы не спугнуть неизвестного, он поворачивает голову набок, с полуприкрытыми глазами покрывая поцелуями шею, из-под ресниц рассматривая дверь. Которая, действительно, приоткрыта. Вот только человек на пороге и не думает прятаться, скорее он застыл на месте от неожиданности, заморозился соляной статуей и теперь не может двинуться. Как в самых страшных кошмарах. Марко думает, что примерно так он себя сейчас и чувствует, потому что человек в дверях — Фабрицио Моро. И если просто смотреть на Марко и Эрмаля вместе, на естественность их прикосновений и согласованность взглядов, в которых никогда не было ничего кроме дружбы, ему неприятно, то каково теперь видеть, как подтверждаются худшие подозрения… наверное, в этот момент Марко предпочел бы что угодно, лишь бы не оказаться на месте Фабри. И ведь не остановишься же, не объяснишь ему, что это просто секс, ничего больше. Что его Эрмаль просто идиот, который предпочитает от своих чувств бегать и заниматься самообманом, в процессе причиняя боль не только себе. Потому что не понимает и потому что мазохист, но это его нисколько не извиняет. Марко закрывает глаза, прерывисто выдыхает, надеясь, что через пару мгновений Фабрицио отомрет и закроет дверь, оставляя его завершать начатое с тяжелым сердцем, а Эрмаля — расслабляться, потому что он не расскажет ему. Он совсем не хочет сорвать завтрашнее выступление. Если только оно еще не сорвано, потому что Фабри — тоже человек, и в каждом его слове и поступке — нечто куда большее, чем просто желание. — Марко, Марко, Марко, давай уже, — горячечно шепчет Эрмаль, откидывая голову назад, не подозревая даже о том, что за ними наблюдают, о моральных дилеммах своего друга и о том, что стоит ему открыть глаза, и он встретится взглядом с человеком, образ которого и так выжжен на внутренней стороне век. Марко бы ответил, но ему неловко, он чувствует себя как вор под этим напряженным чужим взглядом, а Фабрицио все не уходит. Все смотрит, расковыривая рану, смотрит голодными глазами, не замечая даже, что Марко его видит. Конечно, ведь взгляд его сосредоточен вовсе не на Марко, не на его теле, размытом вне фокуса, как случайно попавшая в кадр деталь. Его взгляд выжигает узоры на обнаженной коже Эрмаля, на его выгнутой от удовольствия спине, на полуоткрытых губах, которые он кусает перед каждым вдохом, потому что пальцы все еще ласкают его внутри, почти автоматически. В любой другой день Марко уже давно бы закончил затянувшуюся прелюдию, но сегодня… сегодня ему неловко. И неприятно. И стыдно, да, хотя стыдно тут должно быть кому угодно, кроме него. Господи блять, как он вообще в это вляпался? По тому, как дыхание Эрмаля ускоряется, по тому, как он пальцами впивается в спину и начинает тихо материться сквозь зубы, Марко понимает, что еще чуть-чуть, и он взорвется. Откроет глаза, чтобы возмутиться, и совершенно точно заметит, что они больше не одни, и что произойдет тогда… Марко не очень хочется даже пытаться это предсказать. Но Фабрицио все еще смотрит. Зрелище, наверное, действительно эротичное, но Фабри, серьезно, неужели тебя ничего не смущает? Видимо, нет. Или смущение и неловкость падают жертвами жадности, с которой он ловит каждое движение Эрмаля, ласкает взглядом обнаженную кожу. Насколько же далеко простирается его желание? Чего он хочет сейчас, застыв в дверях, словно ожидая, что его неминуемо заметят? Ждёт... приглашения? Глупо даже думать о таком, но Марко очень раздражен поведением обоих упертых баранов, которые будут делать все, что угодно, хоть подглядывать из-за двери, лишь бы не произносить вслух свои чувства. А рациональная часть его сознания не может не отметить, что этот выход устроил бы их всех. Он решил бы все моральные дилеммы, обеспечил бы здоровый сон всем троим и, может быть, даже избавил бы Марко от необходимости стоять между этими двумя как невольная помеха. Идеальный выход. Совершенно нереалистичный, потому что они пока еще не в дешевом порно (хотя он уже не так в этом уверен), но все равно… почему он должен быть крайним? Пара слов, и груз ответственности слетит с его плеч. Марко шумно выдыхает, находя в себе смелость взять ситуацию в свои руки и проверить насколько все же простирается желание Фабрицио. Или не желание, а вот это самое чувство, о котором вслух говорить не принято. Что еще хуже. Марко локтем прижимает Эрмаля к кровати, чтобы не свалился на пол или не вскочил от неожиданности, и громким, спокойным голосом