something to rely on

Щека почти касается щеки, плечо Алекса расслаблено под его ладонью, а горячее дыхание долетает до чувствительной кожи шеи. — Baby, it’s a never-ending spiral — looks a little bit like Paris… Майлз улыбается, когда зрители отзываются на эту строчку возбуждённым гулом: да, всё так, никаких случайностей — этот город, эта песня, фразы на французском, которые Алекс то и дело кричит толпе с не очень умелым произношением, но сполна компенсирующим это энтузиазмом, и накрепко переплетённая с этими местами их собственная история. История, очередная веха которой завершится сегодня ночью. Сегодня, когда он смотрит, как выкладываются — и не просто выкладываются, а искренне наслаждаются этим — Лорэн и Зак, Тайлер, струнный квартет, да и сами они с Алексом, в голове то и дело проскакивает мысль «как в последний раз», и каждый раз следом за этим он вспоминает, что и правда — в последний. И, ловя со всех сторон знакомые улыбки и головокружение от того, что они играют как никогда слаженно, Майлз продолжает отгонять от себя эту мысль — но она не сдаётся, возвращается и колет сердце, будто тонкой иглой. Схватить бы этот вечер рукой и удержать, заставить продолжаться, пока не отпустит чувство, что недостаточно — и, кажется, пусть и понимая всю тщетность такого желания, вместо этого он пытается удержать Алекса: снова притягивает к себе и под восхищённые вздохи толпы целует в щёку, и с большой неохотой отпускает, когда песня заканчивается, снова нарезать круги по сцене в полудиком танце. И времени на посторонние мысли больше нет, потому что шоу, доведённое за прошедшие месяцы до идеала, снова подхватывает их и несёт вперёд в бешеном темпе, и в следующий раз, когда Майлз немного возвращается к реальности, Алекс уже самозабвенно выводит, выбежав навстречу к публике, нетленные строчки Боуи, и в голову резко стучит — вот оно, кульминация, гранд-финал, апофеоз. Сердце невольно начинает колотиться быстрее, и почти удаётся настроить себя на торжественность момента — пока он не бросает взгляд вниз, где Алекс, по ему одному ведомой причине, неуклюжими рывками ползёт к оператору, сжимая микрофон, и Майлз фыркает и закатывает глаза. Вся серьёзность и нервозность моментально улетучиваются — сменяются желанием захихикать вслух, чуть усталым, но беззлобным Алекс-что-ты-опять-устроил и не слишком серьёзным опасением, что тот пропустит момент, когда ему вступать. Алекс, конечно, не пропускает, потому что сегодня вообще всё идёт исключительно и невероятно как надо, и триумфально допевает, вернувшись обратно на сцену, — и дальше остаётся только сиять до смешного широкой улыбкой, и махать, пока не заболят руки, под бурю аплодисментов, и утаскивать в обнимку друг друга со сцены, потому что поодиночке сил уйти точно не найдётся. Едва за ними захлопывается дверь гримёрки, как Алекс впечатывает его в неё спиной, касается щеки, склоняя его голову набок, и накрывает губы нежным, удивительно и щемяще неторопливым поцелуем. Майлз обнимает его за талию и несильно надавливает ладонью на спину, заставляя прогнуться в пояснице: с губ Алекса слетает негромкий удовлетворённый вздох и, закрыв глаза, он ведёт дорожку поцелуев к уху Майлза — тот вздрагивает и прижимает его к себе ещё крепче, когда мочки осторожно, дразняще касаются язык и зубы. — Мы не можем сейчас, — напоминает Майлз то ли ему, то ли себе. — Едем отмечать конец тура, помнишь? Алекс недовольно хмыкает и пытается заткнуть ему рот поцелуем, и Майлз не может не признать, что это довольно действенно — обхватывает его лицо ладонями, ловя расфокусированный взгляд на раскрасневшемся лице, и на этот раз, когда их губы соприкасаются, они негромко стонут уже в унисон — но прерывает стук в дверь. Алекс, вздрогнув, отстраняется и прикрывает