***
Наутро на парах Миша засыпал буквально на ходу. Вечером со своим общажным соседом Пашей они выпили слегка больше двух бутылок виски, а затем поехали догоняться в клуб. Что пили там, история умалчивает. Бестужев пришел в себя в тот момент, когда без десяти восемь в комнату вошел совершенно бодрый Пестель и начал будить друга на пары. По рассказам, пришли они в общагу в шесть утра, в состоянии слизняков и с какими-то девушками, которые спали на кроватях парней. Сами они спали в ванной, что, по понятным причинам, не способствовало тому, что они выспались. На лекции по философии слушать Сергея Петровича не очень хотелось, поэтому Миша просто рисовал что-то непонятное на страницах тетради. — Ух-ты, а это кто? — Пестель начал тыкать друга в бок, пытаясь обратить внимание на того, кто только что вошел в аудиторию. Мишель поднял глаза, тут же обомлев. В черном костюме и с тонким галстуком, в начищенных до блеска туфлях и с идеально уложенными волосами. А глаза, которые постоянно в Мишиной голове, не узнать невозможно. Бестужев лишь слегка приоткрыл рот в попытке что-то сказать, но слова застряли где-то очень глубоко. — Извините, здравствуйте. Можно мне сказать пару слов группе? Я по поручению ректора, — незнакомец широко улыбнулся преподавателю и, получив кивок от последнего, продолжил вещать. — Всем здравствуйте еще раз. Меня зовут Сергей и я с факультета драматического театра и кино. Мы организуем большую благотворительную выставку и, так как вы художники, может быть, кто-нибудь хочет выставиться у нас и показать свои работы на всю Москву? Этот черт, а никак иначе Бестужев этого парня назвать не мог, не переставал улыбаться. Да настолько широко и жизнерадостно, что Мишель даже начал завидовать. Возможно, он даже счастлив в этом мире. Вот же псих. — Выставка состоится в январе, так что время подготовиться у вас будет. Но есть одно условие: каждый художник должен будет сопровождать свою работу и представлять ее на открытии выставки лично каждой группе посетителей. Тем самым, вам дается возможность прорекламировать другие свои работы и свое творчество в целом, а еще и неплохо заработать в дальнейшем. Там будет достаточно много инвесторов, которые любят вкладываться в искусство, часть из них даже спонсирует наш университетский театр. Встаньте, пожалуйста, те, кто готов себя попробовать. Берем всех, не волнуйтесь, — Сергей оглядел аудиторию, где поочереди начали вставать люди. Встал и Миша. Нет, он не хотел, просто рядом же сидит Паша, который всегда готов помочь другу. Пестель всегда говорил, что у Бестужева талант от рождения и он будет знаменит. Поэтому почти на руках поднял Мишеля, но получилось это достаточно громко, что тот самый Сергей обратил внимание именно на них и как-то странновато улыбнулся. Миша же стоял все также с приоткрытым ртом и вообще не понимал, что происходит.***
Новый год выдался достаточно сумбурным. Подготовка к сессии, к выставке, к которой Бестужев не был готов морально, Пестель, который весь мозг проел своими гениальными планами по захвату мира и захвату Мишей сердечка Сережи. Естественно, надо полагать, что по сути своей они были бесполезны, но Бестужев-Рюмин старался почерпнуть для себя основы, которыми он обязательно воспользуется. Может быть. С Муравьевым-Апостолом после того раза они не виделись, хотя добавили друг друга в друзья во вконтакте и даже перекинулись там парой сообщений по поводу выставки и поездки в Москву в целом. Паша после этого чуть ли не переженил их друг на друге и очень долго шутил над фамилией Сережи. Пару раз даже пошутил, что, если они захотят взять двойную фамилию, у каждого в паспорте их будет по четыре. Мишель лишь злобно смотрел на друга и глубоко вздыхал от безысходности. Сбыться этому было не суждено, да и в принципе, с чего такой самодостаточный, красивый и взрослый мужчина посмотрит на такого неуклюжего, маленького и зажатого Мишу? Да, Бестужев считал Сережу взрослым мужчиной, ведь тот на целых три года старше и