a prisoner to my addiction

      — Ну что там, сладкий? — Пенни, нетерпеливо капризно надув губы, громко лопает пузырь клубничной жвачки, пилочкой шлифуя кончики ногтей, покрытых ярким лаком. Сверлит его взглядом и, закинув ногу на ногу, покачивает босой ступней — едва поднялась в его квартирку, тут же сбросила туфли на высоченных каблуках — и как только она передвигается в них весь день, равновесие держит и вообще может грациозно шагать от бедра?       Шелдон понятия не имеет. По правде сказать, касаемо блондинки, впорхнувшей в его жизнь совершенно случайно и вцепившейся в него острыми стилетами-коготками он совсем ничего не знает, хотя давным-давно наизусть выучил сотни учебников, теорем и теорий, фантастических историй и сериалов. У него спросишь ее фамилию — не ответит: она просто Пенни, его Пенни, единственная из всего мира, с которой он почему-то ладит.       — Не подгоняй меня. Расчеты не терпят спешки, ты же знаешь. Одна помарка, которых я делаю ничтожно мало в сравнении с другими, и все рухнет. Сосредоточенность и точность, Пенни, вот залог успеха.       Маркеры, так соблазнительно пахнущие черникой, опускаются на стол строго параллельно друг другу — сложно удержаться и не попробовать их на вкус. Шелдон срывался пару раз, ничем хорошим не кончилось это. По всем его прогнозам, так будет и с Пенни, но что он может поделать? Ему с ней интересно. У них идиллия, гармония, и слаженность на уровне родственных душ, если в преступном мире таковые, конечно, бывают.       Да, они преступники. Настоящие. Не Бонни и Клайд, правда, в их преступлениях куда больше эстетики и изящества, но Шелдону все равно эта мысль претит. Увы, стоит ему только очутиться во власти ее голубых глаз бездонных, как его тяга к порядку к чертям летит в одночасье. Ну потеряет очередной богач парочку своих миллионов, кому от этого хуже? Только не Пенни. Да и не ему тоже — пятьдесят на пятьдесят, условия равные. Она цепляет, соблазняет, с ума сводит, используя эти неизведанный женские, необъяснимые физикой, даже химией, чары, а он просчитывает все варианты, прописывает сценарии, делает анализ, играется не с людьми, с цифрами, и чувствует себя абсолютно счастливым, пока очередное их дельце на стадии разработки. До момента, как Пенни вновь отправляется с кем-нибудь на свидание, обещая вернуться к полуночи.       Когда возвращается, когда — нет, но он неизменно торчит у окна, наружу выглядывая через щелочку в жалюзи, и ждет, как верный пес, хотя от самого себя, от своей покорности ему тошно. Понимает — давно рассчитал уже, еще практически сразу, — рано или поздно арестуют обоих, правда, не каждый додумается, не каждый заметит подозрительное что-то в детально выстроенном гениальным мозгом сюжете. Но, скорее, взбалмошная ветреная Пенни влюбится в очередного миллионера, и пожелает бросить концы в воду, выйдет замуж охотно, про Шелдона позабудет, больше не переступит порог его квартирки, на чужой кухне будет в рубашке жарить панкейки, приплясывая под зажигательную мелодию из приемника, не споет ему больше «Теплого пушистого котенка», когда он заболеет, не будет ворчать над ухом, что не хочет смотреть «Звездный путь» за ужином, и его жизнь опустеет.       Каждый сценарий для Шелдона — еще один круг русской рулетки. Тот самый патрон уже в барабане, выстрелит в этот раз или пронесет? Он не знает. Это связанно с Пенни, а она для него — загадка. Он разгадывал бы ее днем и ночью, изучал, любовался бы ею. Денег хватит, в любой момент завязать можно — они украли столько, что обеспечили себе безбедную старость до смерти самой. Но Пенни по-прежнему пышет азартом, как в первый пробный раз, и торопится приступить к делу.       Никому не нужная актрисулька, теперь востребованная в театре алчности на две персоны, и странноватый отшельник-физик, впустивший ее в свою жизнь и сердце, о чем никогда не признается ей даже под страхом смерти, хотя обвинения едкие, ядовитые, собственнические насквозь на языке крутятся неустанно, на подкорке его уникального мозга извилины все разъевшие своей желчью. Она ведь пользуется им бесстыдно и нагло, в ней, наверное, корысти больше, чем вообще чего-нибудь человеческого и живого, будто она не с планеты этой, и любовь и сострадание ей совсем уж чужды.       Шелдон аккуратно, чтобы не измять исписанные страницы, листает блокнот, где делает записи, а притихшая Пенни за ним наблюдает. Время вокруг застывает — кончик маркера скользит по бумаге, выводя первую цифру. Шелдон добровольно бросается в пропасть, состоящую из графиков и уравнений, не замечает ничего вокруг, вряд ли имя свое в эту минуту назвать сможет; а если бы отвлекся всего на мгновение, возможно, заметил бы в когда-то полных азарта голубых глазах неподдельное благоговение и чуть приоткрытые в восхищении губы с нежно-розовым блеском. Куда же она от него денется, если, увлекшись расчетами, Шелдон опять забудет поужинать и пропустит очередную серию этого своего «Пути звездного», засмотренного до дыр… Напевая под нос мотив его любимого «Теплого пушистого котенка» Пенни оставляет пилочку и поднимается с кресла; пританцовывая, бредет в кухню готовить спагетти с мини-сосисками, зная, что Шелдон будет чертовски голоден, когда вернется из мира непонятного для нее хитросплетения до жути сложных формул.       Ему нужная актрисулька и ее странноватый отшельник-физик. Игры с законом до добра не доводят — каждому это известно, — только вот может ли это кончиться плохо, когда потерявшиеся в этой многолюдной, но одиночества полной, вселенной, они нашлись друг для друга?