***
— Сержант, успокойтесь! — прикрикнул Филлипс, со вздохом наполнил стакан дешевым виски и протянул его Баки. Их беседа длилась больше получаса и, если отбросить поток ругани и препирательств, сводилась к решению простого вопроса. Нужно ли идти и искать Стива? Баки давил на то, что прошло не так много времени после падения и еще есть шанс его найти. Филлипс не был готов так рисковать людьми. С каждой минутой порывы ветра становились более резкими, а мягкие хлопья снега — острой, колкой крупой. Буря набирала обороты. — Это просто невозможно. Метель не даст прочесать хребет. Я не могу рисковать вашей группой ради одного солдата! Даже если это Роджерс! Баки тяжело посмотрел исподлобья на полковника и демонстративно отодвинул от себя стакан. Ему нужна была трезвая голова. Максимально трезвая в сложившейся ситуации. Внутри все клокотало и кипело, требовало идти, искать, действовать — с командой или в одиночку — не имело значения. Главное — попытаться найти Стива. Баки твердо верил, что тот выжил. Чувствовал. Стив не мог погибнуть вот так — глупо, нелепо, не по-геройски. Он не мог погибнуть, оставив Баки одного. Этот сопляк вечно выкручивался, выживал даже тогда, когда казалось, что все — шансов нет. Когда его слабое и нелепое тело подводило, сраженное очередной болезнью, заставлявшей его лежать не поднимаясь и дышать с присвистом через раз. Когда бывал сильно избитым после очередной правды, вываленной на голову кого-то, кому она была не в нос. Он всегда, абсолютно всегда пересиливал себя и жил. А сейчас, когда Стив стал таким… таким Стивом — гармоничным внутри и снаружи, усиленным сывороткой, горой литых мышц, соответствующих стальному характеру и несгибаемым принципам, идеальным — он точно не мог погибнуть. Баки моргнул, и на с силой сжатые кулаки упали обжигающие капли. Отчаяние, боль утраты и неверие нашли выход в слезах. Он зло стер их тыльной стороной ладони, оставляя на щеках пыльные разводы, и снова с вызовом посмотрел на полковника. Филлипс тяжело вздохнул и грузно осел на стул, враз накинув десяток лет сверху к реальным. — Сынок, — мягко начал он, подтянул к себе стакан и повертел его в пальцах, будто раздумывая, что делать с содержимым в нем, — у всего человеческого есть предел. Да, профессор Эрскин раздвинул эти границы для Роджерса, сделав сильным, сделав лучшим, но все равно оставив человеком. Пережить такое падение невозможно. Мне жаль. Солдаты гибнут на войне — это аксиома, даже такие, казалось бы, идеальные, как Капитан… особенно такие идеальные, как он. Я подпишу для вас всех увольнительную на неделю. Постарайся смириться и принять за это время то, что твоего друга больше нет. Я соболезную твоей утрате, сержант, но война еще не окончена, а вы, я верю, залог ее победы. Баки открыл было рот, чтобы вступить в очередной спор, но на его плечо легла горячая ладонь, заставляя поморщиться от неприятной боли в чудом не выбитом суставе, лишь синяки, растяжение и ушиб — все это было терпимо. В нос ударил аромат дорогого парфюма, металла и машинного масла. Старк. — Полковник, я лично прослежу, чтобы они ни во что не вляпались, — сказал Говард и предупреждающе сжал пальцы на плече Баки, когда тот дернулся. Филлипс смерил его недоверчивым взглядом, демонстративно осмотрел побелевшие от усилий пальцы на плече Баки, снова вздохнул и размашисто подписал увольнительные для всех Коммандос. — Хотелось бы мне верить, Старк, что я об этом не пожалею. Хотелось бы мне верить… Баки вылетел из палатки, зло захлопал ладонями по карманам в поисках сигарет, а обнаружив, выбил одну и сжал зубами. Перед носом щелкнула черная «Зиппо», прихватывая дрожащим огоньком папиросную бумагу и позволяя наконец-то затянуться крепким горчащим дымом. Баки стоял посреди непривычно тихого лагеря в расстегнутой куртке и не ощущал холода, хотя ледяной ветер пробирал до костей. — Идем, сержант, — сжав сильной ладонью его плечо, Говард потянул его прочь от палатки Филлипса. — Старк, — прорычал Баки, сбрасывая его руку и глядя тяжело и с вызовом, — Старк, я все равно пойду его искать! К черту Филлипса, все к черту, я не могу его там бросить! Он бы меня не оставил… Лучше сдохну в горах, чем всю жизнь буду грызть себя за упущенный шанс его спасти! — Сержант, прекрати истерику! Я все прекрасно понимаю. И тебя — Роджерс для тебя слишком много значит… — Говард произнес это со странной интонацией, такой, что щеки Баки непроизвольно окрасились пятнами неровного румянца. Неужели Говард заметил, что на самом деле Баки испытывает к Стиву, как по-особенному он на него смотрит и как касается чуть дольше, чем это позволяют рамки дружбы? Нет, не может быть. Баки всегда был аккуратен со своими неправильными чувствами, прятал их глубоко и надежно, потому что за такое в далеком сейчас Бруклине лечили, а на фронте — отправляли под трибунал. — … и понимаю полковника, — невозмутимо продолжил Говард, глядя прямо в глаза, — вы слишком ценные, у вас за плечами колоссальный боевой опыт и каждый из Ревущих стоит как минимум десяти простых солдат. Он не может допустить потери такого отряда. Так что давай, сержант, утри сопли и пошли. Баки в две глубокие затяжки докурил, вдавил окурок носком ботинка в хрусткий снег, запахнул куртку и двинулся следом за Говардом. В палатке Старка находились Коммандос полным составом — хмурые, мрачные и злые. Пегги, непривычно измотанная и без неизменной красной помады на губах, сидела на стуле и нервно выстукивала ногтями по деревянной столешнице рваный ритм. — Итак, раз все в сборе, — Говард раскатал по столу большую карту, закрепил ее кнопками и уперся ладонями в край, нависая над ними, — Барнс, можешь указать, где примерно он сорвался? Баки удивленно посмотрел на Говарда, неуверенный, что не ослышался. Буквально пару минут назад тот говорил Филлипсу, что проследит, чтобы они ни во что не вляпались, а теперь готов сам возглавить сумасшедшую авантюру? Говард вопросительно вскинул бровь в ответ. — Барнс, не тяни кота за яйца, — пробасил Дум-Дум и отхлебнул из фляжки. По палатке пополз аромат не привычного паленого алкоголя, а кофе — дешевого, плохого качества, с кислинкой, но все же его, — мы, конечно, не такие близкие друзья