Сердце зимы

– Забыл, – пробормотал Снусмумрик и зябко поежился. В этом году осень спустилась на Муми-дол раньше времени. В день, когда в прошлом году еще пробивалось высокое и бледное солнце, в этом небо уже заволоклось обложными снеговыми тучами. В прошлые годы под облаками еще клубились птицы, выстраивая причудливые изменчивые фигуры, – в этом они уже давно улетели, прощально крича что-то о спешке и тревоге. Снусмумрик хотел найти свежий желтый кленовый листик, чтобы вспомнить пару недавно пришедших нот при виде его острых кончиков, – но под ногами громоздились кучи жухлых и сухих листьев, опавших еще две недели назад. И хотя он всегда уходил из Муми-дола в одно и то же время, в этот раз понимал, что непозволительно засиделся у Муми-троллей в саду. Может быть, поэтому он забыл опустить письмо в дупло. Собственно, забыл не в первый раз, и к тому же все письма Снусмумрика были одинаковы: «С первым весенним днем я вернусь к тебе. Будем вместе строить запруду». Этой весной они тоже строили запруду. Раньше это всегда была игра, веселая и увлекательная. Сейчас Снусмумрик задумался, а так ли уж нужно ее строить, эту запруду. Видно было, что Муми-тролль какой-то задумчивый. Может быть, запруда превратилась у него в ритуал, в то, что он всегда делает весной со Снусмумриком? Или он вообще согласился ее строить, только чтобы доставить ему удовольствие? Муми-тролль любит доставлять своим друзьям удовольствие. Главное, не дать ему понять, что и удовольствия-то нет… «Ой-ой, – подумал Снусмумрик. Говорить вслух было холодно: клубы пара вырывались изо рта, и вместе с ним выходило тепло Муми-дола. – Он такой чувствительный, этот тролль. Я даже не представляю, что он опять почувствует, не найдя моего письма!» И хотя Снусмумрик сразу же выбросил Муми-тролля из головы, а ветер подгонял его резкими порывами, он остановился на первом же перекрестке, потоптался немного и направился обратно. Смеркалось – темнело рано. В этом году темнело очень рано, будто тьма ожила и решила потребовать то, что отобрало у нее солнце весной. Уже почти в кромешной тьме Снусмумрик вошел в сад. Ветер перебирал листья, скрюченные и темные; они шуршали, переползая с места на место. Муми-мама перед тем, как залечь в спячку, укрыла грудами листьев клумбы с розами, и в темноте эти холмики казались спящими чудовищами. Муми-дом притих, ссутулился под осенним холодом, но в саду мерцал огонек. Снусмумрик направился туда; свет горел в купальне. Это была хорошенькая купальня, выстроенная в виде восьмиугольного домика, с простенькими витражами из красных и зеленых стекол в окнах. Как все, что делали Муми-тролли, она была прочной и надежной. У Снусмумрика мелькнула сумасшедшая мысль, что какое-то существо – из тех, что оживают лишь с холодами – зашло в эту купальню и собирается понырять в ночном ветре. Но он увидел всего лишь Туу-Тикки. Она, как обычно, что-то напевала под нос, хлопоча в купальне, и ее темный силуэт двигался в красных и зеленых светящихся многоугольничках освещенного окна. Снусмумрик отвернулся. Он хотел расставить палатку в саду, но раздумал и направился в дом. Непривычная тишина навалилась на него, словно большой ком ваты. Она была сырой и мертвой, эта тишина, очень неприятной. Люстру под потолком укрывал белый чехол, мебель была накрыта покрывалами от пыли. Снусмумрик поежился, сбросил рюкзак и уселся за стол. Зажег керосиновую лампу. Он достал листок бумаги и задумался. «Строить запруду»? Что за чушь. В это лето Муми-тролль был уже ростом почти с Муми-папу и выглядел непривычно серьезным. Он меньше веселился, орал и затевал развлечения, больше сидел под деревьями и о чем-то думал – конечно, если не надо было ничего делать. И делал он тоже куда больше, чем раньше. По правде говоря, раньше он в основном развлекался. Внезапно