Призрак

– Я ведь сплю? – Хриплый бас глухо разрушил звенящую от тишины темноту. – Не знаю... – едва слышно выдохнул женский голос. – Не хочу просыпаться. - Тяжелое дыхание, резкий звон железных цепей, чуть улавливаемый стон боли и успокаивающее шипение. Эти реальные сны были даны мне в ощущениях, запахах и звуках. Я никогда не видела своего собеседника, но ощущала его телом и душой. Его боль – застарелая, насыщенная – впиталась в каменные стены, тоска и одиночество плотным коконом оплетали его тело, не хуже стальных цепей приковывая к полу. Он так скучал. По свету, звукам, ощущениям. Когда я первый раз оказалась здесь, он даже не сразу среагировал, думая, что спит. И он до сих пор думает, что это сон. Так думаю и я, поэтому ничему не удивляюсь. Хотя два зеленых тусклых огня в темноте напугали меня в первый раз чуть ли не до обморока. Но он молча сидел и не двигался, пока мое зашедшееся в ужасе сердце приходило в норму. Так прошли наши первые три встречи. Я боялась подойти – он физически не мог. Каждый раз просыпаясь в маленькой однушке на окраине Москвы, я пыталась осознать, что это было и что мне с этим сделать. Понимая, что ничего сделать нельзя, я пожимала плечами и с головой ныряла в ежедневную круговерть суеты. Работа-дом-работа – давно отработанный маршрут. А ночью я снова возвращалась в темноту с тлеющими зелеными углями. Кто из нас первым решился заговорить, ни я, ни он уже не помним. Да и неважно все это. Привыкнув к этому месту, я стала четче ощущать гостя моего сна. Во сне ведь случается всякое. Боль и одиночество с каждым разом пронзали меня все сильнее и сильнее, вызывая жгучие слезы. Протянутая в темноту рука наткнулась на стальную цепь, дужку кандалов и горячечно-теплую кожу. Он ощутимо вздрогнул – зеленые огни засверкали ярче и повернулись ко мне. Я же испуганно вздохнула, отдернув руку и ожидая нападения. Но ничего не происходило. Так мы и просидели до утра. – Расскажи мне что-нибудь. – Ввиду негласно принятых правил, мы никогда громко не разговаривали. Ничего громче шепота, потому что иначе по коридорам разносилось гулкое эхо, пугающее нас обоих. И я рассказывала. Рассказывала сказки, цитировала по памяти стихи и тихо пела песни, ощущая его молчаливую благодарность. Он был прикован ровно в центре этой комнаты. Ледяные цепи приковывали его руки к стенам, ноги - к полу. Он едва мог сложить руки на груди, не мог лечь на спину, размять ноги. Это все я узнала, когда исследовала клеть, в которой оказалась. Каждый раз оказываясь тут, я устраивалась за его спиной, позволяя опереться на себя, давая отдых уставшим рукам. Мы изучали друг друга прикосновениями, тихими разговорами, уютным молчанием. Эти сны стали не только его, но и моим спасением. Мы оба были жертвами одиночества. Хотя мое никак нельзя было сравнить с его. Он вздрогнул, слегка ударившись затылком о мой подбородок. – Прости. – Звякнули цепи, когтистая, сильная, горячая ладонь осторожно коснулась моего лица, ища повреждения. – Ничего. Задремал? Кивок, он вернулся в прежнее положение, откинувшись на мое плечо. Тяжелый, но я потерплю. Рукой дотянувшись до его волос, осторожно перебираю жесткие пряди. Тишину снова разрушало только хриплое дыхание мужчины. Вот уже год мы видимся с ним каждую ночь. Эти сны стали моим спасением – только с ним я ощущала себя нужной. Я не обольщалась. Его бы устроил любой посетитель, но я тихо радовалась тому, что тут нахожусь именно я. Эта болезненная радость отдавала горечью. Не только он не хотел просыпаться. С каждым разом я все больше и больше привязывалась к этому мужчине. От осознания, что это всего лишь сон, на глаза наворачивались горькие слезы. Хотелось верить, что где-то есть человек, которому нужна моя забота. – Ты плачешь? – Сильная рука коснулась мокрой щеки. Да, я плачу. Я такая слабая. – Почему? – И так хочется верить, что ему не все равно. – Я тоже не хочу просыпаться. –Надломленный болезненный всхлип – и на его плече полились уже не сдерживаемые ничем слезы. Хотелось выть от тоски и боли, но я кусала губу, сдерживая порыв. Ему куда хуже, чем мне, я не в праве... Он встает, звучно звенят кандалы, когда он перехватывает меня, прижимая к горячей груди. Так больно, так горько, так не хочется просыпаться, вновь окунаясь в серую круговерть будней – безликих и одинаковых. Объятья, горячая кожа под щекой и руками. Я обхватила его в ответ, сжимая крепче. Хочу остаться тут. Пусть в темноте, но с ним. Губы изогнулись в кривой усмешке. Вроде, считала себя взрослой циничной теткой, а стоило хоть кому-то принять мою заботу – тут же превратилась в глупую