***
Звёздочкин Антон любит выглядеть хорошо — это знают все. Пиджаки были для него обыденностью, а опрятность — обязанностью. Туфли начищенные до блеска. Ни пылинки в образе. А вот то что знал практически никто: Антон не любит костюмы, смокинги. Даже пошитые буквально на нём рубашки и брюки, казались уж очень тесными, а стоило надеть галстук… Поэтому смотря сейчас на себя в зеркале, Антон чувствовал легкое удушье, завязывая один таковой. Он был белым. Единственным светлым элементом одежды, из-за чего внимание ещё больше обращалось к этому куску ткани. Движения оказались возведенными до автомата, пока он завязывал самый обычный узел. Олежа часто просил помочь ему с галстуками, ведь этот оболтус завязывать их никогда не умел… Пальцы затряслись. Именно поэтому, когда дверь в комнату закрылась, белый галстук остался одиноко лежать на кровати. Средина июля встретила Антона сухим воздухом и хмурым небом. Тучи набегали быстро, одной сплошной стеной, загораживая солнце уже пару дней. Парень хотел бы верить, что это имеет хоть какое-то отношение к личной трагедии небольшой группы людей сегодня. Метеорологи бы отрицательно покачали головами. Он остановился, поднимая глаза к небу, и был бы искренне благодарен дождю. Так казалось правильно. Чтобы плакало небо, пока рыдает семейство Душновых, летели капли, скрывая слезы. Желание было столь сильным, что Антон и не заметил, как прихватил у выхода черный зонт, который теперь болтался на руке. Но сухой ветер продолжал обдувать губы, а прогноз погоды об осадках смиренно молчал. Антон засунул руки в карманы, облизал пересохшие губы и прошел мимо своей машины, пешком следуя к назначенному адресу. За руль ему сегодня нельзя. Его личный приказ самому себе.***
Черная одежда была на всех, хоть на улице и был разгар лета. Стоя с небольшим букетом в стороне от общей толпы, Антон лишь наполовину слушал голос замазанного землей мужчины, с лопатой наготове вовсе не далеко. Остальное занимала особенная тишина вокруг. Это не было молчанием живых, это было звучание мертвых. Кладбище, окруженное деревьями и зарослями, вряд ли было гарантией хорошей звукоизоляции для почивших. Но факт оставался фактом: минуту назад Антон был среди шума Москвы, сейчас он мог слышать пение птиц и шуршание листвы. Студент постоянно смотрел в сторону, пока проходила вся процессия. Вокруг было столько людей, что ненароком пробегала мысль: «Сколько из них действительно пришло из чувства скорби, а не долга?» Он мог запросто узнать старосту курса, несколько профессоров из университета, даже однокурсников, столпившихся в одну компанию, впервые тихих, статуй. Были тут и пары ребят из других курсов, представители от администрации, а когда взгляд наткнулся на первогодок, кто тихо перешептывались, Антон оставил этот досмотр. Неприятно было, будто они оскорбляли его память, а не Олежину. Посмотрев вперед однако, Звёздочкин понял чьего взгляда в действительности опасался. Из небольшой круглой фотографии на него улыбался Олег Душнов. Он узнавал это фото. С ребяческой улыбкой, голубыми глазами и взъерошенными волосами. Он смотрел на Антона. Олежа всегда смотрел на него, и вовсе не хотелось придавать этому какие-то смыслы, особенно сейчас. Единственное что было важно, так-то, что от этих взглядов всегда было хорошо. Не ощущалось чувство неловкости, когда Антон ловил изучающий взгляд совсем случайно. Обходились без чувства недоговоренности, когда они молча смотрели друг на друга. Только вот теперь чего-то не хватало. От небольшого недостатка горло пересыхало, а глаза мокли. Ноги пошатывались. От прошлых чувств оставался лишь болезненный осадок, ведь… Глаза. Они были безжизненными, как в день, когда Антон видел это лицо в последний раз, залитое красными и синими огнями кареты скорой помощи.***