произносит: — Что смотришь, присоединяйся, Фабрицио. Эрмаль дергается в его руках, распахивая глаза и открывая рот, чтобы произнести что-то очень матерное, а потом замирает, как кролик перед удавом. Каменеет на месте. Даже дышать, кажется, перестает. Фабрицио наконец-то переводит взгляд с него на Марко, и у него такие же широкие и испуганные глаза, словно он и не думал, что его присутствие кто-то мог заметить. Или не думал, что Марко решится сказать об этом вслух. Неужели так и собирался смотреть, как его великая любовь трахается с кем-то другим, до самого конца? Неужели так далеко, что готов был перетерпеть и свою боль, и свою ревность? И ради чего? Чтобы потом было, на что дрочить? Жалость, вот что чувствует теперь Марко, потому что Фабрицио не заслужил того бардака в голове у Эрмаля, который тот будет разгребать еще год, два, пока не выйдет срок у их не начавшейся любовной истории. Жалость и печаль, потому что он не может стать феей-крестной и отправить своего подопечного на бал, пока тот сам этого не захочет. Предложение присоединиться было совсем уж отчаянной мерой. Не поймите неправильно — Марко совершенно не горит желанием разделить постель с двумя мужчинами, обоим из которых нужен не он, но… на какие жертвы не пойдешь ради друга? Господи, даже если это не поможет, Эрмаль все равно будет должен ему всю жизнь. Как миленький будет уступать кровать у окна, оплачивать его коктейли в баре и ходить с ним на боевики, не закатывая глаза, как обычно — ну это же так скучно, Маар-ко. И платить за попкорн. Замороженное молчание продолжается, и кому-то нужно его разорвать. — Струсил? — насмехается Марко, поднимая глаза на Фабрицио в открытом вызове, пытаясь банально взять его на слабо. Любой адекватный человек покрутил бы пальцем у виска и убежал, сверкая пятками, но влюбленный человек и человек адекватный — две параллельные прямые, они никогда не пересекутся. Поэтому он не очень удивлен, когда Фабри усмехается в ответ и действительно делает шаг вперед, потом еще один, потом прикрывает за собой дверь в комнату, поворачивая замок с решительным щелчком. Да нет, все же удивлен. Эрмаль вздрагивает всем телом от этого звука. Марко и Фабри оба переводят взгляды на него, на его испуганные глаза, напряженно перебегающие с одного на другого. Он пару раз открывает рот, словно для того, чтобы что-то сказать, но голос куда-то пропал. Марко склоняется к нему, чтобы успокаивающе поцеловать неподвижные губы. — Просто расслабься и получай удовольствие, — шепчет он в миллиметре от них, пальцами гладит по щеке, но Эрмаль не реагирует ни на что, смотрит ему через плечо. На Фабри, который опускается на колени рядом с кроватью, тоже касается пальцами его лица, так осторожно, что видно, как у него дрожит рука. — Если ты хочешь, — тихо произносит он, и это не то просьба, не то мольба, и Марко чувствует себя бестактным, рассматривая лицо Фабрицио, который сосредоточен полностью не на нем. Который напряжен, как пружина, но сдерживает себя на месте, делая вид, что ему все равно, и полностью в этом проваливаясь. Эрмаль шумно сглатывает и двое мужчин невольно взглядом цепляются за дерганое движение горла, а Фабрицио, наверное, мысленно уже покрывает его укусами. Глаза у него очень голодные. — Фабри, я… Я не… Это не то, что… — Эрмаль бросает беспомощный взгляд на Марко, потому что «это не то, что ты подумал» явно не та фраза, которую стоит произносить вслух в любой ситуации. Но это действительно не то. Впрочем, разве сейчас время объяснений? Признания в любви им придется отложить на потом, когда Марко пойдет спать, спокойно, впервые за последние месяцы. Но до этого момента еще нужно дожить, не разрушив всю эту пирамиду событий одним неосторожным движением. Забавно, как быстро Эрмаль теряет свою способность язвить и на ходу придумывать колкости, когда эмоции стоят в горле. Марко наблюдает это не в первый раз, но сейчас один из самых тяжелых случаев. Дикая ситуация располагает. — Просто скажи «да», — шипит Марко, заслуживая очередной гневный взгляд Фабрицио, который не то возмущен тем, что ответ приходится вытягивать клещами, не то тем, что кто-то посмел повысить голос на его драгоценного Эрмаля. Который сейчас сбежал бы, если бы не прижимающий его к кровати локоть. — Ясно, — бросает Фабри, поднимается с колен и поворачивается, чтобы уйти, и только Марко успевает заметить, как он кривится, чтобы не показать, что чувствует, но даже Эрмаль видит, как