вообще, попробуйте доживите до такого возраста. И вот, сидя дома уже, что называется, на чемоданах и думая, какое же вызвать такси до аэропорта, Мише приходит сообщение, от которого у него чуть не случается инфаркт всего, что есть в его бледном теле. Сергей Муравьев-Апостол: «Напиши мне свой адрес, я заеду за тобой сейчас. Если ты в общаге нашей, выходи через 15 минут.» Михаил Бестужев-Рюмин: «Я в общаге. Хорошо! Где ты будешь?» Сергей Муравьев-Апостол: «Увидишь. Без лишних вопросов, шевелись, я скоро буду.» Сердце Мишеля исполняло такие приемы, что позавидовали бы опытные фигуристы. Мозг же не понимал ничего, кроме как то, что нужно быстрее одеваться и вываливаться из общаги. Во-первых, заставлять человека ждать — как минимум не прилично. А во-вторых… Мишино сознание еще не придумало, что во-вторых, потому что не могло переварить то, что сейчас внизу его будет ждать человек, о котором он думает на постоянной основе примерно с октября. Переслав Паше, как лучшей подружке, все эти сообщения, Бестужев поскакал с чемоданом наперевес вниз по лестнице. Радостно попрощавшись с комендантом и отвесив ей парочку дежурных комплиментов, которые он говорил постоянно, парень, как ни в чем ни бывало, вышел на улицу. Возле общежития стояла черная «Мазда», а рядом, умиротворенно затягиваясь сигаретой, стоял Муравьев. Увидев Мишу, он поспешил выбросить сигарету, помахав руками, будто бы отмахиваясь от дыма. — Опаздываешь, дружок, — Сережа при этих словах привычно для себя улыбнулся и похлопал Мишеля по плечу. — Хочешь кофе? — Не откажусь… — Тогда закидывай чемодан в багажник и поехали.***
— Рассказывай, — Муравьев-Апостол взглянул на Мишу, делая очередной глоток очень горячего капучино. Бестужев-Рюмин потупил взгляд, ведь итак прослушал половину монолога Сережи, который вещал что-то об их дальнейших планах, так еще и сейчас совершенно не понимал, что от него хотели и зачем вообще говорить, когда можно просто слушать этот прекрасный голос. Сергей пощелкал пальцами перед лицом парня, чтобы хоть как-то обратить на себя его внимание. Было совершенно не понятно, почему тот не реагировал совершенно никак на его вопросы и слова. А наговорил Муравьев много, начиная от того, что жить им в Москве придется вместе, до того, что он очень красивый. Последнее, конечно, было сказано слегка тихо, Сережа делал скидку на то, что парнишка мог этого просто не услышать. Но реакции не было ни на что, будто со стеной говорит, честное слово. — Что?.. — наконец подал голос Бестужев, будто выйдя из летаргического сна. Но, так показалось только Муравьеву, ведь на самом деле Миша просто думал. Думал о том, что сейчас сидит напротив человека, который снился ему каждую ночь, думал о том, что слушает его голос, а еще о том, как сильно он прекрасен и вообще о том, что стоит таких, как Сережа, запрещать на законодательном уровне по причине «прекрасности». — Я говорю, рассказывай, о чем картина, — Сергей снова улыбнулся своей дьявольской, как казалось Мишелю, улыбкой и посмотрел ему прямо в глаза, не скрывая явного любопытства. В понимании Муравьева, такие люди, как Миша, могут писать только какие-то красивые пейзажи, натюрморты, либо что-то сюрреалистичное и не очень понятное человеку, который далек от искусства. По его мнению, такие люди не видят людей, они полностью погружены в себя и находят себя только наедине с природой или чем-то неодушевленным. Но никак не с живым человеком. Так же, по его мнению, такие, как Миша, не могут писать портреты, ведь из них должна литься душа. Но, как же прочувствовать душу, если ты не понимаешь других людей и не видишь в них ничего? Стоит ли говорить, что Сережа сам был из таких людей? Да, он прекрасно мог понять персонажа, которого приходилось сыграть на сцене. Мог даже притвориться деревом и сыграть его так естественно, как не сыграл бы даже живого человека. Но вот в других людях он не разбирался совершенно. И Бестужева не разглядел. — Разве картины могут быть о чем-то? — спустя пару