Когда вместо ямы была лишь горка земли, а большинство людей разошлось, Антон всё-таки осмелился подойти ближе. Подойти к нему, с трепещущим чувством тревоги, когда туфли плавно мяли траву по пути к могиле. Шаги давались тяжко, будто ноги залили свинцом. Странное сравнение с Железным Дровосеком пришло в голову. «А читал ли Олежа когда-нибудь «Волшебника изумрудного города»? Или он слушал текст от кого-то другого?» — подумалось парню, и образ невинного трехлетнего друга, в ожидание лежащего в кровати, показался столь натуральным и правильным. Теперь лежал Олег лишь среди цветов и больших венков, перевязанных длинными черными лентами. «Дорогому сыну с Любовью и Благодарностью от Родителей», «Дорогому, любимому брату. Ты навсегда останешься в моей памяти», «С Горечью и Скорбью провожаем тебя. От родственников», «Помним, скорбим. От коллектива МГПАУ имени А.С.Соотвецкого», «Дорогому Олегу. Вечная память». Антон перечитал каждую. А потом просто стоял и смотрел на те самые пустые глаза. Лицо, погребенное средь цветов и широких венков, траурных лент и сожалеющих слов. Их было так много, что лепестки закрывали шею, касались щек. Один непослушный листок потянулся к носу, и Антон осмелился поклониться и аккуратно его поправить. Чтобы не мешал. Он присел на колено. Долго смотрел в глаза напротив, будто искал возможность начать диалог. Обсудить любой пустяк от погоды до вчерашнего завтрака. Пошутить, чтобы неловко посмеяться, ведь юмор у Звёздочкина никогда не был на высоте. А вот Олежа шутил отменно, но смеялся с шуток Антона громче. Искренне и до боли в животе. Автора же веселила эта, выстроенная благодаря ему, картина. Теперь веселиться не хотелось. «Лучшему другу, ценному помощнику, интересному собеседнику и… — мысли сбились. Замкнулись, как проводка в старых домах — резко, не выдержав напряжения. После этого часто дома возгораются. Люди внутри погибают, — ты мне нужен.» Антон положил у самой фотографии тот букет, который долго держал сам. Это были голубые фиалки и розмарин. Они выделялись на фоне лилий и роз, но студент посчитал, что это нормально. Олег не был пышной розой. Его друг был скромным розмарином, но который всегда выделялся из толпы. Антон его всегда замечал. — Вам не стоит задерживаться тут. Скоро автобусы будут ехать к ресторану, — послышался чей-то голос за спиной, и Антон очнулся от наваждения, быстро подымаясь на ровные ноги и стряхивая колени от земли и травы. Получилось плохо. Когда он обернулся, чтобы узнать, кто стоит пред ним, то не сразу смог увидеть лица. Всё что можно было понять: перед ним девушка. Черное платье и широкополая шляпа это подтверждали. Но именно из-за головного убора было не ясно, кому они принадлежали. Тишина в ответ не смутила её, так как после небольшой паузы, она вновь заговорила: — Фиалки? Это достаточно… странный выбор. Антон решил не вести бесед, возвращая глаза к свежим цветам. — Не могу осуждать. Я хотела взять ромашки, — девушка помолчала и добавила: — Он любил ромашки… Слова эти подхватил ветер, который впервые после утра посетил студента. Он продолжал тактично молчать, устало смотря на радостного Олега. Утомленность эта осозналась неожиданно, но явно присутствовала всю эту неделю. Беспрерывно. — А это фиалки и..? — Розмарин, — хрипло ответил на вопросительные нотки. Сам дрогнул от того, как просел его голос. Девушка лишь кивнула. Поняла ли она выбор, либо же подтвердила какую-то свою догадку о нём, узнать не дано. Не особо то и хотелось. Теперь, когда люди отошли, а какие-либо речи завершились, Антон смог окунуться в тишину с головой. В ту атмосферу тоски и одиночества, которую испытываешь только в таких местах: кладбищах и моргах, мелких церквях. Прислушиваясь, можно узнать гул машин вдалеке, звуки города, который требует двигаться быстрее, без остановки и передышки. Оказаться наконец вне зоны действия этого правила было приятно. Тут время вновь замедляло свой ход. — Вы ведь Антон? Звёздочкин. Это прозвучало неожиданно, потому парень повернул к ней голову. Шляпа