рот рукой, будто их застали на месте преступления, и Майлз, не сдержавшись, утыкается лбом ему в плечо в приступе беззвучного хохота. — Ребят, вы готовы? — тон Зака такой невозмутимый, что и не поймёшь, на самом деле он не догадывается, чем они тут занимаются, или им всем пора поучиться у него выдержке. — Мы уже собираемся ехать. Майлз всё никак не может отсмеяться, поэтому Алекс, вздохнув, нетвёрдым голосом отзывается сам. — Да-да, мы сейчас. — У вас впереди будет вся ночь, вылезайте уже! — вдруг кричит откуда-то чуть издали Лорэн, и Алекс, беспомощно приоткрыв рот, заливается краской, а Майлз не выдерживает и начинает хохотать вслух. — Правда, идём! — задыхаясь, заверяет он. — Две минуты! — И не стойте под дверью! — с притворным возмущением добавляет Алекс, и теперь смеются уже снаружи, но, кажется, действительно уходят. — И где мы перед ними спалились, а? — сетует Алекс, сменяя футболку на свежую, и Майлз выразительно приподнимает бровь. — Тебе хронологически перечислить? — Я имею в виду, спалились настолько, что из темы для шуток это превратилось в железно подтверждённый факт? — Всё ещё могу хронологически, — Майлз ловит слегка недовольный — а может, просто заинтересованный тем, что он тоже снимает майку, — взгляд. — А если серьёзно, мне кажется, они видели, как мы… немного увлеклись в Стрэтхаллене. — Стрэтхаллен, — мечтательно вздыхает Алекс. — Тогда оно того стоило, — набрасывает на плечи лёгкую куртку и подходит вплотную, чтобы урвать ещё один короткий поцелуй. — Идём? Майлз берёт его за руку, заставляя приподнять уголок рта, и тащит к двери. В небольшом отдельном зале ресторана атмосфера царит, конечно, не подавленная, но и не такая оживлённая, как обычно: всё кажется более камерным и спокойным — пусть и всё равно несомненно радостным. Они смеются, пересказывая друг другу забавные моменты тура, и смеются ещё больше от того, что так быстро ударились в воспоминания, поздравляют друг друга с тем, как удачно прошло сегодняшнее шоу, и аккуратно избегают темы о том, что будет дальше — когда эта ночь закончится. Алекс говорит сегодня непривычно мало для себя, пусть и почти всё время улыбается, и пить перестаёт уже после пары бокалов вина — но этого, впрочем, хватает, чтобы его немного развезло: подолгу останавливает задумчивый взгляд в одной точке, то и дело двигается ближе к Майлзу — не то наивно полагает, что незаметно, не то ему всё равно — и в итоге, прикрыв веки, опускает голову ему на плечо и, нащупав под столом, сжимает запястье. Майлз стыдливо фыркает, прикрывая глаза ладонью, потому что каждый за столом считает своим долгом умилённо на них покоситься, бормочет какое-то неубедительное возражение и сам же сводит его на нет, склоняя голову ближе, пока не касается щекой волос. — Уже думали, что будете делать дальше, ребята? — интересуется Дженни, и Майлз благодарен ей за то, что она поддерживает беседу как ни в чём не бывало, но с другой стороны, едва подавляет желание болезненно поморщиться от очередного напоминания о том, что теперь будет непонятное и неизвестно кому нужное дальше, и что игнорировать его уже очень скоро не поможет. — Кучу всего, думаю, — расслабленно улыбается Алекс, чуть перекатывая голову на его плече и упираясь подбородком. — Нам давно пора нагонять упущенное, а то я группу бросил ради этого, он, — бодает Майлза в висок, — эм… сольную группу? — Сольную карьеру, — краем рта подсказывает Зак с невозмутимым будто видом, но в глазах прекрасно видно сдерживаемый смех. — Мне нравится «сольная группа», — возражает Майлз, и Алекс самодовольно усмехается — впрочем, ему в ухо звучит скорее, как пыхтение. — В общем, отдохнём немного — и снова творить, а то идеи уже девать некуда, — ладно, если Майлз в чём и согласен, то в этом. — Но