Очень долгое путешествие, или Инь и Ян

      В молчании мы вошли в густую древесную тень леса аминорнов. Я сконцентрировалась, прислушалась, с удовлетворением чувствуя вернувшуюся силу. Как засидевшийся на одном месте человек с наслаждением распрямляет спину, разминает затёкшие ноги, я посылала внимание вперёд, вширь. Я ощущала лес. Не отдельными существами-деревьями, а единым гигантским древним организмом, который обволакивал нас, впитывал, когда мы уходили всё дальше и глубже в тёмное чрево. Я слышала его долгое-долгое неторопливое дыхание. Он присматривался, принюхивался к нам. Листья на деревьях были совершенно круглыми, как монеты. Несмотря на полное безветрие они непрестанно подрагивали на своих тоненьких черешках, и казалось, что по лесу в такт его дыханию проносится рябь.       — Ну? — наконец, нарушил затянувшееся неловкое молчание Иорвет.       — Что ну? — на такой вопрос у меня всегда был готов ответ.       — Сказку давай!       Я глянула на его насупленные брови и рассмеялась.       — Ты первый! Сейчас день, расскажи какую-нибудь весёлую эльфийскую сказку.       Он задумался, покачал головой.       — У Aen Seidhe не осталось весёлых сказок, vatt’ghern. Возможно, когда-то и были такие, но то, что знаю я — лишь печальные легенды, и ни одна из них не заканчивается хорошо, в отличие от ваших скверных сказок, — он помолчал. — Расскажи про того благородного пирата-авантюриста.       Я с удивлением воззрилась на него, в очередной раз поразившись его памяти. Казалось, эльф не забывал ни одного слова, сказанного в его присутствии.       — Ну хорошо, дело было так…       Мы шли по пружинящей опавшей листве, и круглые странные листья аминорнов стелились под ногами, будто ковёр из окислившихся старинных медных монет. Я рассказывала историю врача Питера Блада, которого судьба занесла в рабство на плантации Барбадоса. О том, как он захватил корабль свирепых испанцев и стал самым удачливым пиратом в Карибском море. Иорвет тут же решил, что испанцы это такая версия dh’oine, которые, как и здесь, вырезали коренное население и с кровью устанавливали свои порядки. А пираты были причислены к скоя'таэлям — тем героям, кому пришлось помимо своей воли бросить мирную жизнь и бороться с захватчиками.       Я говорила, и мы озирались по сторонам. Вдруг раздался негромкий хлопок, и неподалёку, дерзко распихав палую листву, выстрелил из-под земли пушистый, завёрнутый в спираль росток. Рассыпалось облачко зеленоватой пыльцы.       — Рассказывай дальше, — прошептал Иорвет.       Я продолжила, росток развернул спираль и расправил тоненькие нежные веточки с круглыми светло-зелёными листьями.       Больше всего в истории Иорвета захватили описания пиратских авантюр. Он переспрашивал и уточнял, когда я расписывала, как капитан Блад обманул испанцев, поймавших его эскадру в ловушку в узком бутылочном горлышке залива Маракайбо: как имитировал огромную армию, высаживающуюся на берег, заставив одних и тех же гребцов плавать туда-сюда и пригибаться, когда они возвращались в шлюпках к кораблю. Иорвет торжествовал, когда испанцы поверили в блеф, развернули тяжёлые пушки форта от моря в сторону суши, а ночью Блад на кораблях с выкрашенными в чёрное парусами выскользнул из западни. Вместе с Иорветом мою историю благосклонно слушал лес, вокруг раздавались хлопки, и из земли вылуплялись новорождённые дети аминорнов.       На романтической линии скоя'таэль явно скучал, зевал и начинал оглядываться по сторонам. Огонёк интереса зажёгся в нём лишь однажды, когда любовь капитана, Арабелла, не разобравшись в ситуации, ранила при встрече благородного пирата в самое сердце. Я сделала драматический голос и процитировала:       — Среди моих знакомых нет воров и пиратов, капитан Блад!       — Ха! Клянусь, эта dh’oine не забыла обвинить его в том, что он убил больше людей, чем она съела котлет? — Иорвет был полон язвительности. — И это после того, как он спас её из плена!       — Нет, там всё сложнее, — не согласилась я, внимательно посмотрев ему в лицо. — А, может, наоборот, проще… Она была несправедлива к Бладу, добрые люди постарались, и поняла это потом.       — И что же он сделал в ответ на её слова? Надеюсь, забыл о ней?       — Нет, не забыл, ушёл в запой.       Иорвет осуждающе покачал головой, но больше не перебивал. К его удовольствию снова начались приключения на море, эльф расслабился и встрепенулся, только когда путешествия отважного пирата подошли к концу и Блад стал губернатором Ямайки.       — И Арабелла сказала: «Для меня всегда был только ты один, Питер», — завершила я рассказ.       — Пфф, из хорошей истории сделали дрянную сказку про любовь со счастливым концом, — резюмировал Иорвет. — Если бы он не стал губернатором, она ни за что бы этого не сказала.       — Нет, она приняла бы его таким, какой он есть, я уверена! Она любила его, — возразила я.       — Эта сказка не была бы такой скверной, если бы больше походила на правду. А правда такова, что это только в книжках девушке может нравиться тот, кто в глазах всего света лишь бандит…       Я мельком глянула на Иорвета, подавив желание сказать, что и без книжки он мне нравится.       — Арабелла так бы и жила до старости в плену иллюзий, что разбойником и убийцей дозволено быть только на государевой службе, в чине и при нашивках на мундире, — он говорил жёстко, и его губы кривились. — Капитан Блад продолжил бы биться на морях, пить и убивать. И в один день сгинул бы, как и все до него в бесплодной борьбе. Вот такой должна была быть эта история.       — Нет, моя сказка лучше, и аминорнам нравится! — я повела рукой на вылезающие тут и там ростки.       Иорвет усмехнулся. За моей историей мы скоротали день, и дневной полумрак леса сгустился в сумерки, неотличимые под густыми кронами от ночи. Мы насобирали сухого хвороста, разложили костёр.       — Ростки перестали появляться, — заметила я. — Твоя очередь. Сейчас вечер, сойдёт и печальная легенда.       Иорвет сидел на свёрнутом одеяле и смотрел на огонь. Я расстелила шкуру напротив, прилегла на неё. Лес дышал и ждал. Эльф поворошил палкой хворост, взметнулись искры.       — Я расскажу тебе правдивую историю, и у неё не будет счастливого конца… — начал он и замолк.       Положив голову на согнутую в локте руку, я приготовилась слушать. Листочки на аминорнах трепетно и нетерпеливо задрожали.       — Давным-давно… Да, уже очень давно, в благословенной, процветающей Дол Блатанна жил Aen Seidhe, и имя его было Гленнмаэр. Будем звать его Гленн… — Иорвет опять замолчал, задумавшись, лицо омрачила тень давно забытой, но так и не пережитой боли.       Сквозь полуприкрытые веки я наблюдала за ним, вспоминая, где же слышала это имя, а вспомнив, тихонько охнула.       — Ты можешь не рассказывать эту историю, если тебе тяжело её вспоминать, — негромко сказала я.       — Нет, я хочу! Я могу рассказать её только друзьям, а у меня их не так чтобы много, — Иорвет поднял взгляд, прямо посмотрел мне в глаза через жёлто-рыжие колеблющиеся языки пламени. — Только лишь Киаран, Геральт и ты… Яна.       Я замерла, не в силах пошевелиться, чтобы ни движением, ни дыханием не выдать тот атомный взрыв, что происходил внутри. Впервые за всё время нашего знакомства он назвал меня по имени, и в его устах оно звучало паролем, ключом к наглухо запертой и забаррикадированной части моего сердца, что жглась с того момента, когда я впервые увидела его. И он назвал меня своим другом… Я медленно перекатилась на спину, по листьям сплетённых над головой ветвей ходили волны.       — Я помню. Ты тоже сказала мне это тогда в госпитале, после битвы.       — Да, — прошептала я. — Но тебе не обязательно считать меня другом, если это идёт против твоих убеждений. Мы прекрасно ладили и так.       — Зачем я буду себе врать? — Иорвет пожал плечами. — Мои, как ты говоришь, убеждения не касаются друзей, они про другое. Дай же мне, наконец, рассказать, и ты поймёшь.       В его голосе проскользнули нотки раздражения, я усмехнулась себе под нос — несносный вспыльчивый характер эльфа никакая дружба не сделает пушистым и мягким. Я снова приподнялась на локте, чтобы видеть его, и приготовилась слушать.       — Гленн был как твой пират, только среди эльфов: отважный, хитроумный и настоящий сорвиголова. Жажда странствий довольно скоро заставила его покинуть дворцы и тенистые леса Дол Блатанна.       Иорвет говорил. Он рассказывал, как его отец, ещё будучи совсем молодым по меркам эльфов, путешествовал по миру, попадал в передряги из-за своего необузданного нрава, как участвовал в набегах вместе со скеллигскими пиратами, как едва спасся от казни в Каэдвене за то, что вступился за полуэльфку из портового борделя. О том, как обманул дриад Брокилона и бежал из их леса.       — Подозреваю, что в Брокилоне у меня найдётся с десяток сводных сестёр, — усмехнувшись, добавил он.       Возмужав, Гленн вернулся в Долину Цветов и с командой близких друзей пытался противостоять непрерывному и неостановимому захвату людьми эльфийских земель. Шоннохи, так они называли себя, что значит «Лисицы» в переводе со Старшей Речи, устраивали диверсии, сжигали дома и орудия труда людей, угоняли скот. Но всё было напрасно — пядь за пядью цветущие сады, живительные леса Дол Блатанна вырубали, превращали в разрытые поля.       — Люди не уничтожили только сердце долины — «Звезду, отраженную в реке», дворец Feainne ar Aevon. Он стоит на плато, со всех сторон окружённом водопадами, и даже у dh’oine не поднялась рука разрушить его. Я был там много раз, и, несмотря на пару сотен лет запустения, весь Ард Дол по сравнению с ним не более, чем бледная тень, — голос Иорвета изменился: — Говорят, что Энид ан Глеанна восстановила дворец…       Он задумался.       — А легенды говорят, что всё самое прекрасное покупается лишь ценой великого страдания. Наверное, так оно и есть… Как бы то ни было, эльфы оставили Дол Блатанна. И мой отец ушёл тоже, одним из последних, а потом встретил Аэлирэнн — Деву из Шаэрраведда. Они были похожи, как огонь и пламя, и Аэлирэнн была ещё более отчаянной, чем Гленн. Она была ожившим духом войны, а отец всегда предпочитал добрую драку трусливому бегству. Ты знаешь, чем закончилась та война, и вскоре после казни Аэлирэнн отец вмиг из охотника превратился в преследуемую дичь. Как это знакомо… — потянувшись, Иорвет подкинул хвороста в костёр и отодвинул одеяло в сторону, чтобы не придавить высунувшийся из-под края любопытный росток.       Путешествия Гленна превратились в скитания, удача отвернулась от него. Так бы путь мятежного эльфа и закончился где-то в Веленских болотах, если бы его не выходила молодая травница.       — Конопатая, круглолицая dh’oine, — неожиданно зло сказал Иорвет. Медленно выдохнул.       Оправившись, его отец подался в Ард Дол, осел, остепенился. Женился на красивейшей эльфийке из древнего рода.       — Ариэль, — едва слышно произнёс он.       А потом там, в Ард Доле, родился он, Иорвет.       — Я всегда походил на отца и печалил мать буйным нравом. Единственное, чему она смогла научить меня из всех так любимых ею искусств, так это игре на флейте. Всё остальное время отец учил меня сражаться. Это были счастливые дни…       Шли годы, и Гленн всё больше замыкался в себе, всё чаще уходил в одиночестве надолго в горы. В тот день, когда Иорвету исполнилось сорок — практически совершеннолетие по эльфийским меркам, его отец исчез.       — Мама ждала его всю весну, прошло лето, а осенью она угасла. Тоска иссушила её красоту, она скучала, не могла жить без него и не могла простить. В нём одном было столько жизни, что хватало на них двоих. Она ушла на остров Яблонь в одиночестве.       Я молчала, на глаза навернулись слёзы. Иорвет тоже помолчал.       — Я отправился искать его. Я был в ярости, я хотел выплюнуть ему в лицо всё, что думаю о нём. И я нашёл его в Велене, с умирающей от старости согбенной травницей на руках.       Иорвет вдруг выхватил с перевязи на груди кинжал и всадил по рукоять в твёрдую землю.       — Я кричал на него на её могиле. И знаешь что? Он не отвечал мне. Передо мной стоял сломленный старик, который ещё год назад был молодым эльфом! Я ушёл. Я плюнул ему под ноги и ушёл. Ту неделю я помню, как в тумане. Эльфам и так несвойственно много пить, но тогда в компании артели краснолюдов-плотников я пил, как краснолюд. Они потешались надо мной, как над забавной зверюшкой. И я не выдержал и вновь пошёл искать моего отца. Я любил его… Не смог перестать любить.       Украдкой я вытерла рукавом глаза. Голос Иорвета стал едва различимым за потрескиванием костра, и ветви деревьев склонились, будто бы тоже прислушиваясь, и сплели вокруг нас зелёный купол.       — Я снова нашёл отца. Ещё живого, привязанного к дереву, распотрошённого как рыбу. Он даже не сопротивлялся этим бандитам, и я застал только последний затухающий взгляд, будто бы он не умирал всё это время лишь потому, что ждал меня. Я не успел сказать ему… Я убил их всех до единого. И много других таких же после… Понимаешь, Яна, эти dh’oine убили его дважды! Сначала она убила его душу, и потом они убили его тело. Эта dh’oine убила мою мать. Отношения с dh’oine разрушили всё. И я поклялся… Понимаешь?       — Понимаю, — прошептала я.       — Я не успел сказать ему… — повторил Иорвет, опустил голову на скрещенные на коленях руки.       Его спина сгорбилась, я встала и, обойдя костёр, опустилась на одеяло рядом с ним и несмело прикоснулась ладонью к его спине. Эльф не шелохнулся, и я обняла его за плечи. Я просто была с ним и чувствовала, что так правильно. Никакие слова не были нужны. Просто сидеть рядом, обнимать этого огромного страшного эльфийского мужика и молчать.       Я ничего не сказала ему, когда на ближайшем дереве соткалось из тьмы видение привязанного к стволу окровавленного эльфа, точёными чертами лица до боли напоминавшего Иорвета. Фантом силился поднять упавшую на грудь голову, посмотреть на нас сквозь висевшие слипшимися сосульками длинные тёмные волосы. Наконец, ему это удалось, он исподлобья взглянул на меня зелёными Иорветовыми глазами и растаял в воздухе.       Эльф шевельнулся.       — Тебе надо поспать, моя очередь дежурить.       Я отпустила его и вернулась на шкуру.       — Не уверена, что смогу теперь заснуть, — пробормотала я и кивнула в сторону сумки Иорвета. — Сыграй?       Он криво усмехнулся, достал флейту, подул в неё, покрутил в руках.       — У этой истории было продолжение, когда я решил, что не повторю ошибок отца, и после долгих, очень долгих скитаний вернулся в Ард Дол. Я хотел осесть, хотел покоя. Но не смог, не выдержал. Чем это закончилось, ты знаешь, — Иорвет пробежал пальцами по телу флейты, вывел витиеватую трель, оборвавшуюся на высокой ноте. — Я слишком похож на него…       — Да, слишком похож, — прошептала неслышно я, накрылась шкурой и отвернулась, чтобы он не видел моего лица.       Из глаз текли слёзы, и я бесшумно плакала о маленькой конопатой травнице, и о себе, и о слове «друг», звучащем, как приговор. А флейта пела о любви — той, которая невозможна.