Кэпа, как ты, не сверлим спину влюбленными глазами, когда он этого не видит, не вздыхаем тоскливо в дальнем углу, хорошенько набравшись, но, тем не менее, мы его ценим, и он важен для нас. Без Роджерса мы бы все там подохли, как вшивые псы. Поэтому кончай таращиться на нас и шевели жопой, времени мало. — Дуган! Это личное! — прикрикнула Картер и хлопнула ладонью по столу. — Простите, мэм, — в голосе Дум-Дума не было ни капли раскаяния. Баки в эту секунду ощутил, что земля уходит из-под ног. Они знали. Он обвел всех растерянным взглядом и убедился в этом — все присутствующие здесь знали, что Стив Роджерс для Баки Барнса нечто большее, чем друг. — Любой, кто достаточно долго пробыл с вами, заметил это, — сказала Пегги и, поднявшись на ноги, отобрала фляжку у Дум-Дума и отпила из нее, совершенно не брезгуя, — любой, кроме самого Стива. У него с пониманием чувств других людей небольшие проблемы. — Я бы сказал большие, — с кривой ухмылкой вставил Говард. — И почему я еще не под трибуналом, раз уж все в курсе? — буркнул Баки и, склонившись над картой, стал внимательно ее изучать. — Те, кто в курсе твоих чувств, Барнс — все здесь. За рамки нашей команды это не вышло, а нам, мягко говоря, насрать, что там между вами двумя происходит. Это ваше личное дело, пока вы не собираетесь трахаться у общего костра. Тогда я, пожалуй, ввалю вам обоим, не задумываясь о последствиях, и отправлю в лесочек с глаз подальше, — оскалился Дум-Дум и принял опустевшую фляжку обратно. Баки оторвался от карты и посмотрел ему прямо в глаза, стараясь найти хоть каплю отвращения и брезгливости к себе такому: с неправильными чувствами и желаниями. Не нашел. Во взгляде Дум-Дума было уважение к соратнику, прикрывающему твою спину, понимание, принятие и нотка сочувствия. — Спасибо, — выдавил из себя Баки, ощущая, как узел страха, сжавшийся внутри, немного ослаб. Он жирно обвел место на карте и припечатал его пальцем, — вот на этом участке он сорвался. — Ну что ж, господа, поздравляю вас с недельным отпуском в горах. Надеюсь, мы все его переживем, — сказал Говард, — полчаса на сборы и выдвигаемся.***
До ущелья буря еще не добралась. Здесь было относительно тихо, лишь ветер агрессивными порывами гнал над землей колючую смесь из крупинок снега и кристалликов льда, пробирался за шиворот, заставляя неуютно приподнимать плечи, пытаясь спрятать оголенное горло, и цеплял щеки, оставляя яркий морозный румянец. Баки подтянул ворот куртки выше, откинул растрепавшиеся, лезущие в глаза пряди с лица, удобнее перехватил винтовку и двинулся вперед. Добираясь сюда на вертолете — очередном эксперименте Старка, усиленном и усовершенствованном, — они не разбились лишь чудом и благодаря мастерскому пилотированию. Они приземлились на небольшой просеке в полукилометре от обозначенного на карте квадрата, спустились с гряды, а дальше решили разделиться, чтобы ускорить процесс поиска. Баки медленно продвигался вперед в плотной пасмурной мгле. Один шаг, второй, третий… Не более чем через пару десятков — в расступившейся мути метели по глазам резануло яркое сине-красное пятно на снегу. Сердце пропустило сильный удар и сбилось с ритма. Баки закинул винтовку на плечо и бегом припустил вперед, задыхаясь от накатившего отчаяния и вязкого, липкого страха. Стив! Это был Стив и выглядел он паршиво. Костюм был изодран и напоминал лохмотья, на оголенных участках кожи — глубокие рваные раны, да, с уже запекшейся по краям, остановившейся кровью, но все равно выглядящие страшно. Левая рука и нога были вывернуты под неестественным углом, явно сломаны — видимо, Стив сумел сгруппироваться и приземлиться на эту сторону, именно на ней была сосредоточена большая часть самых сильных повреждений; нездоровая, мертвенная бледность, посиневшие губы, слипшиеся волосы и застывшее лицо, покрытое ссадинами, с глубоко рассеченной левой бровью и проявившимися гематомами. А под ним снег, пропитанный кровью и превратившийся в бурую кашу. — Стиви, — Баки упал на колени, не обращая внимания, что штаны мгновенно промокли и прогнали по телу холод толпой зябких мурашек, — мелкий, черт возьми… Только живи, только живи… Баки прижал негнущиеся, нервно дрожавшие пальцы к месту, где должна была биться сонная артерия. Секунда, две, три… Господи, эти секунды тянулись словно резиновые, но вот он ощутил подушечками слабые, медленные толчки и выдохнул. Он и не заметил, как задержал дыхание. Стив был жив. Переломан, искалечен, но жив. Баки зашарил в небольшой набедренной сумке, доставая оттуда три красные сигнальные ракеты. Первая запустила снаряд в небо с тихим хлопком. Досчитать до восьми. Вторая. Снова счет и последняя, третья, осветила красной вспышкой округу. Было рискованно подавать цветные сигналы — вокруг вполне могли быть вражеские солдаты, но это был самый быстрый способ дать понять, что Баки нашел Стива и тот жив. Три сигнальные красные ракеты, выпущенные с интервалом в восемь секунд: требуется срочная медицинская помощь. Дум-Дум и Гейб появились через четверть часа с носилками — за ними пришлось возвращаться к вертолету — со вкусом выругались, увидев состояние Стива и сидящего рядом прямо на снегу Баки. — Жив, — прошептал он непослушными губами и принял протянутую широкую ладонь Дум-Дума, рывком вставая на ноги. Дорога обратно заняла порядком больше времени: Стив и так был тяжелым. В спарринге, на который однажды спровоцировал похудевший после плена Баки, его было не сдвинуть, а в бессознательном состоянии он, казалось, весил целую тонну. Да и подниматься по местами обледеневшему, неустойчивому горному склону было гораздо труднее, чем спускаться. Поэтому у вертолета они оказались уже в опускающихся серых сумерках. — Метель усиливается, возвращаться в лагерь опасно. Мы можем просто не долететь, — Говард выглянул из кабины пилота и напряженно следил за тем, как Дум-Дум и Гейб аккуратно грузят Стива внутрь. Остальные Коммандос мрачно курили в стороне. — Старк, там все плохо, ему нужна медицинская помощь. Срочно! — Баки закинул винтовку внутрь и растер ледяными пальцами лицо. — По дороге сюда в паре километров я видел заброшенное селение. Аптечка у нас с собой. Есть все для оказания экстренной помощи. Мы можем разместиться там. Это лучше, чем попасть в буран и глупо умереть. Баки колебался. Каким бы сильным сейчас ни стал Стив, Филлипс был прав — всему есть предел. И видя его близкое к критическому состояние, Баки не был готов рисковать еще больше. Стиву нужна была квалифицированная медицинская помощь. Но в небольшой продуваемой из всех щелей бруклинской квартире, со сквозняками по полу, рассохшейся хлипкой рамой на единственном окне и одной на двоих скрипучей кроватью, именно Баки был тем, кто обрабатывал очередные синяки и ссадины, вправлял вывихи и накладывал самодельные шины мелкому засранцу Стиву Роджерсу. Стиву Роджерсу, который не умел держать рот на замке, никогда не убегал от драки и доводил безнадежно влюбленного Баки Барнса до предобморочного состояния. — Взлетаем, Старк, переждем непогоду там.***