рано или поздно, думаю, нас всё равно прибьёт друг к другу, — Алекс скашивает на него глаза и приподнимает уголок рта. — Сколько бы ни дрейфовали, всё равно заскучаем. В нём, конечно, говорит расслабленная усталость и вино, и все им снова начинают улыбаться и подмигивать, и Майлз решает, что сегодня — пусть: обнимает Алекса за талию и, смеясь, целует в висок, и даже собственное настроение заметно улучшается. В каком-то едином порыве они поднимаются танцевать — вытаскивают даже со смехом сопротивляющихся Лорэна и Тайлера и, кто более, кто менее складно вливаются в ритм музыки, которую кто-то невидимый из персонала заведения, не дожидаясь просьбы, делает погромче. Алекс закидывает руки ему на плечи, сцепляя в замок за шеей, и они лениво покачиваются — на большее, может, и хватило бы, даже после вечера на сцене, но гораздо больше нравится вот так: неторопливо, обыденно, то и дело посмеиваясь от того, что слишком долго смотрят друг другу в глаза. Но довольно быстро, подначивая друг друга, они все заражаются возбуждённым весельем, и Майлз с Алексом невольно втягиваются и слегка нехотя отрываются друг от друга: Алекса утаскивает танцевать Микэла, а его самого — Клодия, и темп они задают так, что остаётся только поспевать следом — потому что не давать же слабину в своей же стихии. Поэтому в отель, уже заполночь, всей дружной компанией они приезжают разгорячённые, усталые и совершенно довольные жизнью — Майлз вылезает из машины, с наслаждением вдыхая ночной воздух, и зависает, разглядывая чёрное небо без единого облачка, и вздрагивает, когда Алекс подходит и виснет на плече, тоже задирая голову. — Вы тут ночевать остаётесь? — машет рукой Лорэн уже с крыльца отеля, и в принципе, рассеянному сознанию Майлза это кажется довольно неплохим вариантом. — Не ждите, — отмахивается в ответ Алекс. — Мы постоим покурим и придём. — Покурите, да, конечно, — бормочет себе под нос Лорэн, но Зак хлопает его по спине и, усмехаясь, подталкивает ко входу. — Это, между прочим, был даже не эвфемизм, — хмыкает Алекс, вытаскивая пачку сигарет из кармана, и протягивает одну Майлзу, потому что тот безуспешно хлопает себя по джинсам — свои, похоже, оставил в сумке. Они одновременно выдыхают дым в ночное небо и замолкают — район довольно спокойный, и сейчас, посреди ночи, как-то немного неловко нарушать его спящую тишину: только ветер шумит по верхушкам деревьев да где-то вдалеке на улице пооживлённей проезжают редкие машины. — Ты поникший какой-то, — полушёпотом замечает Алекс и прерывается, чтобы снова затянуться — а может, в ожидании ответа, но Майлз молчит, с повышенным интересом разглядывая огонёк своей сигареты. — Ма? Просто устал или?... — Устал, — признаётся Майлз, придвигаясь ближе к нему. — И «или» тоже. Нет, всё в порядке, — качает он головой, когда Алекс обеспокоенно вскидывает брови. — Но тур закончился быстрее, чем я ожидал?... Наверное. — Начинаешь скучать заранее? — Алекс вынимает сигарету изо рта, чтобы склониться к нему, касаясь лбом лба. — Не хочу скучать вообще — хочу Париж и эту ночь до бесконечности, — Алекс смеётся, гладя большим пальцем его щёку, и Майлз перехватывает его запястье, несильно сжимая. — И нечего надо мной смеяться, я пьян и имею право нести сентиментальную чушь. — Хорошая попытка, но я видел тебя по-настоящему пьяным, а сейчас ты просто сентиментальный. — Хоть бы и так, — Майлз вздыхает, отбрасывает докуренную сигарету и накрывает губы Алекса своими, и тот, будто только и ждал этого, чуть слышно стонет и немедленно сам углубляет поцелуй, касаясь языком языка. — Они сейчас все смотрят на нас из окна и ржут? — невнятно бормочет он, слегка отстранившись, и Майлз настойчиво тянет его за талию обратно. — У них окна на другую сторону. — А ты верно