в дверь постучали. – Вот оно как, – сказала Туу-Тикки. – А я-то думала, что это опять Муми-тролли проснулись. – Я вспомнил, что не написал очень важное письмо, – сказал Снусмумрик. – А, понятно. Тогда пиши, – Туу-Тикки вышла из дому, и тотчас послышался ее удивленный вскрик. Снусмумрик оторвался от письма – хотя он не написал еще ни слова – и выглянул в окно. Прямо перед ним торчала Морра. Ее круглые глаза ничего не выражали, а на лице оседал иней. Она сидела под окном, видимо, пытаясь получить хоть немного света, и закрывала обзор; Снусмумрик отпрянул, решив, что Туу-Тикки испугалась Морры, и снова сел за стол. Потом он встал. Вышел на кухню – там оставались хлебцы в накрытой корзинке, кольцо вяленой колбасы и немного варенья на донышке банки, нашел пачку чаю и поужинал. Все равно к пробуждению Муми-троллей вся еда бы зачерствела и припала пылью. Надо было сосредоточиться на письме, но Снусмумрик вместо этого достал гармошку. Она согрелась, и застывшие в ней нотки сразу вылетели и зазвенели. Однако в мелодию они складываться почему-то тоже не спешили. «Не везет, – решил Снусмумрик. – Видно, все замерзло. Завтра отогреется…» Утром он съел остатки вчерашней еды и выглянул во двор. Белые мухи кружились в темном, сумеречном воздухе. Еще не рассвело, и стало ясно, что уже и не рассветет по-настоящему до самой весны. Снег, падая на землю и дорожки, таял, но на верхушках лиственных куч он держался белыми холмиками. Туу-Тикки, неся в лапках ведро и удочку, кивнула ему. – Вчера я кое-что нашла, – сказала она, поравнявшись со Снусмумриком. – Не знаю, к чему это. Оно не зимнее. К зимним существам лезть не стоит – они не хотят знакомиться, значит, и не надо. Но оно и не летнее. Снусмумрик кивнул. – Мое письмо, – сказал он. – Я его еще не написал. – Может быть, – глубокомысленно отозвалась Туу-Тикки, – оно тоже не зимнее. Она пошла в купальню, и в ведре у нее плескалась рыба. Снусмумрик отложил карандаш и снова взял гармошку. – Туу-Тикки, – вдруг окликнул он. – А что ты нашла? Вдруг это музыка, мелькнуло у него в голове. Музыка – она тоже летняя, если разобраться. Или так: не летняя и не зимняя. Держа в лапе гармошку, он пошел за Туу-Тикки. Однако в купальне никакой музыки не было. Бутерброд, намазанный маслом, пролетел и лег на блюдечко, а блюдечко подплыло по воздуху к Снусмумрику. За ним подплыла чашка чаю. – Это мои невидимые мышки-землеройки, – пояснила Туу-Тикки. – Это разные животные, – заметил Снусмумрик. – Они мышки или землеройки? Ты у них не спрашивала? По-моему, это важно. – Нет, – Туу-Тикки пожала плечами. – Если они не говорят, значит, не важно. У них тоже должны быть маленькие тайны. Она подняла картонную шкатулку – из тех, что дарят девочкам на Рождество, разрисованную розочками – и показала ему. – А вот это подкатилось мне к самым ногам. Снусмумрик посмотрел. – Что это? Камень? – Нет. Там, внутри, что-то стучит. Я думаю, это сердце. – Сердце зимы? – Нет. Еще не зима. Еще осень. – Это больше похоже на яйцо, – заметил Снусмумрик. – Пожалуй, ты прав, – ответила Туу-Тикки. – Поэтому я решила его положить вот сюда, – она кивнула на шкаф. – Раньше там жил предок Муми-тролля, но Муми-тролль его выпустил. Теперь там будет жить яйцо. Посмотрим, что за птица из него вылупится. Они устроили шкатулку в шкафу, закутав ее старыми купальными халатами Муми-троллей, а потом Туу-Тикки предложила перекусить свежим рыбным супом. Часы показывали сначала вечер, а потом ночь – к ночи сумерки и впрямь стали непроглядными, и в этой тьме повалил снег. Сперва он, как и утром, не держался, но очень скоро белые хлопья приморозили землю, и к полуночи уже укрыли ее плотным белым одеялом. Наутро Снусмумрик обнаружил себя внутри сплошного сугроба. «Не стоило мне возвращаться, – подумал он. – Теперь я отсюда