всё также была на месте, хоть ветер и дергал края в попытке сдернуть её. Антон кивнул. — Я достаточно многое слышала о Вас. От него, — с теплотой прозвучал голос, и студенту приходилось додумывать, смотрит она на фотографию на кресте или на небо. — По словам Олежи вы отличные друзья. Ну… Были, — краткая поправка звучала, как широкий удар ножом. Но к этому ещё стоило привыкнуть, это будет резать слух ещё некоторое время. — Слышала? — уточнил Звёздочкин, всё же желая знать с кем он говорит. — Да, слышала, — после этого шляпа была убрана в руки. — Только самое хорошее, честное слово. Пред Антоном стояла Ольга Душнова с разводами туши под глазами и мятой причёской. Внешний вид её был значительно хуже голоса. Она была его сестрой. Лично они с Антоном знакомы не были, но Олежа часто поведывал о своей семье, особенно о ней. Хоть друг и показывал фотографии, Звёздочкин уверен, увидя её сейчас, и без них понял бы, что она ему не дальняя родственница, или подруга. Одинаковая форма головы, смутно схожие черты лица. И глаза голубые, хоть и покраснели от непрерывных слёз. — Ольга. Сестра. — Можно просто Оля. — Так… говорил. Что он рассказывал? — Ох, он любил поговорить. Рассказывал в основном какие-то ваши беседы, прогулки, просто события, — Оля повернулась в сторону фотографии, продолжая рассказывать дальше. — Та и вообще о Вас лично отзывался крайне лестно. Не мне судить, но может даже слишком, — губы дрогнули в улыбке. Повторяя этот жест, Антон и сам посмотрел на Олега. То что друг был о нём хорошего мнения, он догадывался. Сложно сказать, кто не был, учитывая искреннее признание Звёздочкина всем курсом, если не университетом. — Слишком? — тихо спросил он. — Да-а, по его словам, Вы нечто вроде идеала. Заботливый, добрый, борец за справедливость, умный и красивый. Вообще кошмар какой смешной, интересный и так-далее. — Хм… — лишь смог придумать в ответ «интересный». А через некоторое время вновь заговорил, с трудом отрывая взгляд от креста, — И почему Вы мне это рассказываете? Голубые глаза уставились в ответ: — Думаю, он бы хотел, чтобы ты знал. И они, как по команде, вновь посмотрели на рамку. Запах земли всё ещё витал в воздухе, смешиваясь в приторное сплетение с ароматами цветов. Сейчас, стоя тут, у Антона появлялось столь много мыслей, абсолютно одни с другими не связанные. Они периодически перебивались чувством вины, краткими воспоминаниями и Олежиными фразами, за которые Антон так крепко схватился. Стало страшно. Страшно забыть звучание голоса, запах одежды. Их потеря была вопросом времени, но пока они оставались относительно свежи в его голове, парень пытался держать их в фокусе. Безпрерывно. «А ему нравились лилии, или розы?» «Хотел бы он вообще такое большое колличество посетителей?» «Опечалился ли от вида всех этих грустных лиц?» Только после смерти Олежи, его мнение стало критически важным для Антона. — Он… — тихо начал студент. Неуверенно, будто давая самому себе время понять, что и зачем он говорит. Оля обернулась к нему, ожидала, — тоже рассказывал о тебе. — Да? — заинтересованность не скрывалась. — И что же он рассказывал? — Ты отличная сестра. Он может… мог положиться на тебя. И всё рассказать. — Пхах, — она мельком взглянула на брата, — общительный малый. Хоть и был старшим братом. Когда мне было уже три, казалось, будто я намного старше него. Он как-будто ни к чему, кроме учебы серьезно не относился. — Правда? Антон вспомнил все те разы, когда Олег полностью отдавался его проблемам, пытаясь помочь. Любые мелочи он выслушивал, над каждым синяком или царапиной кружил, как хирург на операции. Лицо всегда при этом было сосредоточенное: он надувал губы, невольно хмурился, а потом Звёздочкин его откликал, и брови опять выравнивались в добродушной улыбке. — Может, это мне так в детстве казалось, — пожала Оля плечами. — Нам не удавалось общаться особо после того, как он поступил. Не мне