Селение располагалось на небольшой покрытой уже высокими сугробами холмистой равнине. С трех сторон она была окружена густым лесом, а единственная ведущая к ближайшему городу дорога сейчас была спрятана под хрустким снегом. Пара десятков разбросанных на километр аккуратных домиков и ни следа присутствия человека. Коммандос рассредоточились, проверяя каждый из них, но везде была одинаковая картина — следы поспешного бегства. Лишь убедившись в безопасности, Дум-Дум и Гейб аккуратно вынесли Стива, укрытого шерстяными одеялами, из кабины вертолета. Баки вышел следом, заняв руки комплектом чистой одежды и большой аптечкой, а винтовку закинув на плечо. Они заняли два соседних дома, отделенных от лесной кромки не более чем полусотней шагов. Колодец, расположенный во дворе одного из них, стал решающим аргументом. Стены в доме, в котором разместились Стив и Баки, были добротные, без щелей и гуляющих в них сквозняков, но кирпичные. Именно поэтому внутри было так холодно и зябко. Зато в комнатах царил относительный порядок, не считая брошенных на пол покрывал. А на полках нашлись комплекты постельного белья. Рядом с давно остывшей печкой лежали дрова, на кухне при беглом осмотре обнаружился запас тушенки и круп, пара бутылок красного вина и минимальный набор посуды. Баки выдохнул, выпуская изо рта облачко пара, накинул на Стива край теплого пухового одеяла, обнаруженного в шкафу, и принялся растапливать печку. Дрова были сырыми и промерзли до самой сердцевины. С ними пришлось повозиться, но все же спустя почти четверть часа его старания были вознаграждены. Поленья наконец-то затрещали, охваченные все еще слабыми, но уверенными оранжевыми язычками. Одна проблема была решена, оставалось лишь дождаться, когда печка прогреется достаточно, чтобы наполнить комнату таким необходимым сейчас теплом. Тогда можно будет нагреть воду, чтобы смыть со Стива грязь и кровь. Пока же стоило избавить его хотя бы от ставшего бесполезным костюма. Баки достал из поясных ножен нож, специально изготовленный Старком из экспериментального сплава: усиленный, с повышенной прочностью и особой заточкой. Но даже он с трудом справлялся с плотной тканью костюма, сверхпрочный материал поддавался неохотно, заставляя Баки раздраженно шипеть. А еще ткань прилипла к ранам и отдирать ее приходилось вместе с подсохшей коркой, снова открывая кровотечение. Наконец Баки закончил и аккуратно укрыл Стива одеялом, безбожно пачкая пододеяльник бурыми пятнами. В комнате потеплело, поленья жарко горели в печи, и то, что осталось от костюма, без сожаления отправилось туда же. Еще через час Баки смешал в небольшой алюминиевой кастрюле горячую и холодную воду, чтобы наконец-то обтереть Стива и промыть его раны. Он порвал хлопковую простынь на тряпки и приступил к делу. Стив под пальцами ощущался одновременно жестким, рельефным и податливым. И этот контраст растекался по щекам Баки жаром стыда. Было неправильно и ненормально наслаждаться твердостью бицепсов и грудных мышц, когда он с мягким нажимом вел грубоватой тканью по ним, стирая кровь. Было ненормально закусывать от волнения губу, аккуратно ощупывая ребра на наличие переломов, и наполняться изнутри горячим томлением, чувствуя сильное тело под ладонями. Заполошно бьющееся в грудную клетку сердце отчетливо сигнализировало, что было неправильно, откидывая перепачканное кровью одеяло и оставляя бессознательного Стива обнаженным, не отводить от него взгляда и чувствовать нервное покалывание в кончиках пальцев, стирая засохшие бурые потеки в области паха, при этом старательно обходя стороной мягкий темный член. Сейчас, когда вся грязь и кровь были оттерты, состояние Стива не вызывало дикой паники и удушающего страха. Все оказалось не так уж плачевно. С тех пор, как Баки его нашел, мелкие синяки из темно-синих стали желтовато-зелеными, небольшие царапины розовели свежими рубцами, к утру от них не останется и следа, а дыхание выровнялось, и из него ушел присвист. Припухлость с левой руки и ноги немного спала, но все же Баки наложил самодельную шину, фиксируя конечности в одном положении эластичным бинтом. Особенно глубокие раны чуть уменьшились, но он все же зашил их, обработав предварительно найденным в аптечке антисептиком, и забинтовал. Стемнело, лишь в окнах дома напротив мягко светила керосинка и двигались силуэты Коммандос. И стоило только об этом подумать, как в дверь деликатно постучали. Баки впустил гостя, которым оказался Говард. Растрепанный, в большой ему дубленке, какой-то нелепой меховой шапке и с исходящим паром чугунком в руке, он утратил весь свой лоск, перестал казаться фанатичным ученым-изобретателем, скорее обычным уставшим мужчиной. Да, именно этот неуемный научный энтузиазм и многочисленные разработки не раз спасали им всем жизнь, но это же и настораживало Баки, особенно после лабораторий Золы. Слишком ярким был пример, до чего может довести гениальный ум, захваченный идеей. Но сейчас вот такой Говард, без возбужденного очередной задумкой блеска во взгляде, приземленный, с синяками под глазами и серой усталостью на лице, вызывал желание поблагодарить за то, что втянулся в, казалось бы, бессмысленные поиски. — Как он? — поинтересовался Говард, когда они расположились на кухне за массивным дубовым столом. Баки отнес чугунок, наполненный гречневой кашей с тушенкой, на печь, а