минут начал Мишель. — Они всегда про душу, Сереж. Какую картину бы ты ни писал, везде и всегда в ней будет твоя, как художника, душа. Если ты без нее картины пишешь, ничего и не выйдет. Без любви сделанная работа – не работа, а просто отписка, сделанная только ради того, чтобы сделать. Душа пишет сама и про себя. То, что чувствует. От моего материального нужны для дела только руки, все остальное само будет, понимаешь? Так что картина ни «о чем», она «почему». Почему изображено именно то, что изображено. — Хорошо, почему? — невнятные слова немного запутали Сережу и он окончательно потерялся в пространстве. Во-первых, Миша впервые с ним наедине говорит так много слов за раз, не ограничиваясь односложными ответами. Во-вторых, потому что эти предложения были настолько не связаны друг с другом, что стало очень даже интересно узнать, что же парень имел ввиду. — Потому что… Ну просто потому. Вот представь: есть на свете один человек, — в этот момент Бестужев отвел свой взгляд, а спустя пару секунд как-то резко перевел его и посмотрел четко в Сережины глаза, стараясь ни на мгновение не отвлекаться от них. — Живет он припеваючи, учится, работает или просто сидит дома и бездельничает, не так важно. В него влюбляются, его ненавидят, его любят, его презирают. А он даже не знает об этом. Вот представляешь, что кто-то прямо сейчас думает о твоих глазах, о твоей улыбке, думает о том, о чем ты мечтаешь. Представил? — Допустим, — Сергей пожал плечами, с интересом глядя на парня перед собой. Это уже начинало напоминать какую-то игру, правил которой Муравьев до сих пор понять не мог. Хотя, может это было потому, что он немного туповат. — И что ты чувствуешь? — Мне жаль этого человека. — Почему? — Я не могу испытывать то же самое. — Но почему?.. — Потому что я, блять, такой! Сергей, выкрикнув последнюю реплику, встал из-за стола, поспешно вышел на улицу и закурил. А у Миши в этот момент рухнуло буквально все. Ну вот зачем было начинать эту тему? Хотел намекнуть? Получите, распишитесь. Кучеряво забазарил, да, ну и к чему это привело? К полнейшему краху будущего с совместной квартиркой и двумя мопсами, которое нафантазировал у себя в голове Мишель. Бестужев, не спеша накинув теплое зимнее пальто, вышел на улицу. Сережа стоял, оперевшись на машину и продолжал курить, кажется, третью сигарету за раз, что, увидев это, Миша глубоко вздохнул, выхватил проклятую из рук и раздавил в руке, успев при этом немного обжечься. — Ты хотел знать, о чем картина. Поехали в аэропорт, до Москвы немного, там все и расскажу. Любопытство продолжало нарастать.***
Полет проходил молча. Они перекинулись еще парочкой словечек о том, что «вау, нам дали удобные места». Даже, когда Сережа поспешил напомнить своему невнимательному попутчику о том, что они будут жить в Москве вместе, Миша лишь хмыкнул. И Муравьева, если честно, это начинало очень сильно бесить. Он только-только начал привыкать к тому, что Бестужев в принципе умеет разговаривать, а сейчас снова молчит. Лишь войдя в квартиру, в которой им предстояло обитать целых две недели, напряжение между ними начало потихоньку спадать. В голове Миши крутилась лишь одна мысль: «я, кажется, свихнусь», в голове Сергея — «еще минута тишины и моя крышка уедет на Бали». — Долго ты еще не будешь со мной разговаривать? — раздраженно прошипел Апостол, уже раскладывая свои вещи по маленькой гостиной. Аккуратно сложенные домашние штаны и пара футболок, идеально выглаженные рубашки и костюм, который выглядел совершенно новым, и еще многие-многие другие мелочи из чемодана Сережи быстро распределились по всей квартире. Миша же, не слишком то бережно кинув свой чемодан возле порога, пошел исследовать территорию. Тут же нашел балкон, где стоял меленький круглый столик, а рядом — стулья, обтянутые чем-то мягким и в цветочек. Упав на один из стульев, Бестужев достал из кармана пачку сигарет и закурил. Наконец, можно было расслабиться. Он проверил сообщения, оповестил Пашу, что они с