сжимаются кулаки, до белых костяшек. — Нет, нет, нет, — поспешно выпаливает он прежде, чем Фабрицио успевает сделать хоть один шаг, и Марко переводит дыхание с облегчением. Может же, когда хочет, или если припереть к стенке. — Нет, стой, останься, пожалуйста, Бицио — О да. Наконец-то. Марко никогда бы не подумал, что двое взрослых мужчин способны развести такую драму на пустом месте, но они творческие личности, им, видимо, без этого некомфортно жить, неоткуда черпать вдохновение. Он наблюдает за тем, как медленно расслабляются мышцы на руках Фабрицио (неплохих, кстати, руках), и думает о том, что какое же счастье, что сам он — человек совершенно обычный, и ему такие сцены не по плечу. И слава богу. Он бы такое не пережил просто. Эрмаль, тем временем, наконец-то оживает и спихивает с себя его локоть, садясь на кровати, чтобы за руку дернуть на себя Фабрицио, заставить его сесть на край, от которого Марко тактично отодвигается. Они так смотрят друг на друга, что, если бы взглядом можно было прожечь, от обоих уже остались бы одни угольки. Целуйтесь уже. Ему что, руками их подталкивать теперь, как кукол? Но они продолжают смотреть молча, видимо, выжидая, кто не выдержит первым, и первым не выдерживает Марко. Потому что он адекватный человек, большое спасибо, и вся эта ерунда с общением глазами не для него. Пусть Эрмаль потом описывает все это красивыми словами, пусть в песне у него будет «звон натянутой струны взгляда» и «сердце, умирающее в закате твоих глаз» или еще какая-нибудь романическая ересь, которой он придумает куда более интересную обертку. А Марко пришел сюда расслабиться, а не решать чужие проблемы, забивать голову моральными дилеммами и страдать от чужой неспособности разговаривать ртом. Нет. Марко пришел сюда потрахаться. — Господи, неужели это так сложно? — бормочет он, разрывая напряженную тишину, сам склоняется вперед, чтобы ладонью взять Фабрицио за подбородок и поцеловать, не обращая внимания на раненный взгляд Эрмаля. Странно, но Фабри сначала замирает от неожиданности, а потом вдруг сам хватает его за волосы, притягивает ближе, не давая закончить все формальным прикосновением губ. Провоцирует. И нарывается. Эрмаль отталкивает Марко в сторону, едва они отрываются друг от друга, не дает Фабрицио даже вдохнуть прежде, чем руками за шею притянуть его к себе, пальцами впиваясь в смуглую кожу, и наконец-то поцеловать. Не так Марко представлял себе их первый поцелуй (не то что бы он вообще его представлял), скорее, ожидал, что это будет что-то трепетно-нежное, потому что Фабри вечно обращается с Эрмалем как с хрустальным. Но не в этот раз. В этот раз у них получается грубо, жадно, быстро, так, что Эрмаль в процессе почти оказывается на коленях Фабри, который неловко пытается не свалиться с края постели, все еще полностью одетый. Они замирают, снова буравя друг друга взглядами, Эрмаль проводит большим пальцем по щеке, неожиданно нежно, потом снова подается вперед. Марко смотрит на них с облегчением и, может быть, легкой завистью. И понимает, что сейчас самое время ему уйти. Просто оставить их вдвоем, наверное, теперь уже не так много того, что может пойти не так. Наверное, теперь они и без его стратегических подталкиваний разберутся что и куда вставлять. Но… зря он что ли все это начал? Может он эгоистично получить хоть немного удовольствия от того, что наконец-то свершилось? Где его благодарность, в конце концов? Еще один поцелуй, и Эрмаль встряхивает головой, отмирая. Притягивает его к себе за руку, заставляя придвинуться ближе. — Марко. Ощутимая точка в конце вместо «останься, пожалуйста», но они слишком хорошо друг друга знают, и Марко едва заметно кивает в ответ. Фабрицио ловит его взгляд и сразу виновато отводит свой. Господи, как же тяжело с этими их недомолвками и загадками. Эрмаль словно боится, что стоит ему вслух сказать простую истину, признаться, что это Марко тут третий лишний, а никак не Фабрицио, как окажется, что лишний тут только он. Лишний со своими чувствами, пугающими, захватившими его сердце без спроса в заложники. Марко не знает, как еще ему объяснить то, что он видит в каждом прикосновении и каждом взгляде. Он вздыхает, гладя его по щеке. На шее, на светлой, гладкой коже груди краснеющими цветами едва начинают проявляться расплывающиеся укусы, которые Марко равнодушно оставлял еще до того, как их прервали, думая о чем-то отвлеченном. Слишком острые ощущения в постели — не для