Второй

— Добрый вечер, Юки. Спасибо, что заскочил. — Быстрее усаживай свою задницу в машину, Тома. — Ты не слишком-то любезен с тем, кто только что вышел из больницы, — кривится тот, и взгляд Юки самую чуточку смягчается. — Тебе что-нибудь нужно? Заехать в аптеку? В магазин? — Тома вздыхает и качает головой: — Нет, у меня есть все, что нужно, — он обнимает рюкзак и садится на переднее сиденье. — Юки, я вдруг понял, что забыл спросить кое-что важное: куда мы едем? — Домой, — сухо говорит тот, осторожно выезжает с парковки и веско добавляет: — Ко мне домой. — Тома благодарно вздыхает, и Юки качает головой: — Мика мне все рассказала. Вернее, наоборот, почти не рассказала почти ничего, только успела сообщить, что вы расстаетесь. — Он барабанит пальцами по рулю. — Все из-за этого? Потому что вы поссорились? Вот почему ты все это устроил? — Устроил? Ну и выражения у тебя, — Тома отворачивается и демонстративно смотрит в окно, и Юки чудится, что он испытывает угрызения совести. Он имел право злиться. За то, что Тома уже много недель не выходил на связь. За то, что он порвал отношения с его сестрой, а ведь еще совсем недавно они собирались завести ребенка. За то, что в заголовке вчерашней газеты значилось «Клавишник Nittle Grasper потерял сознание во время концерта». За то, что у него похолодело сердце. За то, что он до последнего надеялся, что это была уловка желтой прессы, а Тома просто сорвался посреди выступления по неотложным делам. Как оказалось, это не было уткой — впрочем, Тома, живой, хоть и не вполне здоровый, уже сидит рядом с ним, связно говорит и даже улыбается — правда, совсем неубедительно. — Прости, — пересилив себя, говорит Юки. — Но все же: это из-за вашего расставания ты вдруг решил перестать есть? Кстати, почему вы решили разойтись? — Тома подозрительно косится на него в ответ. — Если кратко, она сказала, что не может завести ребенка от еще одного ребенка. — Юки, не удержавшись, фыркает. — Да, представь себе. Твоя сестра сказала, что я веду себя, как трудный подросток, — он передергивает плечами, будто в машине вдруг становится холодно. — Конечно, она права. Это все-таки прерогатива подростков, жаждущих внимания, — морить себя голодом, чтобы тебя пожалели. Значит, он признается, что вел себя, как идиот! Раз так, Юки имеет полное право называть его именно так. Но все обидные слова застревают у него в горле, когда он украдкой смотрит на костлявые запястья и острые скулы. Ему кажется, что он отчетливо видимые очертания грудной клетки, когда Тома сонно потягивается, запрокидывая голову. Его волосы отросли. Пожалуй, не хватает шляпы. Без нее он еще больше похож на подростка. Великий и ужасный Тома Сегучи, глава корпорации, всегда был не против подшутить над собственной внешностью, даже больше — он пользовался своим невинным видом и ангельским лицом. Но никогда он не казался таким уязвимым, как сейчас. Все дорогу домой Юки старается не отрывать взгляда от лобового стекла. Он боится, что если посмотрит еще раз, то потеряет управление. — Как там Шуичи? Он ведь уехал в тур? — рассеянно спрашивает Тома, садясь на кровать. — Он вообще знает, где ты? — это он тоже пытается сказать как бы между прочим, но голос выдает его. Наверное, от слабости. У президента Сегучи тренированный голос, он может принимать любые обличия, может легко вводить в заблуждение. Но иногда оказывается так, что голос, напротив, его выдает. — Он знает. И он беспокоится за тебя. Просил передать тебе пожелание скорого выздоровления, — Юки говорит так, словно у него сводит скулы, и Тома тоже морщится, будто только что услышал пожелание скорой смерти. Второй вариант кажется куда более логичным. — Бедный мальчик. Он, конечно, обо всем догадывается. Просто пытается обмануть себя, будто ничего не происходит. — А что происходит? — довольно резко спрашивает Юки. — Я забрал своего друга из больницы и