сказал, — задумчиво тянет Алекс, будто и не слушая. — Про ночь. — Мне кажется, или я слышу, как твою голову посетила очередная безумная идея? — Она не безумная. — Удиви. — Пойдём гулять, — смеётся Алекс, ещё раз коротко чмокает в губы и отстраняется, поводя рукой куда-то в направлении, противоположном отелю. Майлз смеривает его пристальным взглядом, и Алекс выдерживает его, не моргнув глазом — настойчиво приподнятая бровь, шальная улыбка, которую, как он её ни подавляет, выдают дёргающиеся уголки губ, светящаяся во взгляде уверенность в своей победе — Майлз, может быть, и хотел бы иногда ей препятствовать, но духу не хватает никогда. — А пойдём, — невозмутимо кивает он, но тут же, не сдержавшись, фыркает, когда Алекс берёт его ладонь в свою и бодро тащит за собой куда-то в парижскую ночь. Майлз слабо ориентируется в этом районе и почти уверен, что Алекс — не лучше, но не находит сил беспокоиться о том, куда они идут и как будут искать дорогу обратно. Довольно скоро, к тому же, по пути попадается большой подсвеченный указатель на Сену, и, переглянувшись, они выбирают это направление, потому что оно не хуже и не лучше любого другого и потому что в этот приезд в Париж они так и не успели выйти к реке — непростительное упущение. На улицах никого, и их шаги отдаются негромким эхом от стен домов, и малейший вздох будто в десять раз громче, чем в действительности. Майлзу кажется, если они остановятся, то смогут услышать даже своё сердцебиение: пульс Алекса под его пальцами учащённый, да и собственный не отстаёт — кружит голову бессмысленность и внезапность их затеи. А ещё больше — то, как хорошо и правильно она ощущается, хотя с Алексом так ощущаются и более странные вещи, чем добровольно заблудиться ночью в чужом городе. Да и не такой уж, пожалуй, он чужой: с каждым разом воспоминаний, за которыми сюда хочется мысленно вернуться, всё больше, и всё, что случилось и ещё случится сегодня до восхода солнца, этот список непременно пополнит. Они выходят на набережную, где, несмотря на время, не так и пустынно: по противоположному берегу несутся огни машин, а на этом можно разглядеть поодаль пару-тройку других гуляющих, таких же, наверное, беспокойных и опьянённых ночью, как они сами. Алекс перевешивается на секунду через ограду набережной, вглядываясь в пляшущие на чёрной воде разноцветные огни, резко выпрямляется и кивает в сторону моста, виднеющегося чуть вдалеке. Майлз прикусывает язык, не давая вылететь шутке про то, что он собрался топиться, и позволяет тащить себя дальше. С воды тянет холодом, и Алекс жмётся к нему ближе, плечом к плечу, и даже если от ночной прохлады это не спасает, они определённо оба не против. — Я думал, по ночам всё ещё душно, — негромко хмыкает Алекс, и Майлз пожимает плечами. — Лето заканчивается. В голове, конечно же, вертится и тур тоже, но вслух он этого не говорит — и так, наверное, достал уже своей непрошеной мрачностью в ночь, когда всем охота без оглядки праздновать. Над головами, негромко гудя, пролетает набирающий высоту самолёт, и Алекс заворожённо провожает его взглядом, а Майлз нарочито опускает глаза к реке. На мосту ни души, ветер сильнее, чем на берегу, и вид на водную гладь более впечатляющий: Алекс останавливается на середине, складывает руки на перила, упираясь в них подбородком, и смотрит вниз так, будто и правда хочет прыгнуть, но не с отчаяния, а от переполняющего хаотичного чувства свободы и уверенности в том, что такой ночью сойдёт с рук любое безумие. Алекс тихо смеётся, и Майлз сам начинает невольно улыбаться — смешно, несомненно смешно, что каждый раз творит с ними Париж и сколько прибавляет безрассудства. Но Алекс отрывает взгляд от затягивающей мерными переливами поверхности воды и переводит на него — обеспокоенный. Молчит