Камелии значат ожидание

Повсюду разбросаны многочисленные банки от пива и прочей дряни. Бинты, бинты и много крови вокруг. Он резал руки и ноги, шею, лицо. Пожалуй, это единственное, что спасало его от душевных терзаний. Он не ел уже несколько суток. Не спал от слова совсем. Он не хотел засыпать, потому что как только закрывал глаза, то видел его. Очередная выкуренная сигарета затушена о запястье, почерневшее от золы и ожогов. Он усмехнулся. Впервые за долгое время встал со ставшего уже родным угла и направился к зеркалу. На него посмотрело страшное существо, отдаленно похожее на человека. Плотные шторы плохо освещали лицо, полностью покрытое шрамами. Какие-то из них кровоточили, болели, ныли, но спасали от внутренней боли. Под глазами пролегли круги. Черные-черные круги. Такие же черные, как его мерзкая душонка. Бинты частично спали, открывая его шрамы. Шрамы попыток суицида. Шрамы, оставленные когда-то в далеком детстве. - Смотри, что ты со мной сделал. Ты рад этому, Чу-у-у-я? Он протянул это куда-то в пустоту. Он даже не удивлялся своему охрипшему голосу. Он не удивлялся своему внешнему виду. Он уже ничему не удивлялся. Осаму тихо вздохнул. Он подошёл к окну и раздвинул шторы. Пара капель крови упала на коричневую ткань. Красная жидкость из свежих порезов стекала по тонким рукам человека. Казалось, будто он этого и не замечал вовсе. Выйдя на балкон, он закурил сигарету. За что ты так со мной? *** Белый гроб, белая рубашка, белый смокинг. И белые камелии в нежных руках, сложенных на груди. Рыжие волосы парня были аккуратно заплетены и покоились на его плече. Осаму показалось, что он спит. Просто тихо и мирно спит за своим рабочим столом. Прямо там в Мафии. Как же он хотел это все вернуть. Как же он хотел отговорить Чую от того злополучного задания. Как же он не хотел видеть мертвым этого просто парадно одетого юношу. Просто. Но реальность всегда его ненавидела. Даже тогда, когда он родился. Даже тогда, когда его собственная мать сдала в рабство в руки старого извращенца. Даже тогда, когда он впервые лишил человека жизни. Даже тогда, когда захотел наконец умереть. Он возненавидел белый цвет всем своим сердцем. Мори Огай смотрел на то, как опускается в землю гроб его подчиненного, Элис постоянно теребила складки своего черного платья и плакала, Кое прижалась к плечу главы Черных Ящериц и тоже плакала. Глубокую яму засыпали землею, грудь юноши что-то больно сдавило. В горле стоял ком, не давая сказать и слова, хоть и говорить то было не надо. Йосано, что тоже пришла проститься, посмотрела на меня с сожалением, похлопала по плечу и ушла. Ушла Кое, ушел Акутагава, ушли Мори с Элис. Ушли все. Остался он один наедине с каменной плитой и высеченной на ней надписью: Накахара Чуя. Похоже впервые он заплакал. Впервые позволил себе дать волю эмоциям. Впервые захотел сдохнуть прямо тут, посреди кладбища. Лишь бы больше никогда не чувствовать эту боль и отчаянье. *** Дазай потушил сигарету и прошел в зал. На тумбе в вазе стояли камелии. Белые. Такие же, что сжимали тонкие пальцы Накахары. Он взял одну и вдохнул их прекрасный запах. Подойдя к окну Осаму понял. Камелии означают ожидание. Чуя ждет его. Всегда будет ждать. Последнее, что Дазай сказал, прежде чем спрыгнуть с окна, было: - Я всегда буду любить тебя, Чуя...