Друг рыцаря

Чёрная собака, которую некому ещё было называть собакой Баскервилей и уж тем более Боськой, в бесшумном беге стелилась сквозь туман, не касаясь лапами земли. Время от времени она чутко вскидывала острую морду, ловя в вечерней мгле смутные знаки, невидимые и неслышимые для человека. Тревожные предчувствия торопили её, а в голове всё громче и отчётливее звучали, сближаясь, шаги двух лошадей. Двух всадников, разделённых милями и веками и всё же во что бы то ни стало обязанных встретиться нынче ночью, чтобы не оборвались невинные жизни… Собака многое знала и успевала по мере сил. Задолго до того, как суровые люди в длинных одеждах и с крестами на груди объявили её посланницей дьявола. Возможно, они вместе со своей унылой верой и вправду привезли в её исконные владения собственные силы зла, но за прошедшие столетия пресловутый дьявол ни разу не встал на её пути. А вот людей, сплошь и рядом сваливавших на него свои чёрные дела, попадалось предостаточно. Однако время бежало неудержимо: первый всадник, а точнее всадница, был уже совсем близко… *** Тропинку стремительно затягивало туманом, и Фанни крепко сжала поводья обеими руками. Белая кобылка, на которой она спаслась бегством из Баскервиль-холла, оказалась норовистой, пугливой и прядала ушами от каждого болотного шороха. Не дай бог, шарахнется с тропы, угодит прямо в топь — и поминай как звали… Она не раз видела, как Гримпенская трясина забирает свои жертвы, и даже не знала, что ужаснее: вязкая тина или безжалостные руки сэра Хьюго. Понимала только, что и то и другое — верная смерть. Из белой полумглы донёсся приближающийся цокот подков. Ледяной ужас пробежал по спине девушки, словно вытягивая последние силы. Ослабевшие пальцы сами выпустили узду; Фанни почувствовала, что соскальзывает с седла, и судорожным усилием вцепилась в гриву. Но тут под ногами кобылы что-то хрустнуло, она пронзительно, словно плача, заржала и завалилась набок. Мгновением позже над всадницей и лошадью сомкнулась мутная пелена… *** Открыв глаза, Фанни ощутила под лопатками что-то сырое и твёрдое. Голова кружилась, точно от сильного удара, правое плечо саднило. Похоже, ей всё-таки повезло вылететь из седла не прямиком в трясину, а на твёрдый гранит. Правда, таких огромных и плоских плит, чтоб растянуться на них во весь рост, возле дороги до отцовской фермы что-то не водилось. Да и слишком гладким казался этот камень, как будто обтёсанным… Преодолевая дурноту, Фанни с трудом поднялась и чуть было вновь не рухнула наземь, теперь от ужаса. Она стояла посреди мощёного дворика, а над головой вздымались мрачные островерхие башни. Неужели опять Баскервиль-холл? Силы небесные, за что?! Слёзы уже подступали к глазам девушки, как вдруг до неё донёсся слабый стон: — Помогите… сестра… Не раздумывая ни секунды, Фанни кинулась на зов. Она не остановилась, даже когда память подсказала ей, что незнакомый голос, хоть и мужской, не принадлежит ни одному из её братьев. «Да и откуда взяться им в Баскервиль-холле?» — спросила она себя и неожиданно осознала, что и замок совершенно не похож на жилище её мучителя. Даже в тумане бросалось в глаза, что каменная кладка не красная, а тёмно-серая, а башен явно больше двух. Но ломать голову над собственным положением, когда где-то поблизости зовут на помощь, ей было попросту некогда. Пошатываясь, она взбежала по боковой лесенке, проскользнула в дверь и очутилась в просторном полутёмном зале, освещённом лишь коптящими факелами по стенам. Пол под ногами показался скользким; Фанни привалилась к колонне, переводя дыхание, и её ноздрей коснулся металлический запах крови, забрызгавшей узорную плитку. Её замутило, но она заставила себя сделать ещё несколько шагов и тогда увидела на полу двоих мужчин в странной одежде, как будто сошедших с витража в приходской церкви. Один из них, с пшеничной бородкой, чем-то напоминавший сэра Хьюго, уже не дышал и, похоже, даже окоченел. Второй, черноволосый, бледный до зелени, с усилием приподнялся на локте и прохрипел: — Ты здесь… — Да-да, — зачастила Фанни, садясь рядом и пристраивая его голову к себе на колени, — всё будет хорошо. Сейчас я вас перевяжу. — Не поможет, — раненый, тяжело дыша, облизал пересохшие губы. — Это злые чары вдовы сэра Гилберта… — Господи, что за чушь! — с чисто крестьянским здравомыслием вздохнула дочь фермера. — Лежите смирно, сэр, и не тратьте сил на всякие бредни. Подложив незнакомцу под голову свою свёрнутую шаль, она подошла к столу и решительно принялась рвать на полосы узорную льняную скатерть. Жаль, конечно, дорогой ткани, но выбирать не приходится, да и вряд ли она теперь пригодится в пустом замке. — Погибельная часовня… саван… меч рыцаря… — долетело ей в