вернулся с кастрюлей с кипятком, разлил травяной сбор по двум щербатым чашкам и одну из них поставил перед Старком. Сам же уселся напротив и зябко повел плечами. Сейчас, когда нервное напряжение отступало, организм брал свое: по телу проходила мелкая дрожь, пальцы на руках и ногах мерзли, в горле стоял ком, а виски ломило тупой болью. — По меркам обычного человека — плохо: переломы, предположительно трещины в ребрах, синяки, ссадины, глубокие рваные раны и большая кровопотеря. По меркам того, кем сейчас стал Стив — сносно: все это заживает прямо на глазах. Мне кажется, что через пару дней даже переломы срастутся. Сейчас просто спит. — Сыворотка не только дала ему идеальное тело, но и в разы ускорила метаболизм. Ты же заметил, что Роджерс не пьянеет? — Заметил, — Баки сделал глоток чая и пальцами сдавил переносицу, ощущая, как нарастает головная боль. — Наверное, я должен быть благодарен доктору за то, что он сделал Стива таким, но не могу… Если бы не он и если бы не ты, Старк, Стив бы сидел сейчас в Бруклине, далеко от всего этого дерьма, от всей это бессмысленной войны. — Или нет, — Говард откинулся на спинку стула и уставился в потолок, — а ты бы умер в Аззано. Сержант, мы имеем то, что имеем. Смирись и прекращай все эти философствования на тему: «А что было бы, если…?» Ты лучше нас всех знаешь Роджерса, так ответь: отсиживался бы он в Бруклине или нашел бы лазейку на фронт? Такому ему, каким он был до сыворотки, светила смерть от шальной пули через неделю на одной из вылазок. Баки вздохнул. Говард во всем был прав, как ни печально было это признавать. Стив с неуемным шилом в заднице все равно пошел бы на войну, проскользнул бы любыми правдами и неправдами и, да, точно не выжил бы здесь. Не шальная пуля, так астма бы его точно доконала. Так что да, все-таки стоило быть благодарным Эрскину за предоставленную возможность выжить и стать кем-то значимым, хотя бы в собственных глазах, за возможность доказать себе и окружающим — достоин. Баки ведь видел и знал, насколько тяжело морально было Стиву с его-то принципами и воспаленным чувством справедливости, запертому в слабом теле. И сколько бы Баки ни пытался его переубедить, что физические данные — не главное, что то, что внутри — гораздо важнее и ценнее, Стив его не слышал. Или не хотел слышать, считая друга — красавца-повесу и любимца девушек — лицемером. Ну не мог же Баки в лицо ему бросить, что лично для него важно именно то, что было у Стива внутри, что он важен вопреки внешней хрупкости и болезненности, что он важен потому, что это он — такой весь упрямый, несгибаемый комок яростной справедливости. Стив бы точно не оценил и прогнал такого ущербного, гнилого изнутри друга. Наверное, все мысли, роящиеся в голове, отразились на его лице, потому что Говард встал, крепок сжал его плечо и, улыбаясь уголком губ, сказал: — Не за что, Джеймс, не за что.***
— Баки… Баки открыл глаза и столкнулся с лихорадочно блестевшим в мягком свете керосиновой лампы взглядом Стива. Его лоб был покрыт испариной, на лице горели пятна румянца, а тело колотила мелкая дрожь — по всем признакам у Стива был жар. Баки резко сел и коснулся лба сухой ладонью, не веря в это. Да, действительно, Стив был горячим, как печка. Черт, он же после сыворотки не болел, сам рассказывал, что иммунитет взлетел до таких высот, что ни одна зараза не могла его взять. И, тем не менее, факт был налицо — Стива лихорадило. — Сейчас, мелкий, сейчас, — сипло проговорил Баки, скатился со своего края кровати и подтянул сползающие с бедер без ремня штаны. Первое, что он сделал — это обтер Стива прохладной мокрой тряпкой, собирая осевший на коже пленкой липкий едкий пот. Правда сейчас, когда тот был в сознании и пристально рассматривал его лицо мутным взглядом — это давалось еще труднее. Дыхание сбивалось, румянец обжигал щеки, а сердце билось, что сумасшедшее. Баки аккуратно вел куском влажной простыни по ребрам, обходя синяки, когда его руки легко коснулись жесткие мозолистые пальцы. Он вздрогнул и поднял глаза на Стива. И вроде бы ничего такого не происходило, Стив любил касаться Баки. После сыворотки он стал ужасно тактильным: обнимал за плечи, ерошил волосы, притягивал тяжелой ладонью за шею, прижимался лоб в лоб, глядя в глаза открыто и шало, но никогда эти жесты не выходили за рамки дружеских, не отдавали интимностью или чем-то, что можно было расценить неправильно. А вот сейчас… — Я сплю? — почему-то шепотом спросил Стив, поглаживая большим пальцем тонкую кожу на внутренней стороне запястья, чуть царапая огрубевшей подушечкой, заставляя ее покрыться мурашками и заворожено наблюдая за этим. — Или все же умер? Ты же не можешь на меня реагировать в реальности так, как в этих чертовых снах… Господи, как же приятно тебя так касаться, не по-дружески… Знал бы ты, Бак, как же я хочу именно такого: неправильного, грязного и обязательно взаимного. Чтобы ты меня любил так же, как и я тебя… Той самой любовью, которая может быть только между мужчиной и женщиной … Я весь неправильный, весь ущербный, весь грязный с этими чувствами к тебе, и даже сыворотка не смогла во мне этого исправить, а я ведь так на это надеялся… Баки, хотевший было ответить Стиву, что тот не спит и жив, захлопнул рот, ошарашенный потоком откровений. То, что сейчас было озвучено, было странным и не укладывалось в голове. Отзывалось теплом внутри, глупой надеждой, поднявшим голову желанием присвоить себе и чувством, именно тем — давящим и темным — которое Баки старательно душил в себе лет с двадцати. А Стив тем временем скользил пальцами выше по предплечью, изучая, лаская и провожая взглядом. Легко коснулся чувствительной кожи на сгибе локтя, погладил ее большим пальцем, вынуждая Баки шумно втянуть воздух и непроизвольно царапнуть по груди, болезненно задеть короткими ногтями твердый сосок и налитой синяк под ним и задержать дыхание, увидев растерянность, проявившуюся на лице Стива. А за ней молниеносную работу мысли и осознание того, что все не сон, что он жив и что он только что произнес вслух. — Баки? — выдавил Стив, но пальцев не убрал, лишь сжал их сильнее, будто утопающий, хватающийся за соломинку, впиваясь отчаянным лихорадочно