него, как бы ни пытался Эрмаль раз за разом заставить его причинять себе боль, быть грубее, быть настойчивее, так, как будто он действительно его хочет, до дрожи, до крика, до заломленных рук, синяков и укусов, которые будут сходить неделю. Но Марко — не тот человек, который даст ему это. Голодный взгляд Фабрицио зажигается изнутри, стоит ему скользнуть по коже Эрмаля лаской, наткнуться на эти неумелые следы отсутствия страсти. Он двигается медленно, как большой, опасный кот, склоняется вниз, накрывая красную отметку нежным поцелуем, и Марко скептически улыбается — видимо, злая ревность в этих темных глазах ему померещилась, а отучивать Фабрицио от этой влюбленной осторожности Эрмаль будет еще долго и мучительно, словами и жестами объясняя, что ему недостаточно простой нежности. Что ему нужно чувствовать на себе его любовь. Марко уже заранее сочувствует Фабри. Но в следующий миг Эрмаль хрипло вскрикивает, вздрагивает в его руках, выгибаясь навстречу, и Марко ловит довольный взгляд Фабрицио, который губами скользит к следующей неясно-красной отметке, оставляя предыдущую болезненно-яркой и со следами своих зубов поверх прикосновения Марко. Марко сглатывает, чувствуя, как даже его пробирает отголосками страсти, спрятанной в этом собственническом жесте. Фабрицио не хочет чужих отметин на этой коже. Он закроет их своими. Следующий укус заставляет Эрмаля вздыхать еще громче, вцепиться руками в волосы Фабрицио, не давая ему отстраниться и прекратить. Как будто ему нужно было это поощрение. Финальная отметка остается на горле, и Марко сжимает пальцы на плече Фабри, пытаясь без слов сказать, что это уже перебор, что в этом месте фиолетовые разводы на коже увидят все, и что Эрмаль его четвертует за такое, но Эрмаль лишь вздрагивает всем телом от удовольствия, не то всхлипывает, не то стонет, и разрешает делать с собой все, что угодно, еще и бормочет неразборчиво что-то вроде просьбы, неожиданно шелковый. Марко привык видеть его в постели совсем другим — раздающим команды из любой позы, и способным раздраженно послать его по любому адресу даже на пике удовольствия. Но с Фабрицио он ведет себя совсем по-другому, наверное, потому, что и Фабрицио — не Марко, и ему не нужно играть страсть. Он и без того закипает внутри. Может быть, Эрмаль специально этого добивался все это время. Скорее неосознанно, чем придумав хитроумный план, потому что какой бы насмешливой, черствой сволочью он ни хотел казаться, все его шутки — поверхностны, ни одна из них не ранит глубже, чем следовало бы. Наслаждался, ловя на себе каждый огненный взгляд Фабрицио, притягивая его внимание снова и снова, пусть и не тем, чем следовало бы. Наслаждался тем, как из мягких улыбок и нежности проявляются жесткость и опасность. Вздрагивал, стоило ему чуть сильнее прижать его к себе, удержать за запястье собственническим жестом, не давая отойти, зубами скользнуть по коже в предупреждении прежде, чем поцеловать. И вот, получил все, что хотел. За окном не хватает лишь фейерверка, чтобы подчеркнуть наступление этого знаменательного момента, но фейерверк сейчас взрывается у Эрмаля в груди, огоньки лопаются на губах, когда он приоткрывает их для беззвучного стона. Очень поэтично. Но стоит вернуться к прозе, потому что в этом месте Марко начинает беспокоиться о том, что он не больно-то знаком с позами даже для двух мужчин, а срежиссировать в нормальную позицию троих, один из которых предпочел бы остаться наедине с другим — и вовсе невозможно. Но потом все как-то происходит само. Он отпускает поводья контроля над ситуацией, когда Фабрицио раздевается и, видимо, из вежливости, переключает свое внимание на него. Не теряя времени на лицемерные ласки, скользит все таким же горячим взглядом по коже, потом губами повторяет этот путь и опускается ниже, останавливаясь и поднимая глаза, словно спрашивая разрешения. Очень мило, Эрмалю бы не понравилось. Марко касается волос Фабри, направляя, и стонет от неожиданности, когда тот сразу берет его в рот. Действительно, зачем напрасно тратить время, когда завтра важный день. Марко прекрасно понимает, что Фабрицио с большим удовольствием вышвырнул бы его из постели безо всякой нежности. Он не любит делиться, он бесится от каждого лишнего взгляда между ним и Эрмалем, он каждый раз хмурится, когда они делят номер в гостинице на двоих вместо того, чтобы взять отдельные комнаты. Но теперь этот же человек сжимает пальцы на его бедрах, уверенно