спину. — Да тихо вы! — прикрикнула Фанни. — Разговорчивый какой, и не скажешь, что ранены! Будете так болтать — и вправду помереть недолго! *** Сэру Ланселоту Озёрному дорога с каждым часом нравилась всё меньше. Под копытами белого жеребца уже давно хлюпало, от земли поднимался зеленоватый туман, а кроны деревьев над головой едва пропускали дневной свет. Какой несчастный случай завёл его в это гиблое место?.. Спору нет, рыцарю Круглого стола не пристало сворачивать с избранного пути, но что делать, если по всем признакам тропа запросто может оборваться в болоте? Хорош он там будет со своими сияющими доспехами! Какое-то движение в подлеске заставило Ланселота насторожиться. У края дороги, точно вынюхивая потерянный след, тревожно кружила огромная, бархатно-чёрная собака. Завидев наездника, она остановилась, подбежала к нему и доверительно потёрлась мордой о его латные поножи. — Ты чья такая? — он наклонился с седла и протянул руку, чтобы её погладить. Собака чуть прикусила его стальную перчатку и заворчала, словно призывая следовать за собой. — Уж не потеряла ли ты хозяина? — обеспокоенно нахмурился Ланселот. — Кажется, я всё-таки не зря заехал в это болото, раз кому-то здесь нужна подмога. Ну что ж, веди! Собака отозвалась отрывистым басовитым лаем и сорвалась в галоп — вроде бы легко, но так быстро, что белый конь с трудом поспевал за ней через ручьи и мочажины. Из-под его копыт высоко взлетали грязные брызги, пятная доспехи всадника, однако ни одного по-настоящему опасного места на пути не встретилось. Тёмные ели расступились у самого рва, открыв глазам рыцаря мрачную серую громаду замка. В воздухе веяло тиной и безысходностью выморочного жилища, но подъёмный мост был опущен, как будто приглашая войти. Ланселота невольно передёрнуло, однако он справился с минутным замешательством и направил коня вперёд. Не успел он сделать и нескольких шагов, как чёрные полусгнившие доски предательски заскрежетали; испуганный жеребец, всхрапнув, поднялся на дыбы, едва не сбросив седока в мутную воду. Собака, замешкавшаяся было на берегу, молнией проскользнула под его копытами и рванулась через мост. Чудом удержавшись в седле, Ланселот пришпорил коня и вскоре очутился на другой стороне рва. Посреди деревянного настила зиял внушительный пролом, откуда с удвоенной силой разило прелыми водорослями. — Поздравляю, — он нагнулся и благодарно потрепал по ушам собаку; от облегчения его разбирал смех. — Теперь обратно только вплавь. Надеюсь, твой хозяин не спешит повидать широкий мир. *** Треск досок и испуганное ржание со двора долетели до Фанни в ту минуту, когда она затягивала последний узел. Раненый, чьего имени она так и не узнала, в тревоге вскинулся, рискуя повредить повязку. «Лежите уж, горе моё!» — проворчала она и выбежала посмотреть, в чём дело. При виде человека, одетого в железо от шеи до пяток, Фанни уже не удивилась, наоборот, окончательно поняла, что попала в самую что ни на есть старинную легенду. Впрочем, лицо гостя, не защищённое шлемом, с первого взгляда вызывало доверие — открытое, улыбчивое лицо с глазами цвета весеннего неба. Вокруг его ног нетерпеливо кружила громадная чёрная псина: она деловито обнюхала заляпанную кровью юбку девушки и с лаем проскользнула во входную дверь. — Миледи, — человек в доспехах галантно склонил темнокудрую голову, — не ваша ли собака привела меня к вам на помощь? — Не знаю… — развела руками Фанни. — Я сама сюда недавно попала. Но там в зале лежит раненый джентльмен, и ему без помощи точно не обойтись. Я, конечно, его перевязала, но он бредит, бедняжка… что-то бормочет про чары и погибель в часовне. Рыцарь озабоченно сдвинул брови и вслед за ней поднялся на крыльцо. Когда они вошли в зал, его лицо озарилось нежданной радостью, которая быстро сменилась жалостью и тревогой. — Сэр Мелиот! Бедный мой друг… — он опустился на колени возле раненого и, взяв его за руку, прибавил с явным облегчением: — Однако наша прекрасная целительница перевязала вас на славу. Держитесь, мы вас вытащим. — Бесполезно, сэр Ланселот, — отрицательно покачал головой сэр Мелиот. — Я убил Гилберта Бастарда, и его вдова прокляла меня… Мне помогут только меч и саван из Погибельной часовни… туда никому нет дороги. — Я же говорю — бредит, — безнадёжно вздохнула Фанни. — Если дороги нет, как же туда добраться? Её прервал звонкий протестующий лай. Чёрная собака, сидевшая на пороге зала, вскочила на ноги и замахала хвостом, будто вновь приглашая трогаться в путь. — Друзья мои, выбора всё равно нет, — Ланселот поднялся с пола и опять не удержался от улыбки: — Боюсь, здешнему мосту суждено обрушиться именно под моим весом! Ну что ж… в худшем случае и правда поплыву через ров с погибельным