девчонку лет двенадцати, верящую в любовь с первого взгляда и принца на белом мерседесе. Так хотелось, как в фэнтезийных книгах, открыть ему свое сознание, чтобы он сам увидел все эмоции, которые вызывает во мне одно его существование. Это сон, так ведь? Так пусть меня любят хотя бы во сне. Пусть через пару минут я открою глаза и буду долго смотреть на белый потолок, глотая слезы и кусая губы, чтобы не переполошить соседей, копошащихся за тонкими стенами хрущевки, жутким воем раненного зверя. Влюбиться в сон. Могу, умею, практикую! Истерический смех напугал моего зеленоглазого. А, плевать. Я привстала, обвивая его шею, и впилась в его губы поцелуем. Это мой сон? Мой. Значит, буду чудить. Я фактически ощущала его удивление, робость. Но он ответил... ...Я проснулась на диване в своей квартире. Мокрая от слез подушка, неприятно стянувшаяся на щеках кожа. Душа ныла так, что, казалось, сердце просто разорвется. Кто бы мог подумать, что первая любовь придет ко мне в тридцать лет и... так. Болезненное оцепенение нарушил звук вибрирующего мобильника. Действительности как всегда начхать на мелкую букашку-человечишку. Боль в груди все не утихала, разливаясь по всему телу, но мне было плевать. Хотелось вновь уснуть, вернуться в темноту с зелеными углями его глаз под плотной повязкой. Рука до треска сжала свободную рубашку, боль никак не хотела проходить, грудную клетку сдавило, перекрывая кислород. Кажется, пришло мое время. Врач давно мне говорил, что мне противопоказаны сильные эмоции. Вот и сейчас никаких эмоций от приближающейся смерти – только сожаление, что он сегодня меня не дождется. Боль достигла своего пика, и меня не стало... *** Наблюдать сверху, как над твоим телом суетятся довольно интересно. Первой меня нашла соседка. Их кот опять забрался ко мне через смежный балкон. Потыкала меня, поняла, что померла, заорала и чуть не сиганула вниз с балкона. Ее муж, не успевший еще уйти на работу, вызвал врачей, они уже ментов. Все бегают, всем весело. Я зависла под потолком в углу над шкафом. Рядом сидел соседский кот, в упор смотря на меня, иногда дергая ухом на возню внизу. От моего тела ко мне тянулась тонкая нить, бледнеющая с каждой минутой. Я точно знала, что могу по ней вернуться обратно, но... Осмысливая свое существование, я все меньше и меньше хотела возвращаться. Родители и старший брат погибли восемь лет назад в авиакатастрофе, бабушки с дедушками давно уже умерли, дядя тоже давно там. На работе подстрелили. Сын дяди с семьей живет за границей. У меня же ничего не осталось. Здоровье после той аварии ни к черту, даже сердце работало с трудом, почти все деньги, оставшиеся от родителей, ушли на мое лечение, и то... Вон, сердце так и не подлатали. Нормальной работы не найти... С каждой такой печальной мыслью ниточка все истончалась и блекла. Да и с личной жизнью с такими проблемами со здоровьем тоже никак. Любое волнение и результат на лицо. Поэтому и детей я иметь не могу. Одна только радость, сны в которых... На этой мысли ниточка, истончившаяся до состояния волоска, с тихим звоном лопнула. Я вздохнула и меня начало затягивать куда-то вбок. Муркнув, со шкафа спрыгнул подзываемый хозяйкой кот. Вот и бесславное окончание не менее бесполезной жизни. Темнота постепенно поглощала не только окружение, но и мысли и воспоминания. С самого детства и до сего дня. Они тускнели и как-то складывались. Расставаться с ними было жаль, но не трудно. Осталось последние, о том сне. Вот с ними я расставаться категорически не хотела. Все мое существо вцепилось в эту память, чуть-ли не шипя и рыча. Я готовилась отстаивать эти сны до последнего. Тут что-то рыкнуло в ответ и меня резко рвануло в сторону, я даже пискнуть не успела. Стало очень больно, я закричала, но не услышала звука, и сжалась, как могла. По ощущениям, меня протаскивало сквозь тонкую трубочку, по всей длине утыканную шипами и иглами, пока в один момент мои измученные останки не упали в чью-то подставленную ладонь. Слабость навалилась со всех сторон. Из последних сил сфокусировалась на том, кто меня поймал, но увы. Темно, как у малевича в квадрате. Поддерживать сознание оказалось все тяжелее. Кажется, это конец, причем совсем. И для моей души тоже. Но... Что-то пошло не так. Меня будто обдало кипятком, картинка стала четче, но рука, держащая меня задрожала. Я услышала хриплый кашель. - Вот ты и... вернулась. - Рука обмякла. Я отрубилась. Нде. Ощущать себя крохотным шариком размером с кулак и обзором на сто восемьдесят то еще удовольствие. Стоило подумать про темноту, как где-то сзади врубили слабый свет. Постепенно он