несколько секунд и наконец чуть неловко замечает: — От лета ещё осталось несколько дней, — и эта неловкость с головой выдаёт, что заговорить он пытается не про лето вовсе. — Ал, я… — Ты сегодня весь день будто боишься куда-то не успеть, — Алекс снова поворачивается к реке, но краем глаза продолжает смотреть на него. — Нам уже никуда не надо успевать, ты же знаешь? — Вот именно, — вздыхает Майлз, опуская голову. — Я слишком остро реагирую, наверное, но… — Мне тоже грустно, — дёргает плечом Алекс. — Это был невероятный тур, и мне тоже грустно, что он закончился. — Но?... — Майлз не может сдержать ползущий вверх уголок рта, потому что тут не может не быть припасено какое-то «но». — Но ещё мне не терпится записать новые идеи? Отразить в них, может быть, эти месяцы, которые мы откатали вместе? Не знаю — я просто столько всего хочу начать, что места для грусти от этого конца в голове много не остаётся. — Я тоже многое хочу начать, — признаёт Майлз. — Я… наверное, я чувствую, будто поставил на паузу всё остальное, когда мы начали планировать новый альбом. И сейчас не знаю, как лучше всего вернуться. — Врывайся, как получится, — беззаботно машет рукой Алекс. — Всё равно не выйдет гладко, так какая разница? Откуда и начинать, если не с середины пути? Майлз немедленно вскидывает голову, прищуриваясь и едва подавляя улыбку. — Ты сейчас что, перефразировал цитату из своей песни в философское напутствие для меня? — Ну зачем-то же я её написал, — Алекс с притворно серьёзным видом разглядывает Сену, но подрагивающие уголки губ всё портят, и Майлз наклоняется ближе, чтобы коснуться их коротким поцелуем. — И я тоже буду скучать, — Алекс снова нащупывает ладонь Майлза и переплетает их пальцы. — Но мы ведь не расстаёмся навсегда от того, что тур закончился. — Знаю, знаю. Но всё равно не будем каждый вечер вместе на сцене… — Я и так постоянно случайно пытаюсь перетянуть на себя всё внимание — извини, кстати, за это — так что тебе пора побыть единоличным фронтмэном, ты заслуживаешь… — …Не будем видеть друг друга двадцать четыре часа в сутки… — Значит, точно не надоедим друг другу до смерти, — это уже звучит менее уверенно, потому что они имели предостаточно шансов убедиться: надоесть друг другу не могут. — Не будем ломать комедию перед Лорэном и Заком, делая вид, что спали вовсе не в одной кровати… — Алекс фыркает, но тут же серьёзнеет. — Слушай, Ма, — он крепче сжимает руку Майлза и прижимает к своей груди, и сердце у него снова колотится быстрее обычного, — я не могу давать тебе обещаний про будущее «марионеток», потому что кто знает, как всё обернётся. Но даже если в следующий раз мы соберёмся снова только через восемь лет или, — сглотнув, смотрит прямо в глаза, — не соберёмся вообще… Я обещаю, что ты никогда и ни за что не потеряешь меня, — Майлз прерывисто вздыхает и замирает, не зная, как найти свой голос и что ответить, а Алекс как ни в чём не бывало добавляет: — И мы всегда можем, если захотим, просто сбежать в Париж. Майлз, так и не найдясь с ответом, шагает ближе, прижимаясь лбом ко лбу, и Алекс рассеянно ведёт пальцем по молнии на его куртке и улыбается. — Сказал бы снова, что мы всегда в итоге дрейфуем друг к другу, но сейчас подумал, что, наверное, и вовсе не уплываем?... — Заткнись, Ал, — шепчет Майлз, и Алекс вздрагивает от тепла его дыхания. — Заткнись, или мы дружно начнём реветь. — Ладно-ладно, — смеётся Алекс, невесомым касанием гладя его по щеке. — Этого сегодня не надо, — склоняет голову, чтобы неспешно, бережно поцеловать, и жмётся ближе, когда с воды долетает очередной усиленный порыв ветра. Через пару минут они сходят с моста на противоположной стороне и, всё ещё понятия не имея, куда направляются, бредут дальше — Майлзу кажется, что приближаются