блестящим взглядом в лицо Баки. — У тебя жар, Стив, — все же прохрипел Баки и невольно облизал пересохшие губы, — ты жив и у тебя жар. Я… Мы нашли тебя, успели, все будет хорошо. Сейчас, мелкий, принесу попить. Баки поспешно вылетел из спальни на кухню, оперся ладонями в дубовую столешницу, низко склонил голову и выдохнул. Господи, что только что нес Стив? Он же не мог говорить это все всерьез! Не могли же чувства и желания самого Баки быть взаимными? Стив — переломанный, подкошенный внезапным жаром и с наверняка ужасно болящими заживающими ранами — не мог себя контролировать и все, что он говорил — горячечный бред. Или именно поэтому — правда? Виски снова заломило чуть притупленной парой часов дремы болью. Неужели он сам не меньший слепой придурок, чем Стив? Баки растер ладонями лицо, сжал в пальцах пряди волос и дернул, легкой болью приводя себя в чувство, успокаивая сумасшедший стук сердца и хаос мыслей, и откупорил взятую из буфета бутылку вина. Полстакана — хорошее средство для восстановления организма после большой кровопотери. К моменту как Баки вернулся в комнату, Стив снова провалился в сон и даже натянул на себя край одеяла, стыдливо прикрыв пах и живот и прижав уголок ладонью. Тихо вздохнув и поставив стакан с вином рядом с зажженной керосинкой, Баки пристроился со своей стороны кровати и внимательно уставился на Стива, стараясь понять, как же вывести этого упрямого сопляка на откровенный разговор. В том, что Стив попытается все замять, сославшись на свое состояние, в котором он не мог себя контролировать, потому что «Баки, ты же знаешь, я всегда брежу, когда у меня жар» — Баки не сомневался, тот всегда был мастером соскакивать с неудобных тем с лицом святой невинности. И допустить этого Баки не мог, только не сейчас, когда внутри подняла голову глупая отчаянная надежда. Баки проснулся от шумного сопения откуда-то сбоку. Он открыл глаза и сел, уставившись на прислонившегося спиной к изголовью кровати Стива со все еще блестящими от жара глазами, испариной на лбу и пятнами лихорадочного румянца на щеках, сосредоточенно разматывающего бинты на сломанной руке. — Что ты творишь? — Баки потянулся и сжал его ладонь, не давая продолжить. — В них нет необходимости, — сипло ответил Стив и залип на обхвативших его руку пальцах. Тихо вздохнул, прикусил губу и мягко, со странной осторожностью освободил свою ладонь, — мои кости благодаря сыворотке срастаются очень быстро, но все чешется до жути. Повязки только мешают. — Ладно, давай помогу. Баки вздохнул и продолжил начатое Стивом. Под бинтами и правда почти не осталось ран: багровые рубцы и в нескольких местах шершавые корочки, с левой руки почти спал отек, и Стив даже смог сжать пальцы в кулак, хоть и болезненно поморщившись. Как только была снята шина с ноги, он тут же попытался встать, но пошатнулся и, если бы не Баки, мгновенно оказавшийся рядом и подставивший для опоры плечо — точно бы позорно упал. Стив на несколько секунд прикрыл глаза, пережидая темные круги под веками, и упрямо поджал губы. — Ну вот и куда ты вскочил? — прошипел Баки, закидывая тяжелую руку Стива себе на шею, придерживая за талию и тесно прижимая к себе. — Да еще и без штанов. Горячее тело под ладонью мгновенно закаменело, напряглось, а над ухом шумно выдохнули. Напряжение, повисшее между ними, можно было резать ножом. И, наверное, стоило бы прояснить сейчас то, что Стив сказал ночью, потребовать честного ответа на разбередившие душу откровения, но Баки не мог так поступить с другом. Было бы подло пользоваться его состоянием даже несмотря на то, что именно оно развязало Стиву язык и перевернуло весь мир Баки с ног на голову. — Стиви, ну вот что ты за упрямый засранец? Куда ты дергаешься?! — Мне нужно в туалет, помоги мне надеть штаны, — вздохнул Стив, но отстраняться не стал, лишь всей тяжестью оперся на подставленное плечо, молчаливо позволяя себе помочь. — И вообще, где мы? Почему не в лагере? — Метель. Мы рисковали не долететь обратно, поэтому разместились здесь. Брошенное селение в нескольких километрах от места, где мы тебя нашли, — Баки протянул Стиву чистые штаны, придержал, позволяя их надеть, и кивнул подбородком в сторону окна, за которым вовсю разыгралась непогода. — Мы? — уточнил Стив, выйдя из уборной и тут же привалившись к стене, и посмотрел на сидящего на корточках у двери Баки сверху. — Мы, — подтвердил он и поднялся, снова подставляя плечо, — не думал, что у тебя теперь может быть жар. — Я сам об этом узнал случайно. Помнишь, на одном из заводов меня хорошенько зацепило? Вывих плеча, перелом запястья, пара сквозных в бедро и большая кровопотеря. Меня всю ночь лихорадило, зато наутро остались лишь шрамы от пулевых. Видимо, это побочный эффект ускоренной регенерации, — Стив откинулся на подушку, прикрыв глаза. Кажется на то, чтобы дойти до туалета и обратно, у него ушел весь запас восстановленных сил: лоб снова покрылся испариной, губы пересохли, а дыхание стало рваным и поверхностным, — и как же полковник позволил вам эту самоубийственную миссию? — Говард пообещал проследить, что мы никуда не вляпаемся, — Баки криво усмехнулся уголком губ, присел рядом на край кровати и протянул Стиву стакан с вином, — поэтому лично возглавил несанкционированную поисковую операцию… Во избежание, так сказать. А так у нас недельная увольнительная после захвата Золы. Филлипс надеется развязать ему язык и на это время дал нам передышку. Выпей, это должно помочь тебе быстрее восстановиться после кровопотери. Стив приподнялся, опираясь на локоть правой руки, послушно в два больших глотка осушил стакан, отставил его и снова откинулся на подушки, прикрыв уставшие глаза. Острый розовый кончик языка мелькнул между окрашенных вином губ, собирая слегка вяжущие капли, и у Баки от этого невинного движения внутри екнуло и потеплело. До сегодняшней ночи держать себя в руках, а свои чувства и желания под контролем — было реально. Сейчас же, когда слова Стива хаотичным роем вились в мозгу, все это неотвратимо наполняло тело возбуждением. Как будто теперь после внезапного признания можно было смотреть на него так, как Баки и мечтать не смел. Все это закипало внутри, бурлило и вот-вот должно было выплеснуться через край. К черту, если Баки не спросит прямо, он просто сгорит и рассыплется пеплом. Баки моргнул, выплывая из размышлений, открыл рот, чтобы задать один-единственный вопрос, поднял взгляд на лицо Стива и… Стив снова спал. Его лицо сделалось трогательно-беззащитным, растеряло напускную суровость, складка между бровей разгладилась, а приоткрытые губы влажно блестели. Ладно, ладно, задать этот вопрос можно и немного позже. Баки накинул на Стива одеяло, подхватил свою куртку и вышел на крыльцо. Злой ветер мгновенно запутался в волосах, бросил в лицо горсть колкого снега, заставляя неуютно поежиться, а тяжелый сигаретный дым правильно вошел в легкие, давая возможность остыть и выдохнуть.***