мечом в зубах. — Я мало смыслю во всяких мечах и часовнях, — пожала плечами Фанни, — но сделайте милость, сэр, перенесите сперва нашего больного куда-нибудь на кровать, не то он попросту не дотянет до вашего чудодейного лечения! *** — Уж если путь оказался погибельным, то какова должна быть сама часовня! — устало выдохнул сэр Ланселот, привалившись к замшелому стволу могучего старого вяза. Последний час он брёл пешком, оставив коня на противоположном краю очередной трясины, а панцирь не снял лишь из опасения, что без вооружённой стычки даже в этой глуши не обойтись. Собака сновала в подлеске немного впереди, вынюхивая надёжную тропу. — Ты только не говори никому, дружок, что ради бедняги Мелиота мне пришлось спешиться — проходу ведь при дворе не дадут! Спасибо ещё, не в телеге доехал… Из кустов послышался призывный лай. Рыцарь утёр пот со лба и, держа руку на эфесе меча, поспешил на звук. Тропинка вывела его на обширную прогалину, окружённую вековыми деревьями, до того старыми и обомшелыми, что давешний вяз по сравнению с ними казался ростком. В тени их огромных ветвей притаилась маленькая обветшалая часовня, наполовину увитая засохшим плющом: лишь кое-где среди мёртвых серых плетей проглядывали зелёные листочки. После болот она выглядела почти уютной, и Ланселот решительно ступил на мягкую траву поляны. Нет, земля под его ногами не просела, но солнце, выглянувшее было на миг, снова исчезло в свинцовой хмари. Со всех сторон потянуло холодом, и от стен часовни одна за другой отделились тёмные фигуры. Их было не меньше тридцати: высокие, выше человеческого роста, в длинных плащах до земли, с откинутыми забралами на шлемах. Из-под забрал смутно виднелись лица — неуловимо похожие и притом едва различимые, лишь глаза пронизывали насквозь. Под их взглядами Ланселот невольно замер, борясь со страхом. — Я пришёл с добром! — воскликнул он, сдерживая дрожь в голосе. Одна из теней качнулась ему навстречу: глаза её казались светлее, чем у прочих. Он ответил храброй улыбкой, не выпуская меча, и силуэты растаяли в полумраке, освобождая ему путь. — Что же всё-таки погубило столько рыцарей?.. — вслух гадал Ланселот, рассматривая ряды перевёрнутых щитов по стенам часовни. — Неужели собственный страх? Впрочем, зачем далеко ходить, сам едва не сплоховал. Мда, щитов здесь хоть отбавляй, а мечей что-то не видно… Постойте, это ещё что?.. Посреди часовни возвышался помост, накрытый парчой. Под её складками угадывались контуры тела, а на полу возле правой руки лежащего тускло поблёскивала в свете лампад рукоять обнажённого меча. *** Собака пристроилась в тени вековых деревьев на краю поляны, вытянув натруженные лапы. За дальнейшее можно было не тревожиться, оставалось только ждать. Она знала, что, когда стены часовни затрясутся, точно вершина вулкана перед извержением, Ланселот вновь пересилит себя и выскочит наружу, сжимая в одной руке собственный меч, а в другой, вместе с куском парчи, — заговорённый. Знала, что ветхий подъёмный мост в третий раз выдержит копыта его коня и что рассудительная Фанни, не слишком-то уповая на предсказания, напоит сэра Мелиота лечебным отваром из трав, нарванных под стенами замка. Что она и не заметит, как благополучно проснётся в отцовской телеге, накрытая попоной, и с улыбкой вспомнит странный сон. А сэр Ланселот Озёрный, простившись с окрепшим другом, отправится навстречу новым подвигам и однажды (возможно, даже в следующей жизни) наяву встретит высокого человека в длинном плаще и с невероятно проницательными глазами. И не исключено, что без собаки эта встреча тоже не обойдётся. Единственное, о чём она не догадывалась, — что собутыльники сэра Хьюго постыдятся рассказать, как они, струсив, не вытащили своего приятеля из Гримпенской трясины, и свалят его смерть на неё, собаку, к которой с того дня намертво привяжется имя Баскервилей. Пока улыбчивый натуралист, похожий одновременно на Ланселота и на Хьюго, не сократит его до простой и домашней «Боськи»… *** Николас Клэй, актёр театра «Олд Вик» и будущая звезда будущего фильма «Экскалибур», вздрогнул и протёр глаза. В зеркале напротив отражались привычная обстановка гримёрки и он сам в полном облачении рыцаря Ланселота Озёрного. — Задремал я, что ли? — пробормотал он, потирая шею, одеревеневшую из-за неудобных бутафорских доспехов. — Неудивительно — такую сцену с первого дубля прогнали, да ещё с собакой… Славная псина, неплохо бы пообщаться после съёмок. Вот только что-то не помню, откуда вообще в сценарии эта Погибельная часовня… Он потянулся за папкой с текстом, но вместо неё рука нашарила на столике латную перчатку. На мягком посеребренном металле отчётливо виднелись две круглые вмятины — следы клыков огромной собаки.