If you try
you could die
Их отношения не заладились с самого начала, и никто в принципе никогда не возмущался по этому поводу. Единственным их интересом из подросткового возраста было желание служить в полиции ну, или в случае Ричарда, быть причастным к полицейским расследованиям, ставя экспертные заключения в отношении убитых. Когда Коннору исполняется двадцать один, Ричард позволяет себе позлорадствовать из-за угла, видя как мать превозносит и ставит его в пример в глазах Коннора. Ричард всегда был «ближе к науке», как говорит Аманда. Коннор же считает, что тот просто ебаный психопат, которому нравится резать людей. Ричард думает, что не будет жалеть, если однажды на его столе окажется именно Коннор. Когда Коннор заканчивает полицейскую академию с отличием, Аманда шлет ему поздравительное письмо, обмотав уродской ленточкой из Икеи и пафосно прилепив «Amanda Stern, your mother». Коннор не отвечает, и Ричард шлет ему по имейлу жирный рофл, когда мама называет его брата неблагодарным ребенком, Коннор в ответ шлет его нахуй со смайликом на конце. И он конечно же не скрывает своей гордости, когда мама присутствует на его выпускном, а вместо «твоя мамаша» в письме он получает карт-бланш в виде денег и возможности переехать в центр… Но «your mom» на денежном конверте все же радует глаз. После того, как их зачисляют в один участок, они легко сходятся на том, что раз братья из них хуевее никуда, то они однозначно станут пиздатыми колегами. Коннор не скидывает на него лишнюю макулатуру, он, в свою очередь, выполняет свою работу вовремя, что приходится на руку обоим. Пересекаются за автоматом с кофе во время перерывов и в кои-то веки налаживают отношения, когда Коннору исполняется двадцать пять. Примерно тогда, на вечеринке в роскошной квартире, Ричард понимает, что сожалеет о потерянном времени, и что Коннор сходится с ним во мнении слишком ласково и так по-родному добро… и именно тогда по пьяне отмечает, что его старший брат мягкий и с ним прикольно обниматься. Он внезапно оказывается тем самым братом, которого ему так не хватало в детстве во время проблем в школе или дома. Он слушает, он приезжает среди ночи, когда Ричард подсаживается на транквилизаторы и жрет их пачками из-за не унимающихся ночных кошмаров по последнему делу. Мягко баюкает его, скованное судорогой тело и с лихвой бахает шампуня, когда отмывает его он надуманной воображением крови в ванной. Он до того понимающий и добрый, что о большем Ричард просто и мечтать не мог, и он впервые упоминает об успехах Коннора в письме матери, на что получает сухое «я не сомневалась в тебе» и… стоит признать, что это первый раз, когда он злится на её несправедливое отношение к Коннору. Ближе к пятнадцатому августа нового года он вдруг понимает, что ничего не знает о личной жизни Коннора. Потому находится в ебаном ужасе, когда однажды в раздевалке профессиональным взглядом подмечает царапины на руках Коннора. — Ты в порядке? — Он спрашивает непривычно осторожно, как обычно говорил с родственниками погибших, которых осматривал. — Твои руки… — С кошкой друга переиграл, не понравился ей. Он усмехается, когда натягивает на плечи халат и так по-доброму заявляет, искренне, стремясь проявить аналогичную Коннору заботу: — Как ты вообще можешь кому-то не понравиться? Навязчивую мысль которую подбрасывает ему мозг он упорно отгоняет. И он совершенно не понимает той натянутой улыбки и косого взгляда, когда Ричард поворачивается к нему. Они расходятся слишком быстро и не находят времени, чтобы обсудить это нормально. Коннор отказывается от пива и тусовки в баре, и по-хорошему, тогда стоило бы возмутиться и настоять, ибо поведение Коннора не нормально, но он позволяет себе просто забить хуй, когда получает достаточно пресное смс: «Все норм»***