За окном была глубокая иссиня-черная ночь, разбавленная лишь светом полной луны и россыпью звезд на прояснившемся небе. Буря стихла, и теперь мягкие пушистые хлопья снега лениво опускались на землю, причудливо искрясь от мороза. Стив проспал весь день: ворочался, иногда постанывал, хмурился, комкал в пальцах одеяло и горел. В такие моменты Баки сидел рядом на краю кровати, менял холодные компрессы на лбу и воровато перебирал пальцами взмокшие, слипшиеся пряди, поглаживая и успокаивая нехитрой лаской. Стив затихал под ладонью, утыкался виском в бедро и, тихо выдохнув мучившие кошмары, засыпал крепче. Сам же Баки в перерывах нагрел воду и наконец-то смыл с себя пыль, пот и грязь, прилипшие за последние сутки. От ощущения чистой кожи сразу стало легче внутри. Баки оторвался от книги, краем глаза заметив шевеление сбоку. Стив перевернулся, заворачиваясь в отсыревшее и пропитанное потом одеяло, как в кокон, и приоткрыл глаза. Из взгляда пропала лихорадочная муть, а лицо в мягком теплом свете керосинки наконец-то не горело жарким румянцем. — Привет, — низким сиплым голосом сказал Стив и, приподнявшись, сел. Одеяло сползло, открывая обнаженный торс, и Баки залип. — Привет, — ответил он, — как твое состояние? — Наверное, хорошо, — Стив вытянул левую руку вперед, согнул ее в локте, сжал пальцы в кулак, явно прислушиваясь к ощущениям, затем откинул одеяло и закатал штанину — на гладкой, безволосой икре не было ни одного шрама. Он потянул ступню на себя, сделал круговое движение и удовлетворенно кивнул, — рука точно в порядке, нога тоже. Есть небольшая слабость, но это из-за кровопотери. Пара дней, и я восстановлюсь полностью. — Это меня радует, мелкий, — Баки улыбнулся уголком губ и наконец-то поднял взгляд на лицо Стива, — как насчет позднего ужина? — Звучит здорово, — Стив смотрел напряженно, а ответная улыбка выглядела натянутой, создавалось ощущение, что он не знает, как теперь себя вести рядом с Баки. Баки кивнул, отложил книгу и направился к печи. Разложил по тарелкам нехитрую еду, разлил заваренный в кастрюле травяной сбор по чашкам и протянул одну порцию Стиву. Ели молча. — Еду явно готовил не ты, иначе есть бы пришлось угольки, — опустошив тарелку, усмехнулся Стив и отставил посуду на табуретку. — Ну да, из нас двоих я был работающим мужем, а ты примерной, хозяйственной женой, — ответил ему Баки и тут же прикусил язык, заметив, что расслабившийся пару секунд назад Стив вздрогнул и вновь закаменел. Тем не менее, он смог выдавить из себя улыбку. — Действительно, хоть на что-то я был годен. — Стив… — Все в порядке, Бак. Есть теплая вода? А то от меня несет как от помойки. — Да, я нагрел несколько ведер, пока ты спал. А в ванне есть бочка, где ее можно развести. — Замечательно. Стив осторожно встал, повел плечами и, забрав теплую воду, чуть пошатываясь от слабости, ушел. За время, пока Стива не было, Баки перестелил постель, принес начатую бутылку вина с кухни и теперь курил возле окна. Сейчас, когда Стив пришел в относительную норму, между ними сквозило напряжение, и это не нравилось Баки. Желание все прояснить зудело на языке и грызло изнутри. — Над Бруклином тоже было красивое небо. Помнишь, мы забирались на крышу и мечтали, кем станем, когда вырастем? — раздалось сбоку, и Баки вздрогнул от неожиданности. — Я помню, как однажды зимой ты на той крыше подхватил насморк и гнусавил потом полмесяца, и все ради чего? Ради того, чтобы нарисовать вечерний пейзаж, да, сопляк? — Много ты понимаешь, тупица, — фыркнул Стив. Баки отлип от окна, налил полстакана вина и протянул Стиву. Тот кивнул в знак благодарности, послушно принял и снова отвернулся. Немного подумав, Баки налил и себе, сжал граненые бока в ладонях, присел на край кровати и уставился в пол. В комнате повисло неловкое молчание. — Спасибо, Бак, — Стив первым нарушил тишину, — спасибо, что поверил, что я жив, и не оставил там. В снегу было ужасно страшно, и я до последнего цеплялся за твой образ, прежде, чем отключиться. — Стив, я люблю тебя, — вырвалось у Баки само собой и внутри внезапно стало легко, — именно так, как неправильно. Так, как любишь меня ты. Стив вздрогнул, стакан в ладони хрустнул и тихо застучал осколками по подоконнику. Баки видел, как закаменела спина Стива, видел в темном отражении стекла его растерянный взгляд и неверие в нем, видел как по пальцам, смешиваясь с винными каплями, потекла кровь. Со вздохом, будто ныряя в омут с головой, он подошел, аккуратно взял Стива за запястье пострадавшей руки и развернул ладонью вверх. Большим пальцем огладил тонкую кожу на внутренней стороне запястья, ощущая, как напрягаются жилы от этой легкой ласки, как где-то над головой срывается дыхание и как заполошно бьется под пальцем пульс. — Еще до сыворотки влюбился. И до жути боялся, что ты об этом узнаешь и оттолкнешь меня. А оказалось вон оно что, не я один. Не один же, Стив? — под сдавленное шипение Баки потянул за особенно крупный осколок, застрявший в ладони, затем за второй, третий, пока не вытащил их все и застыл, наблюдая, как прямо на глазах затягиваются раны. — Не один, — севшим голосом выдавил Стив и осторожно коснулся подбородка Баки пальцами, приподнимая его лицо и вынуждая посмотреть в глаза. И то, что было во взгляде Стива, заставило Баки буквально задохнуться от хлестнувших через край собственных давно сдерживаемых эмоций: такого откровенного любования, безграничной влюбленности и трогательной неуверенности он не