И боль уйдет

Рука Леона сжалась на спинке сидения. Его лицо скрывала тень; черная мгла, что опустилась на улицы западной части Денвера, полностью прятала его в своей тени. Капли дождя барабанили по стеклу красного внедорожника, и лишь где-то вдалеке виднелся одиноко горящий фонарь. Те слова, что он слышал… Леон учился быть сдержанным. Он должен сохранять спокойствие в любой ситуации, так ведь должны вести себя полицейские, верно? Должны успокоить граждан, дать им понять, что все под контролем… После ситуации с Лили и новым STEM, он совершенно другим человеком. Как и Себастьян, жизнь Леона изменилась. Расследование его организации…в бешеном мире, полным нестабильности и ужасов привело лишь к смерти очень многих хороших людей. Как Себастьян смеет говорить ему, что Леон не знает, что такое жизнь? Как он смеет говорить, что он не знает, что такое терять близких? Он и Клэр потеряли столько дорогих для себя людей! Чертово прикрытие… ещё немного… — Что ты делаешь? — голос Себастьяна звоном колокола разнесся в темноте. — Слезь с меня, парень, твои психи не изменят ничего. Леон не слушал. Он устал только слушать и играть эту роль. Роль человека, который должен пихать эту боль все глубже и глубже. Её нельзя спрятать. От раны всегда остается рубец. Кеннеди продолжал сидеть на нем. Он и не думал делать то, что сказал Кастелланос. Он не поднимал голову, а алкоголь в его крови все больше туманил его разум. — Я потерял капитана. — Что? — Я потерял его. Я подвел свою команду, — Леон поднял лицо и тогда Себастьян увидел эти глаза. Холодные голубые глаза, которые ты точно не увидишь у молодого паренька. Глаза, которые полны жажды мести и в которых горит адское пламя, в котором сгорают все те, кто принес ему боль. — Джилл, Марвин, Карлос, Крис…куча хороших людей погибло ради НИЧЕГО. — Да о чем ты?! — Ты потерял жену, но твоя дочь с тобой. Ты прошел через ад, чтобы её вернуть. Мёбиус… — Откуда ты знаешь о ней? Ты кто такой, пацан? — Я больше не могу никого терять, Себастьян. — Лицо Кеннеди стало таким близким… от него несло жаром, и видимо, он вспотел, так как капельки пота виднелись у него на шее, а он сам тяжело дышал. Возбуждение само нахлынуло волной, а Себастьян… — Пожалуйста, я не могу заставить тебя тоже испытывать эту боль, — рука осторожно взяла Себастьяна за лицо. — Не могу… Вкус такой сладкий. Возможно, такой когда-то был у Себастьяна, лет двадцать назад. Молодое тело; теплое, упругое и гибкое. Леон точно знал, что он должен делать и как эти пользоваться. Поцелуи стали более дерзкими, наглыми, ненасытными, пока руки щупали в темноте липучки и застежки от бронежилета. Себастьян провел по этой коже и едва сдержал слезы, ведь когда — то он сам был таким. Ребенком, который ещё не вкусил все ужасы реального мира. Рука Леона старалась на ощупь найти ремешок, но тут его остановили. — Ручонки лишние? Убери. — Я… — Значит, ты меня обманываешь, верно? — Себастьян продолжал гладить Леона настолько нежно, насколько это возможно. Будто бы он — его отец. — Что-то не договорил мне? Это очень плохо Леон. Я не люблю ложь и вранье. Леон закусил нижнюю губу, как только почувствовал, как холодное дело «Магнума» соприкоснулось с его горячей плотью. — Я ведь потерял жалость, Леон. Милосердие и сострадание - тоже. Я больше не тот коп, который был раньше. — Ложь. Ты такой же хороший человек и коп. Я… Видел… — Все видят только то, что я хочу, — пистолет теперь смотрел четко между глаз Кеннеди. — Так что мне мешает убить тебя? — Ничего. — Быстро ответил Леон. Тишина нависла над ними. Короткая, но такая жуткая. — Ты правда не тот, кого видят все. Ты — намного лучше, и я… Не жалею о том, что меня поставили именно с тобой и я не отступлю до самой смерти, — Леон лизнул кончик пистолета, слегка проникая языком внутрь. — Что за народ, — Себастьян отбросил револьвер в сторону, после чего обхватив руками талию юноши заставил его лечь на него, попутно расстегивая штаны. — Вечно нужно за вами подглядывать. — Это… Мой первый раз с мужчиной, так что… — Буду нежнее, а теперь помолчи и закрой глаза. Вся боль — позади.