Ричард орет. Орет так громко, когда переволновавшись из-за внезапной пропажи Коннора он приезжает к нему домой и видит раскрытые, совершенно пустые пачки собственных транквилизаторов. Злость хлещет точно через край, когда Коннор начинает огрызаться в ответ и выставляет его нахуй за дверь, ебнув ею напоследок. Ричард в ответ ломает ему нос, Коннор — с пистолетом у виска говорит ему съебывать. — Ну ты гандон, братан! То что Коннор неуравновешенный гандон, Ричард подтверждает у своей матери. И они все же поднимают этот диалог опять, уже спустя месяц, когда Ричард приезжает к нему из-за затрахавших ночных кошмаров и мертвяков снующих повсюду. Коннор выглядит так плохо, что Ричард готов отдать ему все свои таблетки, лишь вернуть того жизнерадостного старшего (всего на год, коннор) брата. И говорит об этом, на что тот лишь улыбается. — Я в порядке. — Ты не в порядке. — Ричи, не стоит. Я такой же человек как и ты, я могу уставать. — Кончай, Коннор. Я волнуюсь, — и это звучит скорее как мольба дать знать, что происходит на самом деле. — Чувак, серьезно. — Ты двадцать четыре года знать меня не хотел, ну так отъебись и сейчас. — Я сожалею, ясно? Коннор поднимается с дивана резко, давая понять, что не хочет продолжать этот диалог, хочет уйти и поэтому Ричард хватает его за запястье, намереваясь остановить, но испуганно отстраняется, когда Коннор внезапно шипит, хватаясь за руку. Ужасная догадка оставляет на лице Ричарда шокирующий след. — Покажи мне свои руки. — Господи, Ричард — Коннор смотрит с возмущением, кривится и разворачивается, покидая комнату и он несется вслед за ним, преграждая путь в проходе. — Мне не нужна твоя помощь. — Покажи мне свои руки! Коннор выглядит загнанным в угол, таким растерянным, когда опускает глаза и Ричарду хочется поддержать, сказать хоть что-то, чтобы он перестал, чтобы сказал что это ебаный перфоманс и тест на хорошего брата. Сказал бы, а не поджал губы и просто молча закатал рукава своей кофты, открывая изрезанную лезвием кожу. Внутри что-то трещит по швам, когда он видит это, с какой периодичностью шрамы следуют друг за другом, будто их наносили не думая, чисто из желания изрезать. Такие порезы он видел на телах изнасилованных жертв из последнего расследования. — Коннор… Кажется, что собственное сердце стучит где-то в горле, иначе не объяснить почему его голос так резко осип, превратившись в сдавленный хрип. Боль, злость, непонимание, откровенный тихий ужас взрывающий мозг, все это… дико. Дико, пугающе, ошарашивающе. Коннор все также не поднимает на него глаза, он так и стоит, упершись взглядом в пол и поджав собственные губы. И Ричарду впервые кажется, что он способен только открывать и закрывать рот от шока, не зная что сказать. — Господи… В голове проносятся воспоминания о том, как Коннор вечно съезжал с темы о себе, когда наплевав на себя приезжал среди ночи, принимал и ел его дерьмо, даже когда сам лез на стенку от раздирающей внутри боли. Тщательно пережевывал, глотал и выдавал какой-то пресный совет, на который Ричард мог лишь закатывать глаза, но все равно улыбаться, ибо это же Коннор. Как Коннор безвкусно слал короткие смс что «все в норме», как редко реагировал на его агрессию аналогичным образом, сводя все в шутку. Вспоминает звонок двоюродной сестры и чувствует, как ненавидит себя с каждой секундой все сильнее. — Хлоя сказала, что ты ездил к Элайдже. — Да, мы давно не виделись. — И что ты… начал пить антидепрессанты. — Заебываюсь от работы, не парься, братан. Ты вон транки жрешь как конь ебливый, не отчитывай меня. Ричард парится, но закатывает глаза, когда Коннор опять поднимает то, что он в принципе предпочитает держать за дверьми темных ночей. Трупешники по углам его квартиры всего лишь незначительная хуйня, которая убирается походом к психиатру. — Не выпились только. Коннор не отвечает. Он и сам не замечает, как на глаза наворачиваются слезы, от обиды, от бешеной злости на себя за то, что не уберег, что не узнал раньше, что рядом с ним все это был его близкий человек, который хотел и пытался убить себя не единожды. И от этого прошибает насквозь. Он делает шаг вперед, когда видит слезы на щеках Коннора и обнимает его так сильно, насколько это вообще позволяет их положение. — Все хорошо, — Внутри одно только отчаяние, что прорывается даже сквозь вечно стальной тон. — Все хорошо, все будет хорошо. Мы справимся, да? Мы же братья, мы должны. Коннор рыдает ему в плечо, и он впервые за всю свою жизнь осознает, что роднее человека у него просто нет. Это его брат, это жизнерадостный Коннор, детектив Стерн с охуевшей раскрываемостью. Его брат, которого он самолично пытался утопить в желании убить себя 24 года.Неделю спустя.