не выберусь, а письмо так и не написал». Но тут же он поймал себя на том, что впервые решил написать что-то важное не музыкой. Ради этого можно было рискнуть. Туу-Тикки возилась в саду. Вокруг купальни уже выстроился целый ряд снежных зайцев, а рядом – небольшой снежный домик. Снусмумрик нашел в сундуках Муми-троллей теплую одежду, выбрался из дому, с трудом открыв дверь, в леске за домом набрал хворосту – он пропитался снегом и поначалу не хотел разгораться, но в конце концов запыхтел, и веселое пламя начало наполнять дом теплом. Правда, очень медленно. – Северный ветер, – озабоченно сказала Туу-Тикки, выглянув из купальни. – Он никогда не приходил так рано. И снега раньше в это время еще не было. Она поставила свечу в снежный домик – оказалось, что это фонарь. Некоторое время фонарь озарял сад мягким таинственным светом. А потом пришла Морра и уселась на него, так что от фонаря остался один липкий снег кучкой. Ветер дул и дул, становясь все свирепее и свирепее. Новый снег, пришедший вместе с ним, уже не был липким – он был мелким, сухим и колючим. В полумраке его вихри казались похожими на огромных летающих змей с оскаленными прозрачными пастями, готовых проглотить все живое. То были стаи Ледяных призраков – грозных хищников зимы. Туу-Тикки знала, что бывают зимние существа и побольше, не говоря уж о том, что они еще опаснее, но в Муми-дол эти другие почти никогда не являлись. Сегодня Снусмумрик тоже не написал письмо. А ноты в его гармошке так испугались, что забились куда-то в ее глубь. – Интересно, – сказал он, – а Ледяные призраки не могут как-то повредить Морре? – Не знаю, – ответила Туу-Тикки. – Она, знаешь ли, не рассказывает, кто и чем может ей повредить. Внезапно в завывания ветра и треск ветвей вплелся еще какой-то звук. Кто-то трубил в рог. Туу-Тикки слегка напряглась. На вершине холма что-то темнело, и это что-то ринулось с невероятной скоростью вниз, а за ним покатился небольшой шарик. Но это были не существа зимы, а всего лишь Хемуль на лыжах и в теплом лыжном костюме, сплошь облепленном снегом, и песик в комбинезоне, которого с трудом можно было опознать под снежными комьями. – Привет, – отдуваясь, рявкнул Хемуль. – Го-го-го, вот и я! Как поживает прелестная фру Муми? Она была в моем сердце! Ах, какие горы, какие трассы там по уровню сложности! А по чистоте! Жаль, что она со мной не поехала! – Чаю? – предложила Туу-Тикки. Снусмумрик подумал, что она, должно быть, недолюбливает Хемуля. Но и не гонит – ведь он друг Муми-мамы. – Не-не-не, никакого чаю! Вот он, – Хемуль указал на песика, – пусть остается. Юнк, – рыкнул он, – иди, пусть фру Туу-Тикки даст тебе горяченького! Моя подружка, Саломея, куда-то подевалась, – пояснил он. – Ее снесло ветром, когда я катался с ней на плече. Готовьтесь поить ее чаем, когда она найдется! – Погодите, – сказала Туу-Тикки. – Вы что же, не видите Ледяных призраков? – Го-го, конечно, вижу! Если бы не они, я бы сейчас тоже принялся за чай и кое-чего посытнее, жрать хочу – не могу! Но если я сейчас не найду мою подружку, – Хемуль вдруг прекратил посмеиваться, – они же ее съедят. Они тоже хотят жрать, а Саломея им на один зубок. Юнк заскулил. – Сидеть, я сказал, – добродушно буркнул Хемуль, оттолкнулся палкой и заскользил на лыжах дальше. Туу-Тикки пригорюнилась, а невидимые летучие мышки-землеройки вынесли Юнку миску горячего рыбного супу. Хемуль уносился на лыжах вдаль, подгоняемый ветром, и звук его рога летел вперед, почти не оставаясь в Муми-доле, но гармошка Снусмумрика так и не ожила. Ни одной нотки, ни одного звука не смог добыть из нее Снусмумрик, как будто музыка в нем умерла до весны. На белом листке по-прежнему не появлялось ни строчки. Внезапно послышался отчаянный лай песика Юнка. Он удалялся, словно песик куда-то бежал. Снусмумрик