I
У каждого из нас своя справедливость, но все мы стараемся идти рука об руку. Так сказал дядя. И Махиру понял. Самое главное — найти в себе решимость протянуть руку. Он был готов, точно знал, что не отступит. У него хватит сил идти до конца. Обещание, которое он дал, стало клятвой, но не той, что возлагает бремя, а той, что дает силы подняться. Выкройки перед ним должны бы были послужить дополнительным импульсом, отправить его пинком тренироваться во двор, однако Махиру наоборот словно забыл, где находится. Перед глазами снова всплыл школьный класс, общая атмосфера кропотливой подготовки — суетливость, перемешенная с предвкушением. А больше всех фестиваль ждал именно Сакуя. Эти выкройки с криво нацарапанными пометками — все это было про него, для него. Сакуя улыбался тогда. Несмотря на жажду, ложь и чувство вины. Ради этой улыбки Махиру должен подняться, чтобы стать сильнее, одолеть Цубаки и вернуть друга, как обещал. Тогда почему он не может? Встать, вытянуть себя за шкирку. Махиру тянет, правда, изо всех сил. В груди колюче жжется решимость. А вот ноги совсем не слушаются, будто пережаты цепями. И выть хочется от противоречия, потому что вместе с воспоминанием об улыбке друга приходит осознание — Махиру вряд ли сможет увидеть ее снова в ближайшее время. Грусть не хочет сотрудничать, а уж тем более сдаваться. Откуда она? Ведь он решил точно. «Верну, верну, верну», «стану, стану, стану», «смогу, смогу, смогу» — раз за разом, по сотому кругу, пока внутри не проснется мимолетный порыв, за который Махиру остервенело схватится и потянет себя наверх. Ему было это под силу. Так он и оправился после маминого ухода. Он вытащил себя за шкирку. Сам. И сейчас сможет, нужно просто попытаться еще раз, еще один разочек… Махиру опустил голову и зажмурился, но открыл глаза, как только услышал чужое присутствие. Оно вынудило улыбнуться, потому что все хорошо. Куро не должен был увидеть обратного, мало ли, выпросит у него поблажку и уговорит остаться дома. Нельзя. К тому же, Махиру больше не допустит повторения ошибок. Никаких сомнений. Отныне он человек, на которого можно положиться. Натянутая улыбка схлопнулась обратно, как только чужая ладонь безошибочно легла ему на грудь. Прямо туда, где сейчас не на жизнь, а на смерть билась решимость с грустью. Махиру не понимал, а Куро не собирался объяснять. Он надавил чуть сильнее, и Махиру буквально ощутил, как отголоски его внутреннего боя рябью прошли вдоль ладони. Он попытался отстраниться, ведь ему не нужно, он справится сам. Однако спустя пару тяжелых вдохов мир сузился до этой самой ладони. Она потеснила колючую боль своим напором, заставила сконцентрироваться, отдышаться, не торопиться, дать себе поблажку. Куро молча говорил: «Ты сможешь с этим примириться». И Махиру ему поверил в тот момент, когда тугой клубок начал медленно распутываться.II
Куро почти не сомневался в том, что беснующийся мальчишка выбьет парадную дверь отеля и без его помощи. Выбил бы, если бы не риск задеть запертых внутри людей. Но им все еще нужно было как-то попасть на самый верх. — Тут и думать нечего, летим на метле! Скорее, Куро! Махиру уже почти вышел из тени навеса, но хватка на предплечье заставила его дать по тормозам и обернуться. — Слишком резкий подъем, свалишься. — У тебя есть варианты получше? Куро не отпустил его, лишь задумчиво скосил взгляд в сторону. Времени на колебания мальчишка ему больше не даст. Да и просить о таком было бы подло. — Лень предложил тебе другое оружие. Подумай пока над этим. — Что значит пока? — воинственное выражение лица Махиру до смешного быстро сменилось озадаченным. — Смотрел Кинг Конга? — Чего? Ни слов, ни времени для объяснений не было, поэтому Куро лишь самовольно поднес запястье Махиру к клыкам, снял языком первые капли крови и тут же увлек его за собой в воздух. Наступил тот самый момент, чтобы доказать — он действительно услышал и согласился взглянуть своему страху в лицо. Если Махиру в этом нуждался, Куро был готов снова принять личину ненавистного ему убийцы. Но только вместе с обещанием, что в этот раз его сила будет употреблена во благо. Внезапный полет заставил Махиру растеряться окончательно, однако даже ослепленный солнечным лучом, выглянувшим из-за спины Куро, он продолжил хвататься за утягивающую его наверх руку. Куро молча говорил: «Я доверяюсь тебе». Доказательством чему послужила черно-голубая тень, разросшаяся до невероятных размеров, а затем обратившаяся меховой опорой у Махиру под ногами.III