— Коннор? Ты дома? — Вопрос так и остается без ответа, когда, уже раздевшись, он проходит в просторную гостиную. Ничего примечательного, думает Ричард, присаживаясь за кухонную стойку. В квартире чисто, нет даже грязной посуды и все это выглядит непривычно вылизанным. Неприятное чувство тревоги, которое и привело его сюда, не отпускает и усиливается в разы, когда мобильный Коннора, на который он звонит в сотый раз, начинает дребезжать около холодильника. -… И только сейчас его внимание привлекает записка на холодильнике, коих обычно Коннор никогда нигде не оставлял (это Ричард помнит из родительского дома и сотни часов проведенных тут за последний год). Когда он читает первое предложение, воздух внутри спирает моментально. Когда глаза пробегаются по строчкам о том, что «ничего не в порядке»… — Нет… Я в порядке. …Ричарду кажется, что имя его брата слышит весь Тауэр Клэр. — Нет-нет-нет!!! — Он подрывается на месте так резко, что едва вписывается в поворот в коридоре, когда выскакивает из комнаты. Давно позабытое за эти месяцы чувство расплывается леденящим холодом по телу вновь. Он даже не думает, что делает, когда выбивает в ванной дверь, влетая в комнату, не думает и тогда, когда животный крик о помощи разносится по всему дому. Не думает, когда вспоротое запястье оказывается в его руке слишком холодным, чтобы принадлежать живому человеку. Он вырывается, когда врачи просят его подождать в коридоре, и швыряет ссаный кофе в мусорный бак, когда обливает им себя с ног до головы из-за неуемной дрожи в руках. Голова идет кругом от мыслей и сдавливающей грудь боли. Он может лишь обессиленно сесть на корточки, когда в глазах начинают плавать черные круги. Они не ушли, они не справились, они все проебали и Коннор попытался покончить с собой вновь, и это режет по сердцу как никогда сильно. Он не помнит, как говорит матери о случившемся, не помнит, как внезапно оказывается в её родных объятиях и заходится в беззвучных рыданиях. — Это все из-за тебя. — Ричард. Коннор просто- — Не смей! — Мог бы он раньше подумать, что будет кричать на неё из-за всего, что она сделала? Определенно нет. — Это все ты! Твои подачки, пренебрежение им, нашла себе любимого сына, да, мам?! Вот только твой второй сын, твой ребенок, блять, сейчас лежит в реанимации просто потому что ты решила что «Коннор плохой»! Ты читала его записку? — Я- — Ты читала? — И его просто рвет, когда она возмущенно открывает рот. — Нет?! Так я тебе процитирую: «прости, мам, я так и не смог стать для тебя хорошим сыном». — И Ричарду кажется, что он впервые видит, как его мать в ужасе таращится куда-то в пустоту. — Ты в курсе, что он сидел на антидепрессантах? Что он резал свои руки и пытался покончить с собой в двадцать лет?! Аманду не жалко от слова совсем, довести его брата, чтобы потом разыгрывать драму — нужно быть настоящей мразью. Ему больно за Коннора и он понимает, что фактически они одно целое, они чертовы близнецы, перенявшие мелкие гены от разных родителей, но схожие лицом как две капли воды. Внутри все точно скребет от несправедливости, что даже зная, что Коннор в реанимации, она все равно пытается выставлять его крайним. — Я уверен, что если бы я не сказал, ты бы даже не поинтересовалась, — выплевывает он прежде, чем зайти обратно в двери больницы, слыша позади крик матери. Когда дежурный врач сообщает, что может пропустить только кого-то одного, Ричард рвется вперед и не удивляется, что его мать просто уезжает, оправдываясь своей сраной конференцией. И вещает где-то там на тысячную аудиторию о пользе технического прогресса, пока он сжимает руку Коннора и плачет, вымаливая прощение за все. Пока чувствует пугающий, ледяной холод пальцев. Он такой бледный, и Ричард уверен, что сейчас внутри он сломан абсолютно, убит, уничтожен от всего происходящего вокруг. Он видит лишь его перевязанное запястье перед глазами и блестящие щеки, и все это так не схоже с его Коннором. Все это чуждое, ненастоящее, не заслуживающее быть явью. Коннор слышит, Ричард знает это наверняка, видя открытые глаза. Он говорит, что они уедут в Калифорнию, пошлют к черту этот технический прогресс, науку и всю прочую срань, которая не стоит семьи. Через месяц после, Ричард думает, что ненавидит свою работу именно потому, что боится увидеть Коннора на своем столе. Еще через полтора, Ричард узнает, что у Коннора заразительный смех и двум копам нечего делать в клубах Сан-Диего.