тоже вышел – и тоже побежал за Юнком, удивляясь самому себе, а за ними бежала Туу-Тикки, держа в лапах пучки хвороста и огниво. Там, в холмах, был Хемуль. За пазухой у него немного топорщилось, а сам он порывался идти вперед, к Муми-дому, но ему этого не давали. Стремительные Ледяные призраки вились вокруг него, то и дело пикируя сверху; Хемуль яростно отбивался лыжными палками, и даже пару раз сбил призраков на землю – они падали, рассыпаясь мелкими блестящими льдинками, но остальные продолжали атаку. Юнк бросился к нему на помощь, но безрезультатно – наоборот, один из призраков схватил его за шиворот и начал трепать. – Стой, – задыхаясь, крикнула Туу-Тикки. Она подожгла пучки хвороста, и один дала Снусмумрику. С полыхающим хворостом они ринулись на Ледяных призраков, крича и топая лапами. Огонь был единственным, чего боялись существа из снега и льда. Ледяные призраки попятились. – Бежим! – закричала Туу-Тикки. – Они сейчас вернутся. Хемуль схватил Юнка, забросил его на плечо, и они понеслись к дому. Хемуль на лыжах двигался куда быстрее, чем Снусмумрик и Туу-Тикки, увязавшие в снегу, но факелы в лапах хранили их надежно. От Ледяных призраков – да, но не от Морры. Ее громада, темная и мертвенная, надвинулась на них. Туу-Тикки бросила факел, и Снусмумрик тоже, – Морра, сразу потеряв к ним интерес, уселась на горящий хворост, и тот с шипением погас. Стало тихо. И в этой тишине Снусмумрик услышал, как шелестит ветер – сухим ледяным шуршанием очень холодной поземки. Хемуль расположился в доме Муми-троллей и болтал без умолку. – Го-го, – разносился его смешок по комнатам. – Они дрыхнут, ну ты подумай! Я-то думал, фру Муми излечилась от этой глупости! Вот ведь у некоторых привычка лениться, подумать только! Из-за этого они вечно пропускают все самое интересное! Хемуль ввалился в комнату, где сидел, мусоля карандаш, Снусмумрик, и хлопнул его ручищей по плечу. – Я так думаю, главное – свежий воздух! Встать пораньше, и вперед, вверх, на просторы! – Точно, – сказал Снусмумрик и опустил голову прямо на лист бумаги. – Я думал, мы немного покатаемся, возьмем фру Муми и махнем в горы! Эх, какие же там трассы! А летом – взять снарягу и подняться на главный пик! Представляешь, подниматься вчетвером, оставить записку и вернуться героями! А она спит, надо же, – Хемуль покачал огромной головой. – И я бы, знаешь, поехал в горы и без нее. Но такая незадача – куда Саломее сейчас в горы? Она же простудилась, ну, эти мне хрупкие барышни – чихает и кашляет без передышки! Снусмумрик вспомнил, что Хемуль сражался с Ледяными призраками именно из-за какой-то своей подружки, но он тогда так и не спросил, нашлась ли она, и даже не сразу вспомнил, что ее зовут Саломея. – А что это ты пишешь? – Хемуль с любопытством сунулся мордочкой в бумагу. На бумаге не было ни слова, ни единого слова. – Письмо другу, – неохотно признался Снусмумрик. – Э, никогда не писал писем, – Хемуль махнул лапой. – Да и дружба, она не в словах, а в делах. «Ты просто никогда не дружил с чувствительными троллями», – подумал Снусмумрик. За болтовней Хемуля было невозможно что-то написать, как и сочинить. Поэтому Снусмумрик выбрался из дома и поплелся гулять. На нем была теплая парка, сапожки и шерстяные брюки, однако непривычный холод пробирал его до костей. Снусмумрик втянул лапы в рукава, надвинул капюшон на самый нос – ничего не помогало. Стоило ему провести несколько минут на ветру, как он весь продрог. – Эй, смотри-ка! – воскликнула Туу-Тикки, завидев его. – Яйцо дало трещину! Снусмумрик уже забыл про яйцо. – Мне не удается написать песню, – угрюмо произнес он. – Тебе удастся что-то другое, – нетерпеливо отозвалась Туу-Тикки. – Скоро зима, зимой рождаются совсем другие песни. Вот послушай, – и она засвистела что-то меланхолическое. Яйцо, все