судить, универ как-никак, но сейчас как-то… обидно из-за этого что-ли. Ожидалось, что вновь встретимся, как только он закончит с сессиями. Мы даже планировали съездить куда-нибудь вместе, как закончится весь этот ад на курсах, но… — и она так тяжело сглотнула, что услышал даже Антон, — не получилось. Звёздочкин слушал. Этот голос окруженный тишиной среди летнего зноя, серости туч, завесой скорби. Антону была подобная откровенность незнакома. Вряд ли бы он стал выговариваться человеку, чей образ ему известен лишь со слов других. Оля казалась же наоборот — открытой со всеми. Будь Олег чуть более популярен в школе, может, также общался с каждым, дарил любому частичку себя, своего секрета, помогая людям чувствовать себя особенными. Даже тем, кто этого не заслуживал. Если бы мир дал Душнову шанс, Душнов покорил мир. Антон хотел бы стоять в этот момент с ним рядом, хлопая по плечу и восторгаясь. А потом увел в скромную комнату в общежитии смотреть не пугающие ужастики и глупые научные-фантастики. Антон стоял рядом с Олей и понимал: никогда так сделать он уже не сможет, да и с сестрой его вряд ли ещё пересечется. Может поэтому, он решил открыться в ответ. Ненадолго, маленькой фразой, но для него она имела большой вес. Он открыл рот, простояв без словно в размышлениях, а потом: — Я скучаю по нему. Если бы в этот момент Антон посмотрел на Ольгу, то увидел бы улыбку. Опечаленную, уставшую, до боли знакомую. Глаза часто заморгали, девушка не сдерживала слезы, просто жидкости внутри уже не осталось. Зато хватило слов, чтобы ответить: — Я тоже… Зато ты можешь гордиться, что оказался столь хорошим другом. «Мог ли этот статус сдвинуться чуть дальше?» — мысль неуместная. — А ты гордиться что хорошая сестра, — вместо этого сказал он. А потом, после недолго молчания, Оля начала вслух вспоминать то, почему сестрой она была крайне плохой. Это были мелочи, оба понимали. Это было нечто, на что нельзя опираться при таких заявлениях, но Душнова рассказывала, как прокуроры зачитывают обвинения — осуждающе. Как она жульничала, пока они играли в прятки, как съела шоколадку, оставленную родителями брату, как они дрались из-за какой-то мелочи, а после гнались друг за другом, ведь кто первый прибежит к родителям, сможет жаловаться на второго. История сломанной дорогой машины, разрисованного ночью лица и длительного соревнования, кто отомстит лучше. Случайно порванного рисунка, букашки «случайно» попавшей в суп. Это были воспоминания, которые рассказывались не происходящими событиями, а внутренними эмоциями. Злость, обида, печаль и радость. Много радости. В голове Оли они задерживались не благодаря холодным датам, а запахам, цветам, звукам и ощущениям. А потом Антон плавно подключился, играя роль адвоката. Вспоминал, как Олег рассказывал о курсе лечения, проведенном девочкой теплой водой и объятьями, о подаренных открытках, где буква «г» писалась наоборот. Когда ситуация смеялась, хихикала Оля и улыбался Антон. Когда ситуация напрягалась, смущалась Душнова и хмурился Звёздочкин. А чуть позже понадобился прихваченный Антоном зонт, ведь небо заплакало, услышав, как в десять лет Олег разбил коленку. Те, кто в тот день заметили резкую перемену погоды, удивились. Их было немного, ведь остальным всё также приходилось куда-то спешить, о чём-то размышлять, нечто доказывать, пока над улицами Москвы одновременно шёл дождь и светилось солнце. А ещё позже Антон и Оля разошлись. Разговор приятно приземлился у сердца, согревая. Ночью парень впервые уснул, а девушку не терзали кошмары. И, несмотря на предположения Антона, через время они вновь пересеклись в университете. Оба учились, шли дальше, ведь окружение требует движения. И если бы хоть один из них попытался раскрыть секрет того разговора, то понял бы почему было так спокойно и впервые легко. Ведь разговор шёл меж троими: Антоном, Олей и Олегом, кто молча наблюдал за ними из фотографии.