***
Изуна — химе Учиха. «Бешеная сука» — выплёвывает Тобирама. Сам себе не признаётся, что восхищённо. И-з-у-н-а — верная тень, и это константа, за плечом своего брата. Тобирама — аналогично, как в кривом отражении. Они похожи, в общем-то, до отвращения во многом. И это лишь подогревает их взаимную не-на-ви-сть. Изуна-химе-но-Ши*, как любовно прозвали её соклановцы, самая сумасшедшая, самая гениальная и, соответственно, самая опасная в своём чёртовом клане, разумеется, после Мадары-гори-в-аду-Учихи. Но Мадара и Хаширама — это вообще отдельный свиток и сравнивать этих монстров можно только друг с другом (Хаширама, сильнее — твёрдо уверен Тобирама, за что, кстати, эта помешанная психопатка пытается его прирезать с особым упорством). Вот и получается, что они всегда негласно доставались друг другу в противники — серьёзно, а кто ещё? Изуна Учиха — это волосы чернее сажи и, в противовес, кожа белая, как первый снег (как траурное кимоно, думает он). У принцессы демонов глаза — врата в саму Бездну. Ночная тьма вмиг сменяется на кровавое зарево. Принцесса проклятого клана — проклята вся, от кончиков волос, до острия катаны, что будто продолжение руки. Она смазанной тенью кружится вокруг, а у него в крови разгорается адреналиновый азарт — ненависть придаёт особый вкус. Она танцует на углях и выдыхает живое пламя. Изуна сама — безжалостный огонь, мифический феникс, заточённый в хрупком (насмешка посмертно) женском теле. «Желанном» — обречённо понимает Тобирама. Хочется у т о п и т ь с я. А И-з-у-н-а смеётся хрипло и искренне. Чертова Учиха всегда искренна, чтоб её — и когда его ненавидит, и когда на брата своего смотрит. А Изу-на тянет тонкие губы, которые зацеловать до безумия хочется, в усмешке-оскале. — Сделай мне приятное… Если бы так не ненавидел, он бы прижимал её к себе до хруста костей, выцеловывал все шрамы — его там больше половины — на белоснежной коже, и готов был бы вечность тонуть в глазах темнее безлунной ночи. Он бы всю жизнь, ему отмеренную, к её ногам положил и сам бы вступил на кострище демонической страсти. Если бы только она… -…сдохни, будь добр! …не была Учиха Изуной. Гениальной убийцей, положившей больше Сенджу, чем кто бы то ни было, и оставившей на его коже с десяток бугрящихся шрамов. Врагом от кончиков длинных пальцев, до последней капли крови. Если бы не была Химе Учиха, с любовью — той самой, проклятой-желанной — смотрящей лишь на своего аники. Если бы… но тогда бы он и не влюбился. Зачем ему не она? Поэтому он ненависть окончательно смешивает с любовью, и бросается в атаку — холодный расчёт. Катана входит в плоть легко. И они ближе друг к другу, чем за всю свою жизнь. В глаза не смотреть — нерушимое табу. Но как-то плевать. Он смотрит, и оторваться не может — тонет в безумии своём и чужом беспросветно и безвозвратно. Оторваться успевает в последний миг — и его тут же чуть не сносит Мадара. Рядом появляется брат. А у него пульс стучит в висках и всё внутри холодеет. Изуна кашляет кровью, к брату прижимается и шепчет срываясь на хрип. Шепот надежду последнюю уничтожает. Гордая идиотка! Что же ты творишь?! (сам он поступил бы т а к ж е) Он молится, впервые в жизни, наверное. Он молится и Цукиёми, и Аматерасу — покровителям демонических Учих. Взывает ко всем богам, которых только вспомнить может. Лишь бы спасли. Лишь бы помогли усмирить непомерную гордыню прОклятых. Он молится за жизнь своего врага и женщины, сердце укравшей — Учи-хи Изу-ны. За стеной стоит брат. Он понимает, наверное. И он тоже чувствует: Если Изуна не выживет — то это конец всему.***
— Она умерла! Моя сестра мертва! И Мадара уже умирает вслед за ней. Горе отравит его безумием. А ему как-то становится п л е в а т ь. Он сам готов кунаем горло себе вспороть, не дожидаясь ответа брата. Чертова демоница уносит с собой в могилу и Тобираму.***
Видимо, он заражается учиховским безумием, но ради ещё одного взгляда на неё, такую желанную и не его, Тобирама месяцами просиживает над расчётами. «Нечестивое Воскрешение» жжёт пальцы предвкушением. Интересно, она станцует с ним на острие куная, как раньше?