видел никогда. Ни одна из миленьких девиц, обнимавших его сильную руку маленькими ладошками, виснувших на нем и восторженно заглядывающих в глаза, не смотрели на Баки так, будто он был центром вселенной и самым драгоценным в жизни. Рождественским подарком с ярко-красным бантом, которого давно перестали ждать, а он внезапно оказался под елкой. И в этом взгляде было столько доверия и принятия: себя, своих чувств и любого решения Баки, что сдерживать себя не осталось никаких сил. Стив полностью вверял себя ему. Баки качнулся вперед и накрыл губы Стива своими, давая этим ответ на все вопросы, отпечатавшиеся на голубой радужке, лишая возможности усомниться во внезапном признании. Стив рвано выдохнул в поцелуй, выгоревшие на кончиках длинные ресницы задрожали, веки опустились, а губы неуверенно приоткрылись в ответ. И в этом движении было столько неопытности, что Баки готов был взвыть от резанувшего по нервам острого чувства собственности. — Стив? — Баки немного отстранился, провел пальцами по плечу, выше, чуть надавливая на судорожно дернувшийся кадык подушечками, по шее — артерия гнала кровь с бешеной скоростью, — и опустил тяжелую ладонь на затылок. — Стив, у тебя было?.. Стив вспыхнул ярким румянцем, видным даже в полумраке комнаты, и это стало ответом на незаконченный вопрос. Баки гортанно застонал, закусил губу и прижался лоб в лоб. — Господи, Стив, ты меня с ума сведешь! Но ты и кордебалет, неужели ни одна из девчонок… — выдохнул он, на несколько секунд прикрыл глаза и судорожно облизал пересохшие губы. В голове не укладывалось, что до Стива так никто и не добрался. — Ты же мне позволишь, да, позволишь стать первым? Я так давно мечтал об этом, черт… — Да, тебе, Бак, я позволю все… И эти слова размыли все границы: правильного и неправильного, допустимого и неприемлемого, аморального и истинно верного. Все это смешалось разноцветными стеклышками калейдоскопа в единственно возможный яркий узор, который слепящим отражением граней вплавился глубоко в душу. Баки целовал отчаянно и напористо, вкладывая в поцелуй все то, что год за годом отравляло его изнутри: все свои страхи, сомнения и голодную тоску по недозволенному. Стив отвечал жадно, мокро и несколько неумело, цеплял зубами губы, прикусывал то нижнюю, то верхнюю и хрипло постанывал от удовольствия, проходившего по нервам расплавленной смолой: липкой, горячей и несмываемой. Вот он оторвался от губ Баки, заглянул в глаза и неуверенно прихватил зубами кожу на шее, прямо там, где в сумасшедшем ритме билась вена. Баки зашипел, откинул голову назад, давая больший доступ, и надавил дрожащей ладонью на затылок, поощряя. Но Стив отстранился, лизнул чуть покрасневший след от зубов и мягко его поцеловал. — Стив, — недовольно рыкнул Баки и дернул пряди, стараясь вновь прижать его к своему горлу, нетерпеливым жестом требуя, чтобы он закончил начатое, чтобы пометил его, присвоил себе, — Стив, пожалуйста… — Нельзя, — хрипло выдохнул Стив и скользнул шершавой ладонью под рубашку Баки, огладил кончиками пальцев живот, вызывая жаркую дрожь, разлившуюся по телу, — если увидят, то поймут… что мы… — Стив, неважно, — простонал Баки и снова дернул за пряди, — пожалуйста… Стив громко застонал на откровенную мольбу в голосе Баки, а тот, пользуясь моментом, притерся пахом к бедру, давая ощутить, как же он хочет всего, что Стив может ему дать. И, наверное, именно это сорвало все внутренние предохранители. Кровать скрипнула и спружинила, когда Баки упал на нее спиной, а Стив навис сверху, опираясь ладонями по обе стороны лица и целуя: глубоко, лаская небо и скользя по кромке зубов, напитываясь нетерпеливыми стонами и наполняясь уверенностью. Он учился быстро, движения губ становились более напористыми, требовательными, и это плавило Баки изнутри, наполняло каждую мышцу томительным пульсирующим теплом и разлившимся под кожей огнем. Шершавые ладони скользили по торсу под рубашкой Баки: мозолистые пальцы прошли по ключицам, задевая цепочку с жетонами, огладили грудь, срывая дыхание и заставляя прикусить губу, чтобы позорно не застонать в голос, коснулись подрагивающего живота, легко царапнули короткими ногтями и замерли у ремня. Баки вскинул бедра и сам щелкнул пряжкой, поддел большими пальцами шлевки, чуть приспустил — всего немного, только чтобы показались жесткие паховые волоски, но и этого оказалось достаточно. Стив хрипло застонал, шумно втянул воздух и дернул вверх мешавшую рубашку. Лишь для того, чтобы пересохшими губами прижаться к голой коже. Чтобы покрыть ее короткими жгучими поцелуями, чтобы прикусить живот так, как того хотел Баки, до ярко-красной метки принадлежности, чтобы прихватить губами возбужденный член прямо через плотную ткань штанов. И это мощным разрядом прошило Баки вдоль позвоночника, запульсировало в мышцах и тяжело ударило в мозг, вышибая все связные мысли. Оставляя там одно лишь чистое желание — желание принадлежать. Когда влажное и горячее коснулось налитой текущей головки — Баки в неверии распахнул глаза и приподнялся на локтях, но только для того, чтобы с протяжным стоном, больше похожим на отчаянный вой, рухнуть обратно. Стив стоял на коленях на полу между его раскинутых ног, прижимал язык к его члену и смотрел: голодно, темно и жадно, так, что от предвкушения внутри все скручивало сжатым раскаленным прутом. Баки часто грезил об этом, мучился фантомным ощущением растянутых вокруг члена губ, тепла, упругости щек и узости глотки, в которую хотелось вбиваться, вбиваться и вбиваться. Но реальность оказалась в разы ярче и лучше. Даже несмотря на то, что Стив сосал неумело: прихватывал губами головку и брал всего до середины, грубовато ласкал ствол пальцами, иногда сжимая сильнее, чем следовало. Но делал это с таким энтузиазмом, с такими пошлыми мокрыми звуками, неприкрытым наслаждением и тихими стонами, что это компенсировало всю неопытность. Баки наблюдал из-под ресниц, как он выпустил подрагивающий член из натертых, потерявших четкий контур губ, как длинно лизнул от корня до головки, как подхватил кончиком выступившую из уретры каплю смазки и приласкал уздечку — и этого оказалось достаточно, чтобы подступить к той опасной грани, когда еще одно