еще лежавшее в коробке, действительно треснуло, но непохоже было, чтобы из него собирался вылезти птенец. Оно лежало тихо-тихо, и Туу-Тикки грустно заметила: – Должно быть, птенец внутри умер, оттого оно и треснуло. – Надо его похоронить, – предложил Снусмумрик. – Давай зароем его в снегу. – Ты говоришь как Муми-тролль, – ответила Туу-Тикки. – Мои мышки думают, что его надо подержать здесь еще немного, может быть, птенец все-таки жив. – Муми-тролль бы не поверил, что птенец умер, – не согласился Снусмумрик. – Да ну? В то, что бельчонок с пушистым хвостиком умер от поцелуя Ледяной Девы, он почему-то поверил, – Туу-Тикки пожала плечами. Снусмумрик подумал, что ни разу не видел, как кто-то умирает в присутствии Муми-тролля, и не знает, что бы тот сказал. Наверное, заплакал бы. Старый, прежний точно бы заплакал, но тот, которого он узнал только этим летом, – может, и нет. Может, он бы молчал, грустно склонив мордочку, и невыплаканные слезы выжгли бы первый из взрослых шрамов на его сердце. К югу от дома Муми-троллей образовалась небольшая площадка, мало засыпанная снегом – с севера же намело огромный сугроб. Снусмумрик не заметил серые тени, скользившие в сумерках, и, когда увидел с южной стороны костерок, сильно удивился. Вокруг костерка сидели Волки. Их небольшая компания привольно расположилась под защитой дома и сугроба и жарила мясо – его аппетитный дух защекотал ноздри. Рыбный суп Туу-Тикки был, по правде, не такой уж и вкусный. – О, – сказала старшая Волчица, – десерт идет! Волки захохотали, стуча кружками с подогретым элем так, что из них выплескивались хлопья пены, и хлопая друг друга лапами по плечам. Снусмумрик попятился. Каждый из Волков был почти вдвое больше него самого. – Что ты тут делаешь, голодранец? – свирепо спросила королева Волков. – Я лучший друг Муми-тролля, – сказал Снусмумрик, пытаясь держаться уверенно, но у него не вышло ничего, кроме жалобного писка. Снусмумрик еще никогда не чувствовал себя таким маленьким и беззащитным. – И мою старшую сестру тоже удочерили, и она тут живет… – Они любят привечать всяких голодранцев, – прорычал один из Волков. – Даже нас, – поддержал его второй. – Хотя тебя я бы, пожалуй, не пустил в приличный дом, – заревел от смеха третий. – Да и твою морду там бы видеть не захотели, – ответил второй, и вся компания зашлась хохотом. – Садись, – рыкнула Волчица. – Садись, жри и говори «спасибо». Хотя плевать, можешь не говорить. Я не люблю, когда мне в пасть пялятся голодными глазами. – Спасибо, – прошептал Снусмумрик, послушно взяв кусочек мяса. – Ты его напугала, мать, – заметил один из Волков. – Мы не едим мелких голодранцев, – усмехнулась Волчица. – Сколько там мяса с такого маленького существа! Мы знаем законы охоты, – строго добавила она, сверкнув глазами. – А кто ты? Чем живешь? – Я сочиняю песни. Ужин у Волков был самым странным, что происходило со Снусмумриком за всю его жизнь. Обычно он везде был желанным гостем, его радостно принимали, его песнями дорожили. А для этих созданий он был никем и ничем, и никакие законы охоты не помешали бы им расправиться с ним легким движением огромной пасти. И все-таки это было здорово – запах близкой опасности кружил голову, дразнил и беспокоил. Мясу не хватало соли, но Снусмумрик промолчал. – Так ты скальд, – обрадовалась Волчица. – Это хорошо! Наш, знаешь ли, погиб, – пояснила она. – Он, и еще двое наших братьев спят на красном снегу. Ледяные призраки напали на них. Но им это дорого обошлось! Ты должен выслушать каждого из нас и сложить сагу о славной гибели наших братьев. Снусмумрик подумал – и кивнул головой. Должно быть, это и есть те самые зимние песни, о которых говорила Туу-Тикки, решил он. …Волки рассказывали ему о битве с Ледяными призраками до утра. Снусмумрик слушал – и понимал, что