и бескомпромиссно заставляя его, а не Эрмаля, стонать и вздрагивать, и поверить на несколько минут, что все они в этой постели имеют равные права на удовольствие. — Стой, — произносит Марко, морщась, когда он сам уже на пределе, а Эрмаль, прислонившийся грудью к его спине, положивший подбородок на его плечо, чтобы наблюдать, нервно и раздраженно кусает его в шею. Если бы он просто отпустил его, когда еще мог, этого бы не было — но Марко не может ответить ему вслух, не разрушив шараду, за которую они все еще цепляются. — Иначе это все сейчас очень быстро закончится. — Марко не отличается выносливостью, — не удерживается от колкости Эрмаль, который явно восстановил связь своего острого языка с мозгом, и сразу осмелел. Марко лишь вздыхает. Он привык. Фабрицио прячет в глазах чувство вины; может быть, именно этого он и добивался — убрать Марко с пути. Может быть, Марко стоило догадаться и не сопротивляться, но теперь уже поздно. И Эрмаль, вздрагивающий за его спиной от предвкушения, явно ждет совсем другого. — Раз уж мы здесь втроем, — начинает он, выбирая этот момент, чтобы поцеловать Марко в плечо, и теперь Марко совсем уверен, что он делает это специально, когда видит, как Фабрицио придвигается ближе и следит за каждым прикосновением ревнивым взглядом. — Не будем никого исключать из этой вечеринки… пусть всем будет хорошо, верно, Марко? — Эрмаль продолжает, из-под полуопущенных ресниц заглядывая в глаза Фабри. Марко не видит этого, но слышит в его тоне, пытающемся замаскироваться под невинность. Казалось бы, глупость, потому что невинность в нем увидеть могут разве что малолетние фанатки и влюбленные рокеры среднего возраста, но по крайней мере одна из двух категорий точно сейчас в наличии. — Пусть вам обоим… — в его голосе проскальзывает лукавая улыбка, и Марко напрягается, зная, что это не предвещает ничего хорошего, но Эрмаль в этот момент прижимается чуть ближе к нему, и заканчивает свою мысль ведя пальцами так, что у Марко не сразу получается ее уловить. — …будет хорошо. Почему бы вам не трахнуть меня вдвоем? Марко отстраняется, чтобы повернуться и посмотреть ему в лицо, подняв брови. Голос звучит так ровно и спокойно, словно он отвечает на вопрос журналиста, но его с головой выдает прерывистое дыхание и язык, облизывающий пересохшие губы, нетерпение во взгляде и пистолет, упирающийся Марко в бедро. Фабри хрипло выдыхает, вытирая рот рукой, и тянется вперед, через Марко, чтобы коротко поцеловать Эрмаля в губы, прежде чем требовательно толкнуть назад, на спину. Но Эрмаль останавливает его со смешком. От его страха и нерешительности уже не осталось и следа, разве что легкая неуверенность, заставляющая его лишний раз облизнуть губы и тряхнуть кудрями, скрывая за ними лицо. Фабрицио не удерживается и целует его еще раз, отводя волосы пальцами. И еще раз, но Эрмаль отстраняется с неуловимой улыбкой. Он точно знает, чего хочет. — Марко, — снова этот повелительный тон, и Марко закатывает глаза, но послушно отодвигается, позволяя Эрмалю оказаться между ними. Фабрицио медлит, словно не до конца понимая что ему делать, и Эрмаль проводит рукой вниз по его груди с насмешливо-самоуверенной улыбкой, которая так редко мелькает на его губах, потому что он редко бывает до конца уверен в своей привлекательности. Но даже ему сложно что-то отрицать, когда Фабри глаз от него оторвать не может, вздрагивая от каждого прикосновения, и едва сдерживается, чтобы не притянуть его к себе и не заставить забыть напрочь про свои планы и про Марко. Но Марко знает, что Эрмаль этого не хочет, не сейчас, поэтому придвигается сзади, накрывая его плечи ладонями, неторопливо скользя ими вниз по телу. Фабрицио опасно сужает глаза, тоже склоняясь ближе, чтобы кончиками пальцев ласкать уже покрасневшую от его укусов кожу, а потом сжать их на бедрах, новым поцелуем оставляя след на ключице. — Фаб-бри, — протягивает Эрмаль, со стоном откидывая голову назад, на плечо Марко, и Марко позволяет ему облокотиться на себя, продолжая лениво водить по его телу пальцами. Ему нравится это соревнование, нравится, как выгибается Эрмаль, одновременно подаваясь под прикосновения, и пытаясь уйти от них, потому что слишком, потому что он не привык, чтобы ему уделяли столько внимания, чтобы ласкали в четыре руки, не давая даже вздохнуть. Но он зажат между ними, и только и может, что медленно сходить с ума, сладко вздрагивая и с силой сжимая пальцы на плечах