к центру города, но ручаться за это он категорически не готов, тем более что все мысли занимают слова Алекса. И на душе, может, даже и не от разумных доводов, а от стоящего за ними неподдельного чувства и искренности, — гораздо спокойнее. Алекс косится на него краем глаза и, будто угадывая, о чём Майлз думает, сжимает его пальцы и чуть заметно тепло улыбается, и Майлз, покачав головой, едва удерживается от желания сделать какую-нибудь влюблённую глупость — на уровне кричать на весь город я люблю тебя, пока не охрипнет голос, или остановиться поцеловать его посреди дороги под красным светом светофора. Но вместо этого — только бормочет: — Когда ты только успел стать таким… — Занудным и рассудительным? — Зрелым, — заканчивает Майлз и сам немного удивляется этому слову — не то чтобы раньше он считал Алекса инфантильным, а тот только усмехается. — Думаешь, тебя первого накрыло меланхолией по поводу конца тура? — Оу. — У меня просто было время втолковать все эти доводы себе, для начала. — Сколько именно времени? — склоняет голову набок Майлз, и Алекс, неопределённо хмыкнув, отводит взгляд, и становится только интереснее. — Ал? — С первых же двух-трёх концертов, — неохотно признаётся он и под нос себе усмехается. — У меня странно голова работает, я в курсе. — …Действуешь на опережение? — Но сработало ведь, — и тут возразить нечего. Алекс, немного помявшись, добавляет: — А думать о том, чем займусь, когда вернусь домой, я начал в середине лета. — И чем же? — смеётся Майлз. — Всё тебе расскажи… Вот чем займёшься ты? — Высплюсь, — не задумываясь, выпаливает он, и Алекс фыркает в кулак. — Погуляю. Посмотрю, не бросил ли что-нибудь недочитанное до отъезда… А по вечерам буду играть, что придумается, пока не придумается что-нибудь хорошее. — Ну и я примерно так же… Идиллия, разве нет? — А потом мы обленимся и что-нибудь хорошее будет придумываться по песне в полгода. Алекс пожимает плечами, явно не ужасаясь такой перспективе. — Но будет же. Paris ne s’est pas fait en un jour*, — вдруг пафосно добавляет он, и Майлз чуть не давится воздухом от неожиданности. — Вот, кстати, — может, французский выучу. — Вот знаешь, есть британский английский, а у тебя будет шеффилдский французский. — Издеваешься ты надо мной. — Я не говорил, что мне не нравится. — Вот как? — Алекс разворачивается к нему, заинтересованно приподнимая бровь, и Майлз склоняется к его уху и шепчет: — Знаешь, как мне хотелось сегодня завалить тебя прямо на сцене каждый чёртов раз, когда ты хоть слово говорил по-французски? — глаза Алекса чуть расширяются, но уже в следующий миг хитро прищуриваются. — Да у тебя, выходит, новый фетиш, Ма… Как ты продержался на Les Cactus? — Она не считается — ты в ней слишком нелепо орёшь. — Опять издеваешься, — сокрушается Алекс, но во взгляде — смешливые искорки. — C'est dommage**. — Кто бы говорил. — A la guerre comme a la guerre. — A la guerre, значит? — Майлз притягивает его к себе за плечи, чтобы начать безжалостно щекотать, а Алекс вопит, будто его убивают, и хохочет так, что на пустой улице это отдаётся эхом почти зловеще, и мог бы, на самом деле, легко вырваться, но вместо этого пытается перехватить его руки, а когда не выходит — тыкает под рёбра в ответ, заставляя теперь и Майлза неприлично взвизгнуть. В полуквартале от них вдруг проезжает, подмигивая сиреной, полицейская машина, и Алекс — нет, не перестаёт смеяться, но теперь делает это с более панической интонацией, выдаёт задыхающееся: — Чёрт! — и пускается бегом, прежде чем Майлз успевает разумно заметить, что шансы, что машина едет за ними и вообще что их арестуют за то, какие они идиоты, практически нулевые. Остаётся только пуститься догонять, свернуть следом от набережной на узкую улочку, где их топот производит