зря вернулся. Ему было не место здесь, в зимнем Муми-доле, где обитали свирепые и таинственные существа. Здесь для него не нашлось бы ни хлеба, ни постели, а то, что он взял сам в доме Муми-троллей, ему не принадлежало. Но если бы он не вернулся – кто бы поймал и записал те ноты, которые приходили к нему вместе с рассказами Волков? Утром он столкнулся с Хемулем. – Го-го, – хохотнул он. – Да ты, никак, нашел себе какую-нибудь зимнюю милашку? Тут есть такие феечки, а в горах – еще и снежные ведьмочки, будь я кем-то вроде тебя, уж давно потерял бы голову от какой-нибудь! Но я, – тут он улыбнулся мечтательно, – другого склада Хемуль: мы, Хемули, крепко стоим на ногах, и уж если нам кто и нравится, так кто-то вроде нас самих. Верно я говорю, Саломея? – обратился он к кому-то столь миниатюрному, что Снусмумрик его даже не сразу заметил. Саломея была еще меньше Мю. Она была очень легкой, очень хрупкой, и не похоже было, чтобы она вообще держалась на ногах – такие они у нее были крохотные. Она сделала книксен – будто цветочек кивнул головкой. Снусмумрик тоже поклонился. – Именно, – пролепетала Саломея тоненьким голоском. – Она отличный товарищ, – сообщил Хемуль. – И она здорова! – Эй, – сказал Снусмумрик. – Дует ветер, Ледяные призраки становятся все сильнее и злее. Они напали на стаю волков и троих убили. Вы точно уверены, что должны уходить? – А как же! – удивился Хемуль. – Как в таких условиях кататься? – Тут вообще нельзя кататься. Поэтому мы пойдем в горы, – пропищала Саломея. – Там можно кататься, ничего не боясь. – Гав, – поддержал их Юнк. Снусмумрик выглянул в окно еще раз и покачал головой. Ледяные призраки носились на ветру. Они и правда сильно окрепли – даже по сравнению с тем днем, когда они напали на Хемуля. Теперь им уже не нужен был снег, чтобы стать видимыми – их льдистые синеватые тела утратили прозрачность. Синие глаза сверкали злобой, зубы скалились, гибкие змееподобные тела извивались, играя мускулами. – Но как вы собираетесь выходить отсюда? – А я уже не посажу ее на плечо, – невозмутимо сказал Хемуль. – Пусть сидит за пазухой, она все равно почти ничего не весит. На плечо я посажу Юнка, он умеет крепко держаться. И мы как понесемся на лыжах! У-ух! Го-го! Такие случаи только скрепляют дружбу, а после них есть что вспомнить! Да и потом, скучно жить, вовсе не подвергаясь опасности! – А друзья? – Я же сказал, им ничего не будет угрожать. – А что они ищут? – перебила Саломея. Ее голосок был столь тихим, что ей пришлось повторить сказанное дважды. – А кто их знает, – сказал Хемуль, – еду, наверное. Но это что, наше дело? Наше дело – здоровый образ жизни, го-го! Но он уже не выглядел настолько уверенным. Ледяные призраки метались вокруг Муми-дома, словно действительно что-то вынюхивая, и то и дело зависали над одним и тем же местом. Если бы они искали еду, то наверняка попытались бы еще раз напасть на Волков – ведь они все еще сидели под стеной Муми-дома. – Почему они вьются именно вокруг Муми-дома? – спросил Снусмумрик. – Что им тут нужно? Могли бы полететь к домам, где не спят – я знаю, что такие есть… – Да уж, – помрачнев, ответил Хемуль. Он-то сразу подумал о хемулиной родне – ведь они не ложатся в спячку! И тут к дому приблизилась Морра. Она еще выросла и почти закрывала небо. Все это время она бродила на горизонте, как оживший сугроб, темная и бесконечно одинокая, иногда жалобно завывая в поисках тепла, но сейчас вдруг решила поискать немного света во дворе Муми-троллей. Не обращая на Ледяных призраков никакого внимания, она направилась на южную сторону дома – еще бы, Волки не загасили костерок, на который можно усесться! Ледяные призраки зависли над ней, а потом поплыли следом. – Вот, – удовлетворенно заявил Хемуль. – Они ушли. Можно и нам топать. Пока, старина, – он