Фабрицио. — Что? — невозмутимо переспрашивает Фабри, и шалая улыбка, с которой он целует Эрмаля в уголок губ, слегка пугает даже Марко. Не отрывая взгляда, он опускает голову, языком рисуя на груди иероглифы, наугад дразня то здесь, то там, пока не находит самые удачные места, заставляющие Эрмаля по-настоящему задыхаться, сквозь зубы едва сдерживая свои стоны. Марко уже привык, что единственные звуки, которые он издает в постели, это указания, порой перемежающиеся шутками или возмущением, что эти указания выполняются недостаточно точно, в крайнем случае — разговорами, но даже кончает он всегда беззвучно, только приоткрывая рот в неслышном крике. И Марко всегда считал это его естественными реакциями, но сейчас он вдруг замечает, как сквозь сомкнутые губы рвутся новые и новые звуки, которые Эрмаль пытается проглотить, но не всегда успевает. С этим прерывистым, напряженным дыханием, с красными щеками и следами их рук и губ по всему телу он выглядит так, что даже у Марко вдруг вспыхивает желание довести его до предела, до грани, за которой он окончательно потеряет любую способность сопротивляться. — Не сдерживайся, — шепчет Фабрицио ему в кожу, явно думая о том же. — Лучше кричи для нас. Марко согласно кивает, целуя его между плечом и шеей, так, как он любит, и ладонями гладит внутреннюю сторону раздвинутых бедер, вырывая задушенный стон. — Так сделайте уже что-нибудь, чтобы я кричал, — шипит Эрмаль, но дрожь в голосе выдает его с головой, — или мне самому о себе позаботиться? Он демонстративно медленно опускает руку, словно ждет, что кто-то из них ее перехватит, но Марко оставляет решение за Фабрицио, а Фабрицио лишь облизывает губы, наблюдая за тем, как Эрмаль начинает ласкать себя, все так же неторопливо, рисуясь. Пальцы скользят по уже влажной коже, дразня не то себя, не то зрителей, и Марко сглатывает, сжимая ладони на бедрах Эрмаля. От скрещенных, напряженных взглядов, от каждого мгновения промедления в их номере словно становится меньше воздуха, и все тяжелее сдерживаться, тяжелее заставлять себя просто сидеть на месте и смотреть. Эрмаль явно тоже чувствует это, ускоряет темп, отчаявшись в своих провокациях, и стонет, не выдерживая. — Медленнее, — низким голосом шепчет Фабрицио, останавливая его руку. Эрмаль поднимает на него глаза, снова самодовольно улыбается, опьяненный этим огненным взглядом, у него голова кружится от того, как сильно его хотят. Зажатый между ними, он видит, конечно, что Фабри на самом деле совсем не так хорошо контролирует и себя, и ситуацию, как хочет показать, и еще лучше он чувствует состояние Марко. Они оба его мучают этими медленными, долгими ласками, но власть, такая неуловимая и эфемерная, на самом деле сосредоточена сейчас в его длинных пальцах. Которыми он в последний раз гладит себя с тихим вздохом, медленно, словно слушаясь, а потом кладет Фабри на губы, в недвусмысленной просьбе оставить и разговоры, и промедление, на потом. Сейчас у них у всех терпение на пределе, и воздух искрит от напряжения, вот-вот готовый рвануть. Вместо того, чтобы послушаться, Фабрицио перехватывает его запястье и приоткрывает рот, облизывая кончики прижатых к его губам пальцев. Марко прячет свой собственный стон где-то в шее Эрмаля, наблюдая за тем, как медленно и тщательно он проходится языком по каждому, как вылизывает и без того влажную кожу, как впускает их в рот и снова выпускает в каком-то своем неторопливом ритме, не опуская глаз. Эрмаль произносит едва слышное блять, Бицио, и Марко даже у себя в голове называет этот звук «произносит» только чтобы пощадить его хрупкое чувство собственного достоинства — слово «скулит» описало бы ситуацию куда лучше. С вызывающей улыбкой Фабрицио отпускает его руку, в последний раз целуя запястье, и Эрмаль сразу же требовательно толкает его в грудь, заставляя опрокинуться на спину. Небрежно заправляет волосы за уши, облизываясь, и устраивается у него между ног. Марко, за его спиной, не видит его выражения лица, но судя по тому, как хрипло выдыхает Фабри, оно не предвещает ничего хорошего. — Теперь моя очередь... — Эрмаль оборачивается, красноречиво поднимая брови, — ну, Марко, мне долго тебя ждать? — Пока не попросишь повежливее, — ворчит Марко, но не исполняет свою угрозу, вместо этого двигается назад, позволяя Эрмалю устроиться на коленях чуть удобнее. Гладит его по бедру, предупреждая, а потом входит одним коротким толчком, резко, наверняка болезненно, но этап