не меньше шума, чем смех до этого, на повороте поймать за локоть, задыхаясь, прижать к кирпичной стене — кажется, цветочного магазина — и утихомирить поцелуем. Действует безотказно: Алекс немедленно обнимает за плечи и тянет на себя, углубляя поцелуй, — но оторвавшись и ткнувшись лбом ему в плечо, всё ещё тихо посмеивается. — А ты когда-нибудь думал, что однажды мы будем скрываться на ночных улицах Парижа от преследования полиции? — Они в нашу сторону даже не повернули… — Дай придумать романтичную историю! — Романтичная история тут намечается про то, как мы на ночных улицах Парижа заблудились, — смех Алекса снова становится громче, и Майлз тянет его за упавшую на нос прядь волос. — Я серьёзно, Ал, где мы? Алекс беспомощно разводит руками, беззаботно улыбаясь, прислоняется спиной к стене дома и, кажется, фокусируется взглядом на чём-то за спиной Майлза. — Там «Старбакс» есть, — Майлз оглядывается, убеждаясь, что чуть выше по улочке действительно приветливо светится знакомая эмблема с надписью, насколько хватает его познаний во французском, «круглосуточно». — Ты хочешь кофе? Сейчас? — Мы всю ночь творим какое-то безобразие, и тебя ещё удивляет невинное желание выпить кофе? — Справедливо, — Майлз уже собирается повернуться в направлении вывески, но Алекс удерживает за запястье, снова вытаскивая из кармана пачку сигарет, и Майлз, прислонившись к стене рядом с ним, склоняется к протянутой зажигалке. Невольно они опять обращают взгляды на небо — или тот его небольшой кусочек, что не закрывают крыши домов, — а оно уже начинает светлеть: едва заметно, но несомненно чёрный сменяется мягкой предрассветной синевой, и улицу вокруг видно уже несколько дальше света ближайшего фонаря. — А помнишь, как мы встречали рассвет в Шеффилде тогда — когда ты первый раз ко мне приехал, ещё до Франции? — вдруг шепчет Алекс. — У тебя на подоконнике-то? Когда ещё боялись, что твоя мама вдруг зачем-то выйдет в такую рань и увидит, что мы курим? — Ох, точно, мы и тогда курили. — И кофе тоже, кажется, пили. — Какие мы скучные и предсказуемые. Но Майлз помнит то раннее утро: другой, жемчужно-серый от перьевых облаков, но неуловимо похожий на теперешний, цвет неба, тепло прижавшегося к нему плеча, не дающее покоя желание взять за руку — но тогда он не осмелился, тогда они ещё убеждали себя, что просто дружат, туман, стоящий над горизонтом, и дым — в лёгких. И он много как мог бы назвать те минуты, но скучными — никогда. — Хочешь ко мне? — негромко, почти несмело спрашивает Алекс. — Прямо отсюда, я имею в виду. Всё равно одним рейсом лететь, а к тебе потом ехать дальше… — Да, — ни секунды не колеблется Майлз — вовсе не из-за лишних восьмидесяти миль на машине, и Алекс расплывается в улыбке. — Договорились, — выбрасывает докуренную сигарету и уверенно шагает к «Старбаксу», засунув руки в карманы, и Майлз несколько секунд не может оторвать взгляд от того, как его фигура вырисовывается чётким силуэтом на пустынной улице, прежде чем двинуться следом. Их встречает удивлённый взгляд и поспешно подавленный зевок девушки, работающей тут, очевидно, в ночную смену, и Майлз усмехается — он бы тоже не ждал в такой час, что какой-то парочке сумасшедших туристов захочется кофе. Заказывает на неуверенном французском два капучино, пока Алекс опускается за столик и задумчиво смотрит в окно, хотя разглядывать там — разве что какой-то отель напротив. — Как ваши имена? — с усталой, но вежливой улыбкой спрашивает она, и Майлз не находит причин играть в конспирацию. — Майлз и Алекс. Она повнимательнее, кажется, приглядывается к его лицу, и медлит, прежде чем уйти делать кофе, дольше необходимого, но в лице не меняется и ничего не говорит — может, вовсе и не интересуется ими, а просто хочет спать. Но когда пять