похлопал Снусмумрика по плечу. – Передай привет фру Туу-Тикки и фру Муми, когда она проснется! Он взвалил на плечо Юнка, запустил Саломею себе за пазуху, вскочил на лыжи и помчался по снегу, вздымая целые фонтаны из сухих рыхлых снежинок. С другой стороны послышалось рычание Волков, рассерженных на Морру, и ее недовольное гудение, а потом – вой и визг. Целая стая огромных Ледяных призраков вылетела из-за дома и помчалась, пикируя на Хемуля. Тот несся, крича «Го-го! Нас не поймать!» и выписывая сложные фигуры на снегу, но Ледяные призраки настигали его. Расстояние между ними быстро сокращалось. А за Ледяными призраками неслись, стелясь над снегом, Волки, одержимые жаждой мести за погибших братьев. Снусмумрик затаил дыхание, не в силах пошевелиться. Он уже начал понимать, что делают Ледяные призраки: заманивают и загоняют Хемуля обратно к Муми-дому. Здесь им легче было его поймать, чем на открытом пространстве. Преследователей они, видимо, не замечали. – Ты взял, – захлебывались они ледяными скрежещущими голосами. – Похитил! Отнял! Наше! Ты похитил наше! Их голоса не звучали в ушах, как любые другие, – они шелестели по краю сознания, как сухая морозная поземка, они поскрипывали прямо по сердцу, как не слипающиеся от холода твердые крупинки снега, они осыпались и холодили грудь, и Снусмумрику казалось, что очень скоро они заморозят всю душу и превратят его в очередного Ледяного призрака. – Стойте! Не трогайте его! – послышался голосок. Туу-Тикки с горящей головней выбежала на снег. – Хемуль! – закричала она. – Иди скорее сюда! Но самый большой и страшный Ледяной призрак скользнул и отрезал Хемулю путь в купальню. Снусмумрик подхватился и сбежал вниз, кляня себя за оцепенение – теперь он понял, что то была трусость. – Сюда! – крикнул он, распахивая дверь. Хемуль бросился в дом. Ледяные призраки взревели за дверью. В их беззвучном реве – шелесте поземки и скрипе снега – слышалось: «Мы тебя найдем, мы свое заберем, а тебя в снежный ком превратим, будешь недвижим до скончанья зим!» Но еще громче и яростнее взревели Волки. Теперь они уже не смеялись и не обменивались грубоватыми шутками. – Заходи с фланга, – командовала Волчица. – Построение клином! Загонщики, вперед! – Отомстим за братьев! – Бей Ледяных! – Отдайте наше, – завывали в ответ Ледяные призраки, – отдайте, отдайте, отдайте… Снусмумрик сжался, понимая, что должен выйти и сказать Туу-Тикки то, что он понял. А понял он, что Ледяные призраки ищут яйцо, которое треснуло в коробке. Может быть, это было яйцо Ледяного призрака. Неудивительно, что детеныш умер, – ведь они не выносят тепла! Но Туу-Тикки и сама выбежала из купальни, страшно взволнованная. – Снусмумрик! Снусмумрик! – кричала она. – Он не умер! Птенец не умер! Он… он… И купальня внезапно начала разваливаться. С шорохом и визгом выбежал кто-то непонятный – тот, кто живет под кухонным столиком, вспомнил Снусмумрик. С писком выпорхнули мышки-невидимки, от волнения став видимыми, – и Снусмумрик увидел, что это не мышки и не землеройки, а настоящие летучие мыши с дрожащими перепончатыми крыльями. Вылетели красные и зеленые стекла из окон, сдвинулась и покатилась в снег восьмиугольная остроконечная крыша, плита перевернулась, а суп, варившийся на плите, с шипением выплеснулся в снег. Одежда, табуретки, вязание, книжки, посуда – все разлетелось в стороны, а из-под хлама и рухляди вставало огромное серебристое чешуйчатое тело, разворачивая гигантские крылья – почти такие же, как у мышек-невидимок, только больше, больше, в тысячу раз больше. Шипастая голова на длинной шее, покачиваясь, наклонилась к Туу-Тикки. – Мамаша? – прошипел необыкновенно низкий, но дружелюбный голос. Снусмумрик уже понадеялся, что Ледяные призраки искали своего короля или королеву в лице – вернее, морде этого