мужчиной его мечты благополучно долетели до Москвы и вообще все хорошо. Следом на балкончик вышел Муравьев и было уже совсем не до расслабления. Его постоянный взгляд немного напрягал. Мишель не понимал, почему, но Сережи внезапно стало слишком много и это было до одури непривычно. — Прости, если я тебя чем-то обидел, Миш, я не хотел, правда. — Проехали. Забудь, — отрезал Михаил, закатывая глаза. Уж что-что, а извинения тут явно должен был выражать не Апостол. — Ты хотел узнать, что на картине? — Да, вообще, но если ты не хочешь сейчас показывать, то… — Тихо, идем, — Бестужев-Рюмин выбросил сигарету куда-то с балкона, за что ему явно не скажут спасибо соседи снизу, и стремительно направился в коридор. Сереже ничего не оставалось, кроме как бежать за ним следом. Мишель закопошился с чехлом, что стоял в прихожей рядом с не разобранным чемоданом, и через пару мгновений достал оттуда полотно. И тут дар речи решил окончательно попрощаться с Муравьевым. Не то, чтобы он особо присутствовал в его жизни, но сейчас он окончательно помахал ручкой и свалил в закат. Сережа увидел… Себя. Тщательно прорисованная каждая часть лица, каждая морщинка; волосы, небрежно разбросанные по лбу; глаза, вроде зеленые, но слегка отливающие темно-синим и напоминающие Черное море зимой; кропотливо прорисованные вены на руках, которым, казалось, Бестужев выделил времени намного больше, чем нужно. Сережа увидел все. Слова, да и вообще какая-либо реакция отсутствовали напрочь, равно как и Сергея сейчас в пространстве не было. — Это ты хотел увидеть? — Мишель замер, явно не ожидающий такой реакции от Муравьева. Он представлял себе все так: Апостол посмеется, скажет, что Миша дурашка и все забудется. Но тут что-то пошло совсем не по плану. — Так необычно и красиво, Миш. С чего ты это рисовал? — глаза Сережи горели, хотелось расспросить обо всем, но выдавить из себя слова было все также трудно. — С тебя, дурень. Были бы еще хоть где-то твои фотографии, а не всякие котики и кусты за окном, я бы даже сказал тебе спасибо. А так просто по памяти. Тебе не нравится? — Что ты, что ты! — Апостол оживился и, кажется, к нему начала возвращаться способность разговаривать словами, а не мычать не членораздельными звуками. — Мне очень это нравится. Но как ты по памяти так смог прорисовать абсолютно все? — Магия! Колдовство, — Бестужев смущенно заулыбался и отвел взгляд. — Это будет рекламой. По твоим котикам тебя никто знать не будет, а так будут ходить люди, увидят портрет и у них в голове сразу: «О, актер! Симпатичный, пожалуй, посмотрю его спектакль или фильм.». Я могу быть отличным пиар-менеджером и мне даже платить не надо. — Миш, — Сергей, аккуратно положив ладонь на щеку отвернувшемуся Мише, повернул его к себе лицом и, придвинувшись близко-близко, прошептал: — За любую работу стоит платить. У Бестужева мигом земля ушла из-под ног, а крыша, кажется, уехала в Севастополь, забыв попрощаться. Одно легкое прикосновение губ к губам. Сережа почти сразу отошел назад, убрав руки, а Мишель так и продолжал стоять с закрытыми глазами и краснеющими щеками. — Надеюсь, это не последняя твоя работа с моим лицом. — Если каждый раз будет такая плата, я готов работать, не покладая рук. — Предоплату принимаете? — Муравьев, улыбнувшись своей все еще дьявольской улыбкой, подошел к Бестужеву и, уже более уверенно, чем до этого, снова поцеловал. В тот момент с ума сошли оба.***
Вечером, сидя на диване в этой маленькой однушке, парни тихо переговаривались и смотрели какой-то крайне скучный фильм. Никто не говорил о произошедшем. Для них обоих уже, кажется, все сразу стало понятно. И какие-то слова уже были лишними. — Ты получил предоплату, — ни с того ни с сего начал Апостол. — Обещай, что нарисуешь меня здесь, в этой квартире. Я буду мертв, а за окном будет январь. — Я запрещаю слушать тебе песни Макса Свободы. — Обещаешь? — Обещаю…Кто–то обещает жечь звёзды, а где–то светит фонарь. Кто ты, нарисуй меня мёртвым. Москва, однушка, январь.