провел с ним ночь, чтобы убедиться, что все в порядке, и ему не станет хуже. — О, неужели? — Тома облизывает губы. — Мне так нравится, когда ты произносишь эти слова — «проведем ночь». — Этого не будет, — Юки демонстративно указывает на диван в гостиной. Он знает, что уже скоро они окажутся там вдвоем. — Я вижу, ты все больше не в духе. Клянусь, я не обижусь, если ты прямо сейчас пойдешь спать к себе. Я в полном порядке, иначе меня не выпустили бы из больницы. И поверь, я не хочу снова туда загреметь. У меня накопилась целая куча дел в компании. — Так усердно привлекал к себе внимание, что отключился во время концерта, и теперь легко меня отпускаешь? Юки знает, что перегнул палку, когда ловит на себе тяжелый взгляд. — Я слукавил, — бодро отвечает Тома, и его тон больше ничего не выдает — кажется, Сегучи постепенно возвращает свой почти совершенный контроль. — Жажда чужого внимания — главным образом, твоего — совсем ни при чем. Я просто заработался и пропустил немного обедов, и ужинов, и… завтраков тоже. Очень неосмотрительно с моей стороны. Но больше я такого не допущу, так что можешь не беспокоиться. Нет, все-таки ему еще очень далеко до совершенного контроля. А ведь Юки почти поверил ему — если бы только не едва заметное колебание голоса на самых последних словах. Когда Юки кладет руку ему на спину, то чувствует все позвонки. Неважно, заработался ли Тома на самом деле или сделал это с собой специально — и то, и другое почти одинаково плохо. Человек, у которого все в порядке, не допустит подобного. Мягким толчком Юки заставляет его повернуться к себе. Это все равно случится — зачем затягивать? Но сегодня Тома даже целуется не так, как обычно, — слишком осторожно, будто у него нет сил. Может быть, это действительно так. — Я испугался, — говорит ему Юки, как будто это не очевидно; но все же — вдруг Тома не понимает этого? Но он понимает, Юки видит это в его глазах. Как ни крути, он понимает Юки лучше всех. — Я правда испугался, когда прочитал в новостях. — Надеюсь, ты почувствовал себя в моей шкуре. Даже не сосчитать, сколько раз я срывался, бросая все дела, как только узнавал, что с тобой что-то не в порядке. — Тома щурится и переплетает пальцы. — Но я уже в норме. Почти. И мне правда приятно лишь то, что хотя бы один раз ты приехал за мной. Больше ничего не нужно. — Я побуду рядом. Мика не простит мне, если я оставлю тебя одного. Она всегда будет беспокоиться о тебе. Даже несмотря на то, что вы, очевидно, разведетесь. — Я вижу, тебя не слишком-то беспокоит наш развод. Я полагал, ты будешь сердиться на то, что я плохо обращаюсь с твоей сестрой. — Я знаю, что ты не обращаешься с ней плохо, и я также знаю, что Мика не позволит плохо обращаться с собой. К тому же, не мне тебя винить, учитывая, что… — он не договаривает очевидное. — Да, Мика не даст себя в обиду, — соглашается Тома. — Кстати, я опять соврал. О том, почему мы расстались. То есть все так и было — она назвала меня большим ребенком, не готовым к сколько-нибудь серьёзному шагу, но на самом деле она просто не хочет быть вечно второй. Она прекрасная гордая женщина, твоя сестра. Не понимаю, почему я сейчас не с ней. — Признаться честно, я тоже. Так было бы гораздо проще для всех. Но, полагаю, уже слишком поздно что-то менять, — Юки тянется к новому поцелую, но Тома отстраняется, берет его за руку и решительно кладет ее себе на плечо: — У меня правда совсем нет сил, — говорит он. — Так что лучше просто полежим так. — Он украдкой смотрит на часы. — К тому же, Мика может скоро приехать сюда, и Шуичи… кто знает, не торопится ли и он тоже. Он чувствует, как Юки не слишком уверенно кивает, прижимаясь к его спине. Президент, серый кардинал, великий и ужасный Тома Сегучи с торчащими ребрами и уколами от капельниц в сгибах локтей — смех, да и только. Кто бы мог подумать, что именно он будет согласен оставаться вечно вторым.