нарастал и раздались приближающиеся шаги. Удалось разглядеть каменный пол, клетку в центре и полулежащего полу-висящего на цепях мужчину с длинными волосами и ушами. Крупные наручники от цепей держали его за руки. Цепи, кстати, богатырские. Танк удержат, не то что тощего эльфа. Из-за угла вышла высокая дама в зеленых доспехах. Судя по нагруднику, баба доска доской, но на рожицу, вроде, симпатичная. Хоть и кожа синеватая. Хотя выражение этой рожицы портило всю симпатичность. Нижнюю часть мне с пола из-за воротника нагрудника было плохо видно, но вот выражение плохо скрываемой ненависти и брезгливости, направленное на прикованного мужчину, видно было даже при таком фиговом освещении. В руках у нее была миска с едой, которая была тут-же филигранно уронена на пол и ногой послана в клетку. Сама дама резко развернулась и ушла. Свет начал постепенно гаснуть, но зато я успела частично рассмотреть прикованного эльфа. Тощий, длинный, из-за спутанной гривы лица не видно. На оголодавшего упыря похож. На грудине и плечах, уходя на спину, мерцали знакомые зеленые татуировки. Ух ты, мое последнее желание таки сбылось! Если бы не была уже мертва, померла бы второй раз. Так, собралась и поднялась. Призрак я или погулять вышла? Пробовала так и сяк, тужилась в темноте с полчаса, пока не догадалась представить, как парю, и не подлетела над полом. А вот при движении вперед возникли проблемы. Я могла или левитировать или двигаться вперед. При попытке двигаться вперед и левитировать одновременно я с позором шмякалась вниз. В итоге, устав жрать кактус, я подкатилась к ногам эльфа и медленно взлетела вверх. Оказалось, я немного светилась. Мягкий белый свет скользнул по темно-фиолетовой коже, зеленым завиткам татуировок на груди и осветил лицо, перечеркнутое черной тканью повязки. Первый раз вижу его при свете. Худое, вытянутое лицо с резкими острыми чертами, крупный тонкоспинный нос с горбинкой, сведенные к переносице даже в обмороке брови, напряженно сжатые красивой формы губы. Очень красивый мужчина, даже не смотря на то, что сильно исхудал. Как же мне его теперь коснуться то? У меня же теперь рук нет. Подлететь ближе я не могу, еще не освоилась в новой, так сказать, форме. Пока я решала сей сложный вопрос, эльф слабо дернулся и поднял голову. Знакомо замерцали зеленые угли глаз. Я так обрадовалась, что с ним все относительно в порядке, что потеряла концентрацию и рухнула вниз. Мой эльф медленно, чуть морщась, сел. Хриплое дыхание нарушало тишину казематов, я видела, как его потряхивало. Похоже, каждое движение давалось ему даже сложнее, чем мне, что его, несомненно, бесило. Я радостным колобком покатилась к оставленной сволочной эльфийкой миске, обкатилась и попыталась подвинуть оную ближе к нему, что бы он меньше напрягался. С натужным хрипом и дребезжанием ложки стальная миска двинулась к узнику, подпрыгивая на камушках. Дотащив миску до колена эльфа, я гордо воспарила перед его лицом, осветив кривую полуулыбку на его лице. Он протянул мне руку, в раскрытую ладонь которой я благодарно упала, и, приняв относительно сидячую позу, притянул к себе миску. Нде, содержимое тары не смогло бы накормить досыта даже мышку, не то что взрослого крупного мужчину, только аппетит дразнить. То-то я смотрю он такой тощий. Не, я понимаю, что темница - не курорт, но не настолько же. Пока эльф тщательно пережевывал непонятное месиво, я подобралась и перекатилась по его руке на плечо, окопавшись где-то под колтунами гривы прижавшись к шее. Вроде недавно их разбивала, они опять на месте. Это получается у нас с ним неплохая такая временная разница. После трапезы мой эльф метнул миску в отверстие под клеткой и, повозившись в цепях устраиваясь поудобнее, уснул. Я же продолжала сидеть как попугай на плече пирата и думать. Рассуждения о времени между нашими встречами и сколько он тут чалится и за что я отложила на потом, расспрошу моего эльфа, как очнется. Видимо он уже автоматически просыпается, когда еду приносят и ел не приходя в сознание. Ласково потерлась о его шею, на что получила глубокий вздох. Итак, на повестке дня стоит овладение полетами и разведка местности. Судя по тому, что я помню после той "соломинки с иглами", силами меня поддержал как раз таки мой эльф. И судя по тому, что ему сейчас так хреново, едва ли не последним делился. Вопли рациональной части себя на то что магии не существует и вообще это могут быть просто выверты умирающего мозга пропустим мимо ушей. Может оно и так, а может и нет, но летать надо учиться хотя бы что бы подтвердить или опровергнуть данную мысль. Итак, поехали...