движение и все, наступит такая желанная разрядка. Но Баки этого было мало. Он потянулся к своему члену и пережал его у основания. — В аптечке… вазелин, — выдохнул он в ответ на растерянный взгляд и перевернулся на живот, подложив под бедра подушку. — Баки, я не… я никогда не делал ничего подобного… — Стив, я тоже никогда не… — хрипло сказал Баки и спрятал лицо в сгибе локтя. Щеки пылали ярким румянцем, — ты справишься… прошу. Стив шумно выдохнул. Вот щелкнули язычки аптечки, зашуршала ткань штанов, скрипнула кровать под опустившимся на нее весом, и спины невесомо коснулись огрубевшие кончики пальцев. Прошлись вдоль позвоночника, заставляя кожу покрыться мурашками, погладили проступившие на пояснице ямочки, от чего из горла Баки вырвался судорожный выдох — слишком чувствительным было это место — надавили на копчик, скользнули между инстинктивно поджавшихся половинок и тронули сухой сжатый вход. Это прикосновение было одновременно стыдным и до поджимающихся на ногах пальцев желанным, оно вязко стекало в пах и оседало свинцовой тяжестью в яйцах. С глухим металлическим стуком крышка упала на пол, короткие волоски на затылке обдало горячим дыханием, и ануса коснулись скользкие пальцы, легко покружили, слегка надавили, будто проверяя, и вот один скользнул внутрь. Не до конца, на две фаланги, но и это отдалось легким дискомфортом в тугих мышцах. Баки выдохнул, бегло облизал губы и постарался максимально расслабиться. — О боже…черт, Стив! — вскрикнул Баки, когда уже свободно двигающиеся два пальца внутри задели простату, прошивая тело тысячей иголочек яркого острого удовольствия, заставляя член дернуться и проехать чувствительной головкой по грубой ткани простыни, резко вскинуть бедра вверх от такого контраста, — сделай так…еще… И Стив сделал. Каждым движением пальцев внутри он планомерно касался чувствительной точки, оглаживал ее, давил, ласкал, заставляя Баки несдержанно стонать, вскидывать бедра навстречу и тут же дергаться обратно, вжимаясь в кровать. Всего этого было много, слишком много, слишком желанно… просто слишком. Утонувший в калейдоскопе удовольствия, он практически не ощутил, как к двум пальцам добавился третий — легкое жжение в сильнее натянувшихся мышцах, которое тут же полоснуло яркими пятнами чистого наслаждения под веками. — Хватит… давай, Стив, — задыхаясь простонал Баки и перевернулся на спину. От открывшейся картины можно было кончить в ту же секунду. Стив, раскрасневшийся, с прилипшими ко лбу светлыми прядями, искусанными яркими губами, каплями пота на висках и членом, прижатым к животу, с блестящей от натекшей смазки головкой, был невероятным зрелищем. Таким, от которого сердце тяжело ударилось о грудную клетку и сорвалось на бешеный ритм, разгоняя кипящую от желания кровь по венам. — Бак, я аккуратно, — прошептал Стив, зачерпнул пальцами из банки вазелин, слегка погрел его в пальцах и размазал по стволу, — господи, Баки…скажи, что я жив и не сплю… — Ты жив, Стив… ты жив… Стив и правда был аккуратен: входил медленно, замирая, давая привыкнуть к саднящей растянутости в анусе — его член оказался толще трех пальцев, — и сцеловывая рваные выдохи с губ Баки. И, лишь когда Баки коротко сжал его ягодицы пальцами, чуть вскинул бедра навстречу и сорвано прошептал: «Давай, мелкий, я твой…», сорвался. Сильные толчки наполняли тело странной легкостью, удовольствие от постоянного давления на простату обжигало каждую клеточку, плавило, выворачивало наизнанку, вырывая из горла Баки совершенно неприличные стоны и мольбы. Он чувствовал распирающую твердость внутри, и это было так желанно, так правильно и до безумия необходимо, что надолго его не хватило. Он скользнул рукой между взмокшими телами, обхватил свой член, коротко сжал в ладони, огладил головку и все, его разметало, разбило на мелкие прозрачные осколки. Как сквозь вату Баки слышал гортанный стон Стива, ощутил сильный укус в плечо, пару особенно резких, мощных толчков в сжимавшемся в оргазме анусе и нутро опалило горячим. Стива крупно трясло, он добирал удовольствие мелкими толчками, заставляя Баки вздрагивать на каждом, изливался глубоко внутри и крепко сжимал в объятиях. — Я люблю тебя, Бак, — шепнул Стив и прижался мокрым виском к виску Баки. Тот легко, сыто и абсолютно счастливо улыбнулся в ответ, ощущая приятную тяжесть во всем теле, огладил по слипшимся прядям волос на затылке и легко коснулся губами щеки. — Я тебя тоже, мелкий, я тебя тоже…***
В дверь настойчиво стучали. Баки поморщился, но открыл глаза. Хмуро обвел взглядом комнату, залитую утренним светом, и выполз из теплой постели. Стив заворочался, подтянул к себе подушку, за ночь впитавшую аромат Баки, обнял ее и теперь наблюдал за ним из-под приопущенных ресниц. Баки натянул штаны и рубашку и прошлепал голыми ступнями по полу — открывать, уже догадываясь, кого увидит на пороге. — Говард, — хриплым, сорванным голосом поприветствовал он Старка. — Я зашел узнать, как Стив, — из открытой двери потянуло холодом. Баки зябко повел плечами и посторонился, пропуская гостя внутрь. Тот сделал шаг вперед и замер, с интересом уставившись Баки за плечо. По его губам расползлась такая понимающая улыбка, что Баки невольно покраснел. — Я в порядке, Старк, в полном, — голос Стива был не менее хриплым. — Ну в таком случае, мы можем собираться и выдвигаться через полчаса, — Говард склонил голову к плечу, не переставая ухмыляться. — Через час, — ответил Стив, и Баки буквально затылком ощутил его голодный, осевший между лопатками взгляд. — Тогда жду вас у вертолета через два. Погода для перелета просто замечательная, — Говард крутанулся на пятках и исчез за дверью. Баки развернулся к Стиву и скрестил руки на груди. — И зачем же вам лишние полчаса, капитан? — спросил он и облизал враз пересохшие от вида встрепанного, одетого в одни лишь штаны Стива губы. — Хочу, чтобы вы, сержант, проверили, хорошо ли зажили мои раны. А то знаете, я чувствую дискомфорт в некоторых местах… Баки тихо рассмеялся, плавно скользнул к Стиву и легко поцеловал. — Вы правы, мой капитан, стоит посмотреть, где и чем вызван ваш дискомфорт. Баки подтолкнул Стива в спальню, прямо на ходу стягивая абсолютно лишние сейчас штаны.