подготовки они уже прошли, а минутный дискомфорт его строптивый любовник потерпит, не первый раз. Его довольный стон и выгнутая спина это только подтверждают. Слово «любовник» звучит как-то странно, когда в постели их трое, и Фабрицио кидает на него мрачные взгляды, которые язык не повернется назвать завистливыми. Скорее убийственными. Марко тяжело себя сдерживать, когда наконец-то он может получить то, что хочет, и он задает резкий, быстрый темп, который обычно заставляет Эрмаля упасть сначала на локти, а затем лицом в постель, задыхаясь от каждого толчка, кусая пальцы и подушку, но сегодня он не может себе этого позволить. Он лишь притягивает Фабри ближе, выдыхая стоны в его кожу, невесомо и влажно проводит языком по животу, по бедрам, выбирая для этого самые чувствительные места. Неторопливо, словно копируя его собственные движения на себе, чуть раньше. Добиваясь того, чтобы Фабрицио схватил его за волосы, вырывая лишнее одобрительное аах, и большим пальцем нажал на челюсть, заставляя открыть рот шире, а затем направил его точнее, как будто Эрмаль сам не мог бы найти этот путь. Забавно, что он распределил роли именно так, но Марко подозревает, что это только ради того, чтобы он мог не отрываясь смотреть на лицо Фабрицио, сквозь ресницы кидать взгляды на его приоткрытые губы и блестящую от пота грудь, на его искаженное лицо, и чувствовать его руки в волосах каждую секунду, наслаждаясь их властью над собой. Чтобы смотреть, как он кончит, ловя каждое мгновение. Эрмаль никогда так не издавал таких звуков в постели с ним, как сейчас, когда Фабрицио запускает пальцы в его волосы, болезненно дергает его голову назад, толкаясь чуть глубже, чуть настойчивее, а второй рукой касается подбородка, почти осторожно обводя контур растянутых губ. Эрмаль бы не удержался на ногах, если бы Марко не поддерживал его за бедра, сжимая, как куклу. Он почти всхлипывает, возбужденный до предела, напряженный как струна, но не может даже попросить, пока занят рот, а Марко не касается его специально, он в настроении оставить своего друга томиться до последнего. Небольшое наказание за вылитый на него объем драмы. Судя по всему, Фабрицио с ним вполне солидарен. Или он просто не успевает об этом подумать, пока сам хрипло стонет и то зажмуривает глаза, то снова открывает, чтобы не пропустить ни мгновения. Марко, тем временем, засматривается на его лицо, искаженное удовольствием, на изрисованные руки с проступающими мышцами, на контраст смуглых пальцев со светлой кожей Эрмаля там, где он его касается, то сжимая, то лаская. За эти взгляды Эрмаль бы освежевал его заживо, если бы заметил, но его лицо повернуто в другую сторону, а все его внимание — не ему. Хотя Марко готов поспорить, что о нем забыть довольно сложно, когда он размеренно и точно попадает в одно и то же место, так, что Эрмаль почти скулит где-то глубоко в горле от каждого толчка и сжимает бедра Фабрицио до синяков, позволяя им обоим использовать себя как угодно. Он доверяет им достаточно, чтобы разрешить все, и это одновременно и пугает, и пьянит, заставляя Марко оставить несколько мягких поцелуев на его спине, словно в попытке показать, что он оправдает это доверие. Фабрицио, сосредоточенный совсем на другом, все равно умудряется это заметить, и мстительно замедляет их общий темп как раз тогда, когда Марко было бы достаточно всего нескольких быстрых толчков. Из энергичных они становятся плавными, медленными, более глубокими, влажно скользит кожа по коже, Эрмаль выгибается и нетерпеливо сжимает пальцы, вцепляясь в Фабрицио еще сильнее, но с полным ртом сложно возмущаться и требовать быстрее, как он это делает обычно, а Фабри не отпускает его даже на пару секунд, даже чтобы вытереть капающую из уголков губ слюну. Вместо этого он стонет сквозь зубы и что-то бормочет на едва различимом римском, с трудом контролируя движения собственных рук, и вместо того, чтобы сжимать кудри в пальцах, вдруг гладит их с плохо скрытой нежностью. Эрмаль снова выгибается всем телом, дрожа, ловя эту мимолетную ласку, и Марко оказывается достаточно его движения, чтобы не удержаться. Чтобы дернуться в последний раз и словить свой заслуженный оргазм, не сдерживая стон. Он отпускает руки, с трудом переводя дыхание, и Эрмаль падает на кровать, пока Фабрицио не притягивает его ближе. Еще несколько толчков ему в рот, и он отталкивает Эрмаля в сторону, поднимает руку к лицу, словно прикрываясь, и хрипло вскрикивает, помогая