минут спустя Майлз ставит два стакана на стол, Алекс поворачивает свой и присвистывает. — Что там? — озадаченно моргает Майлз, и Алекс разворачивает надписью к нему — под его именем ровным почерком выведено «looks a little bit like Paris». Алекс выворачивает шею, пытаясь найти девушку взглядом, но она, кажется, скрылась где-то в помещениях для персонала. — Ну вот, ушла, — вздыхает он, а Майлз хихикает и разворачивает к нему свой стакан — рядом с его именем красуется сердечко. — Эй, так нечестно, я тоже хочу сердечко. — Сейчас попрошу у неё маркер и нарисую тебе на щеке. — Но вообще это мило. — Чертовски. Звать её обратно им всё-таки неловко, и они ограничиваются тем, что, отыскав на столике у входа книгу жалоб и предложений, а главное — ручку рядом с ней, оставляют пару лестных предложений о заведении вообще и девушке в частности и оба размашисто расписываются. Алекс, сверившись с часами, старательно выводит внизу страницы «04:38». — А это-то зачем? — Для достоверности, — убеждённо отзывается он, и они возвращаются к своему капучино. Он либо действительно потрясающе вкусный, либо на них начинает сказываться длительная прогулка на прохладном свежем воздухе, а вероятнее всего — и то, и другое. Майлз допивает последние глотки, пытаясь растянуть удовольствие, когда на всё пустое кафе разносится, заставляя подскочить, его рингтон — звонит Зак. — Да? — Вы всё-таки остались ночевать на улице, что ли? — чуть ехидно спрашивает тот вместо приветствия. — М-м. Не совсем. — Майлз, колитесь, где вы? — Алекс, с интересом прислушивающийся, хихикает и опускает голову на стол, а Майлз выдерживает драматичную паузу перед ответом. — …В «Старбаксе»? Зак то ли решает последовать его примеру, то ли переваривает услышанное — но молчит никак не меньше десяти секунд. — Вы же помните про самолёт, да? — Вроде того. Но он в восемь, нет? — тяжёлый вздох на другом конце провода. — На билете, к вашему сведению, время уже местное, а не лондонское — в семь! — Упс. Мы случайно. — Менеджера так случайно до инфаркта доведёте, — бормочет Зак в трубку, но, кажется, сдерживает смех. — Ладно, не буду даже спрашивать, как вас занесло в «Старбакс», только адрес скажите, мы организуем такси. Они переглядываются, и Алекс, поднявшись, торопится обратно к кассе — сотрудницу всё-таки приходится позвать снова, и она, сдержанно улыбаясь, диктует адрес включённому на громкую связь Заку. — Merci, — коротко благодарит он. — Ждите. Поедете прямо в аэропорт, так что надейтесь, что мы не забудем ваши вещи. — Спасибо, Зак, — фыркает в трубку Алекс, и тот наверняка сейчас закатывает глаза. — Надеюсь, вы хоть повеселились, — и отключается. Майлз и Алекс, напоследок не отказав в просьбе сделать селфи, — девушка, раз всё равно вернулась, не выдерживает и сияет им на прощание счастливой улыбкой, — выходят подождать машину на улице, где поодаль уже можно разглядеть одного-двоих ранних прохожих. Горизонт подсвечивают лучи солнца, и светло почти как днём: только слегка приглушённые, мягкие краски неба выдают едва начинающееся утро. Алекс косится на часы и вдруг фыркает — Майлз только закатывает глаза, когда ему прямо под нос радостно показывают «5:04». — Ал, мне тоже сейчас от недосыпа и от тебя всё кажется удивительным и смешным, но это время наступает буквально каждые сутки, — тот только улыбается шире. — Да-да, возвращается к пять-ноль-пять совсем как у тебя, я понял. — Неа, я не об этом. Каждые сутки — да, но я просто подумал, — Алекс мотает головой и закидывает руку ему на плечи, прижимаясь виском к виску, поднимает палец, замирая, пока отсчитываются последние секунды, дожидается наконец, когда цифра сменяется, и быстро целует его в щёку. — Просто подумал, что сегодняшние пять-ноль-пять — одни из лучших в жизни.