Все тело болит до жути, а больничная еда никогда не сравнится с домашней, но Махиру улыбается. Приставка, которую сердобольный дядя доставил Куро, разрядилась еще полчаса назад, так что им пришлось прогонять скуку подручными средствами. Игрой в слова. Когда и эта забава исчерпала себя (закончили они на символичном слове «дом»), в комнате воцарилась тишина. — Ну чего? — окликнул спустя какое-то время Махиру, призывая не тянуть кота за хвост. Куро взглянул недовольно, явно рассчитывал на то, что нервозность в дрогнувших ресницах останется незамеченной. Он не спешил с ответом, сперва забрал со столика подзарядившуюся приставку и только потом вернулся на больничную койку. — Ты забываешься. Мы не в игре, дополнительной жизни не будет. Может, эти слова и прозвучали как упрек, Махиру не распознал того же в алых глазах. Там затесалась… тревога? Куро тут же потупил взгляд и раздосадовано надавил кончиком ногтя на экран. Опять не получилось сказать так, как хотелось. Махиру тоже это понял и, ехидно растянув уголок губ, протянул руку, чтобы обратить на себя внимание. Он ничуть не насмехался над тем, что Куро, как оказалось, испугался за него. Услышал ли он тогда выстрел или догадался иначе — не имеет значения. Важно было другое. Обычно до абсурда отходчивый Куро сейчас действительно обременял себя тревогой несмотря на то, что в этом не было никакой нужды. Ведь опасность уже миновала. Махиру был благодарен. За то, что смог стать для кого-то настолько важным. Его мечта — быть нужным — осуществилась, и теперь он, наконец, мог перейти к следующей. Запястье практически неощутимо сжали холодные пальцы. Ровно там, где бился пульс. Потому что так можно было почувствовать сердце, которое попытались у него отобрать. Раньше они смотрели друг другу в затылок, все время оценивали исподтишка, и вот теперь Махиру смело встречал спокойный взгляд алых глаз. И улыбался, потому что недопонимания не было. Его не могло быть, пока не звучали слова. Но Махиру все равно слышал. Куро молча говорил: «Спасибо, что не покинул». И эта благодарность заставляла Махиру чувствовать себя счастливым.IV
— Да что ж это такое! Куро! Махиру перестал сдерживаться минут пять назад и теперь откровенно дрался за возможность, казалось бы, всего лишь обработать рану. Куро снова вывернулся из его рук, но сбежать с бортика ванной так и не сумел — Махиру пережал его ноги коленями. — Отстань, уймись уже, достал! — Продезинфицирую рану и уйду! Да ты задолбал, замри хоть на секунду! — Она и так заживет, перестань надо мной издеваться. — Неужели так сложно потерпеть? — Я бессмертный. Зачем переводить медикаменты? Махиру мгновенно замер, вперив в Куро пристальный взгляд. Тот тоже приутих в ожидании удачного момента для побега. — Это еще что значит? — С первого раза не дошло? — С каких это пор мне должно быть жалко для тебя антисептика? Куро демонстративно повел плечами и отвернулся, заканчивая неугодный ему разговор. — Куро… Ноль реакции. — Куро, повернись, пожалуйста. Полный игнор. Махиру, конечно, понимал. Отчасти. Ненависть Куро к монстрам. Ненависть к себе. И даже кровоточащий порез — Куро отвлекся на рекламу воскресной распродажи, пока вынужденно точил кухонные ножи — напоминал ему о бремени бессмертия. Монстры не заслуживают помощи — так думал Куро, но не Махиру. Да и перед ним сидел вовсе не монстр. Поставив антисептик справа от Куро, Махиру обхватил его лицо обеими ладонями и под возмущенное бормотание привлек к себе. Ни одно слово не прозвучало бы достаточно убедительно. Куро не верил словам. Наверное, такое случается, когда слышал их слишком много. Но сказать было что. Проигнорировав предупреждающий взгляд алых глаз, Махиру наклонился вперед и осторожно смял поцелуем нижнюю губу. Мог бы он выразиться иначе? Да, конечно. Но Куро не стал бы слушать. Зато теперь у него не было выбора. Махиру молча говорил: «Я хочу заботиться о тебе». И приросшему к месту Куро ничего не оставалось кроме как наблюдать за улыбающимся мальчишкой, принявшимся бережно обрабатывать его почти заросший порез.V
Сонный Дьявол отрицал, что такое когда-нибудь произойдет с ним. Обычно прикосновения были для него серыми или красными. Или черными. Но сейчас они бесцветные, потому что ослепляют. Сбитое дыхание прикасалось к нему горячим дуновением. Сжатый стон ласкал его уши. Гладящие ладони шептали ему мольбы. И он отвечал. Неумело, робко, но жадно, поскольку боялся, что, открыв глаза или перестав целовать, снова окажется один. Он не заслуживал таких прикосновений. Такого внимания, такой близости, такой любви. И этих губ, сцеловывающих горячие слезы, невыплаканные еще с тех времен, когда у него в груди билось живое сердце. В объятиях Махиру прошлое рассыпалось, и оставался только он настоящий. Он без имени — разбитый, неправильный, почти что мертвый, совсем не бессмертный. Тот он, который плакал над смертью и под ее же натиском закрывал глаза. Тот он, который жаждал спокойствия и, наконец, получил его отголосок, млея под бережной лаской. Сейчас ему не нужно было бороться, не нужно было доказывать, исправлять, защищать. Он мог честно показать то, что от него осталось — истлевшие угольки чувств, засыпанные черным песком ошибок и разочарований. Он знал, что эти угольки не станут насильно разжигать скворчащим маслом. Вместо этого их осторожно распалят неощутимым прикосновением ветра. Одиночество до сих пор казалось безопасным, но оно всегда оставалось губительным. Не сходя с места, Сонный Дьявол бежал от людей, от решений, от самого себя. И вот теперь ему дали шанс обернуться несмотря на то, какую боль это могло причинить. Она не будет ему страшна, пока он знает, что его позовут по имени и подадут руку, когда понадобится помощь. Махиру молча говорил: «Я с тобой». И Куро молча отвечал, благодарно выцеловывая любимые губы.