себе рукой. Эрмаль почему-то недовольно стонет, словно только и мечтал, чтобы ему кончили в рот. Впрочем, может и мечтал. Марко не в курсе всех его фантазий. Уголок губ, на который попали капли, он облизывает очень поспешно. И так же поспешно опускает освободившиеся руки, чтобы, наконец, коснуться себя, но Фабрицио перехватывает его за запястья раньше. — Иди сюда, — шепчет он, вздергивая его выше, к себе. И целует так, что Марко сразу понимает, что во-первых про него явно уже забыли, а во-вторых ему пора идти. Но что-то, быть может любопытство, заставляет его все же досмотреть эту историю до конца. Поцелуи из нежных становятся глубже, откровеннее, и Эрмаль дергается в руках Фабрицио, пытаясь освободиться, пытаясь прекратить эту пытку, но Марко готов поспорить, что на самом деле он кайфует от каждой лишней секунды промедления. И от пальцев, не дающих вырваться. И от того, что Фабри целует его как в последний раз, ни на мгновение не отпуская от себя и заставляя окончательно потерять голову. — Бицио, пожалуйста, — наконец выдавливает он из себя между поцелуями, беспорядочно и безуспешно потираясь бедрами. Ему хорошо, очень хорошо, но этого все еще недостаточно, и он уже с ума сходит, готовый взорваться от возбуждения. — Не мучай меня, я не могу больше, прошу тебя — — Как ты меня мучаешь, — мрачно бормочет Фабрицио, едва слышно, так, что Марко почти уверен, что ему показалось, но тут же смягчает свои слова нежностью, от которой Марко хочется отвернуться, не смотреть, как они прижимаются друг к другу лбами, касаются губами, без поцелуев, на которые не хватает уже ни сил, ни концентрации, и Фабри наконец-то опускает руку, несколькими неспешными и почти ласковыми движениями доводя Эрмаля до крика. Заглушенного, но все же крика, а потом шепота его имени, еще сотню раз повторенному ему в губы, в кожу плеча, фабрифабрифабриии когда Фабрицио сжимает его в объятьях, целуя куда-то в шею, гладит по спине. Эрмаль без сил падает на него, пряча лицо. Фабри кидает на Марко вызывающий взгляд, на что Марко пожимает плечами и кидает лаконичное: — Я в душ. Ему, откровенно говоря, теперь без разницы, что подумает Фабрицио и как для себя объяснит его холодность, им с Эрмалем все равно предстоит непростой разговор. Но он свою роль сыграл, и теперь может поставить лишнюю галочку в своем списке вещей, которые нужно попробовать хотя бы раз в жизни. Желательно только один раз. Марко выходит из душа минут через сорок, максимально растягивая время, и не зря. К тому времени, когда он наконец открывает дверь, выпуская облако пара в комнату, двое, которых он оставил на кровати, мирно спят под одним одеялом. Эрмаль улыбается Фабри в шею, забросив на него колено, и на его спине в замок сцеплены две смуглых руки, бескомпромиссно не отпуская. Кажется, Эрмалю это понравится. Марко мысленно желает им обоим приятного пробуждения и тихо прикрывает за собой дверь, закрывая ее снаружи единственным ключом. Пока найдут способ выбраться — точно поговорят друг с другом. Рисковать, что Эрмаль утром испугается и убежит из собственного номера к нему, он не собирается. Он собирается спать.ххх
— Знаешь, почему я тебя не послал куда подальше вчера, почему уступил? — усмехается наутро Фабрицио, так невозмутимо, как будто для него абсолютная норма — обсуждать вчерашний секс втроем за завтраком. Марко едва не давится кофе, поднимая на него глаза. — Потому что я думал, что вы вместе, ясно? Что я там только потому, что ты разрешил. И все равно едва сдержался, — Фабри отпивает свой собственный кофе, переводя взгляд куда-то за спину Марко, и по тому, как его лицо озаряется улыбкой, сразу ясно, кто там стоит. — Это предупреждение на будущее? — улыбается Марко, приподнимая брови. Ох уж эта ревность, вчера Эрмаль его чуть не покусал за тот, первый поцелуй, и синяк от его локтя остался где-то под ребром, сегодня Фабрицио с его не особенно завуалированными угрозами. За что ему это все? Где его гребанная благодарность? — Да, — просто отвечает Фабри, но находит в себе совесть слегка покраснеть. — И… спасибо? О боже, да неужели. — Это вопрос? — Нет, это гребанная благодарность, Монтанари. — Вау. Неожиданно. И это действительно неожиданно. Но приятно. Марко допивает свой кофе и задумчиво наблюдает за тем, как две девушки за соседним столиком неловко краснеют и отводят друг от друга взгляды, сталкиваясь пальцами на сахаре. Хм. Может быть, ему начать предлагать свои услуги?