создания, и теперь, возликовав, оставят всех в покое. Но Ледяные призраки вовсе не обрадовались при виде «птенца». Наоборот, они ринулись на него, пытаясь вгрызться в крылья и колоссальное тело. Существо стряхнуло их – раз, другой… Ледяные призраки взлетели, построились клином и спикировали на него. Существо секунду растерянно смотрело на них – а потом неожиданно, словно сообразив, что делать, раскрыло пасть и выпустило длинную струю серебристого пламени. – Дракон! Смотрите, это же дракон! – кричала Туу-Тикки. Дракон взмахнул крыльями – и взлетел. Полыхнуло серебристое пламя, метнулся, хлеща по ледяным телам, мускулистый хвост – и спустя несколько секунд все было кончено. Последний Ледяной призрак осыпался в снег осколками льда. – Противные ледышки, – заметил Дракон, опускаясь на землю. – Кто ты? – пропищала Саломея. Как всегда, ее несколько раз переспросили, но Волки и Дракон оказались более чуткими. Волки согласно зарычали. – Дракон. Но я еще маленький, – признался Дракон. – Мне нужно кое-что вспомнить. Мы помним все, что случилось в нашем роду, но кое-что надо уложить в голове. Так… эти злые ледышки – они едят наши яйца. Считают, что если они съедят яйцо дракона, то станут непобедимы и больше не допустят ни тепла, ни солнца. На всей земле воцарится мороз! – Гав! – не стерпел Юнк. – Это неправда, – смущенно пояснил Дракон, – но ледышки не просто злые, они еще и глупые. Ничему не учатся. Мои родители хотели меня тут спрятать, чтобы ледышки не украли яйцо… Хорошо, что крестная меня нашла! – Крестная? – Повторила Туу-Тикки. – Го-го, не так уж плохо – стать крестной мамой дракона! – расхохотался Хемуль. – А где ты будешь жить, малец? – спросила Волчица. – Своего дома у тебя нет, так ты еще и чужой развалил… – Извините, – Дракон совсем засмущался. – Мы живем в Неприступных горах, на самых вершинах. А за дом… – Ничего страшного, – перебила Туу-Тикки. – Весной мы вместе с Муми-семейством выстроим новый. – Вот, – Дракон выдернул у себя огромную сверкающую чешуйку. Она оказалась необычно тяжелой и прозрачной, и когда Туу-Тикки взяла ее в руки, оказалось, что это настоящий алмаз. – На память. – Так мы увидимся, – обрадовался Хемуль. – Я как раз еду кататься в Неприступные горы! – Давай подвезу, – предложил Дракон и вытянул крыло, чтобы Хемуль мог взобраться к нему на спину. – Держитесь крепче! – Прощайте, друзья! – До свидания! – Гав! Все перебрались в Муми-дом, где Волки тут же принялись греть и пить эль, хохоча и перебрасываясь шутками, мышки снова стали невидимыми, а Туу-Тикки раздобыла из подвалов Муми-троллей моченые яблоки, соленые огурцы, солонину и что-то еще, из чего затеяла готовку. Снусмумрик ушел наверх. Он засвистел что-то под нос – рассеянно и грустно. Потом наиграл на гармошке коротенький отрывок. И еще один. И еще. Новые мелодии были очень не похожи на его прежние песни – теперь это была настоящая зимняя песня о Волках и Ледяных призраках, о битвах и опасности, о красных пятнах на белом снегу, верности и дружбе. Тогда Снусмумрик спустился вниз и проиграл все, что сочинил, Волкам. – Отличная сага! – одобрили они, стуча лапами по полу. – Давай к нам в стаю, будешь скальдом! – Это было бы здорово, – сказал Снусмумрик, польщенный и смущенный. – Но я маленький и слабый, я буду мешать вам на охоте. И потом, у меня есть друг. – Ты даже не вспомнил о нем, – возмутилась Волчица. – Ты не сложил о нем сагу, – добавил один из ее братьев. – И не совершал подвиги вместе с ним, – сказал второй. – Друг – это когда смешали кровь, – указал третий. – У нас это все еще впереди, – заявил Снусмумрик. Он снова вернулся к письму. «Привет, – написал он. – Не волнуйся и не грусти. Мне очень много нужно тебе рассказать. Я вернусь в первый день весны. Жди меня! Будем вместе строить новый домик для Туу-Тикки!»