***
Я ползла, отплёвываясь от ледяной коричневой жижи. Руки по плечи тонули в грязи, я цеплялась за пожухлые длинные волосы травы, они рвались в ладонях. Ноги всё глубже засасывало в чавкающую топь. Я рычала, стонала и ползла. С трудом достала из трясины руку и переставила перед собой. Левая рука никак не поддавалась, сил вытянуть её не было. Тяжело дыша, я перевалилась на бок, огляделась — туман окутал меня, стелясь завитками по топи. Тело медленно погружалось в болото. «Ну же! Ведьмачки не сдаются!» — рванувшись вперёд, я выдернула руку. Передо мной разверзлась грязь, оттуда вынырнула истлевшая грудная клетка, привязанная к спине сгорбленной водной бабы. Соски отвисших заплесневелых грудей чудовища касались воды. Грязь залепила глаза, грязь была везде. Лежа на спине, я выхватила из пояса ведьмачий нож, взмахнула, и руки с длинными когтями отдёрнулись, и в следующий миг с утробным бульканьем баба прыгнула, впечатавшись ногами в то место, где я только что была. Заорав, я рванулась ей за спину и вцепилась в скользкие рёбра трупа на горбу. Баба распрямила ноги, вытянув меня из трясины, и кружила на месте, пытаясь сдёрнуть со спины. Обнимая скелет одной рукой и оседлав бёдра бабы, я полоснула ножом, и из-под её подбородка хлынула дурно пахнущая слизь. Длинные руки судорожно задёргались, в агонии водная баба хлестнула когтями мне под задравшейся курткой и завалилась лицом в грязь. До леса оставалось совсем немного. Я зажала измазанной ладонью бок, оттуда кровило. — Шесть, семь — это твой последний день! — считали дети злыми голосами. Оттолкнувшись от берега, с брызгами я плюхнулась в воду, отделявшую от пригорка с деревьями. Выбравшись, попыталась бежать и упала на четвереньки, зацепившись ногой за упавшую ветку. Перед лицом болтался на верёвке пряник. Бок жгло, непроницаемая белая хмарь затянула лес, и в ней рычали, приближаясь, чудовища. Я чуяла, что цель близка, и медальон рвался на цепочке. Игни! С пронзительным визгом утопцы отшатнулись, в тумане появилась прореха, и вдалеке между деревьями проглянули крыши. — Восемь, девять, десять — спой последнюю нам песню! Мне показалось, что я вижу этих детей, что жили у ведьм на болотах. Их тени надвигались из тумана, окружали меня. — Иорвет, я иду! — завопила я, выпустила струю огня и, прижимая ладонью жгучую рану на боку, кашляя и хромая на обе ноги, побежала к домам.***
Будто не решаясь ползти дальше, туман замедлился на границе поляны, по краю которой были воткнуты шесты с оленьими черепами. Над росшими из болота кривыми избами нависало строение, похожее на часовню — слепая деревянная башня без окон с крытыми дранкой крыльями пристроек. Дверь была закрыта. Я толкнула её остриём меча, и дверь нехотя отворилась. Из проёма потянулся запах, который ни с чем нельзя было спутать — тошнотворный и сладковатый, с примесью растворителя для краски и чеснока. Подышав на пороге, я уняла истошно бившееся сердце и шагнула в темноту. Через открытую дверь проникало немного тусклого света. Помещение было просторным и казалось пустым. — Иорвет, где же ты… — прошептала я. В закутке справа, откуда шёл запах, за дощатой загородкой стояли мешки, а с потолка на цепях свешивались металлические крюки. Один из крюков звякнул о рукоятку меча за спиной, от чего я подпрыгнула на месте, и цепи, будто смеясь надо мной, скрипуче закачались. На стене в холщовых кармашках висели людоедского вида ножницы, пилки, ножи и щипцы. На полу под ними валялась треугольная, с подвёрнутыми краями кожаная шляпа. Трупный запах в этой части комнаты стоял невыносимый. Я зажгла на ладони Игни, шагнула к выдолбленному из цельного ствола корыту у стены и едва сдержала рвотный позыв — внутри лежал освежёванный мужской торс. Лежал он не меньше недели. Брюшина была распорота, внутренние органы вынуты и вперемешку плавали в разлагающейся каше. Судя по шляпе и отсутствию головы, это и был тот «недоетый мертвяк» из охотников за колдуньями, о котором рассказывала старуха в деревне. Пятясь, я зацепилась сумкой за крюк на цепи, запнулась каблуком о кольцо в полу, и подобру-поздорову поспешила убраться из этой части комнаты. Туман за это время достиг двери, и в проёме всё было мутно-белым, будто хижина ведьм летела в облаке. — Она спряталась! Так нечестно! — обиженно закричал детский голосок из тумана. С размахом захлопнув дверь и подсветив дорогу Игни, я перебежала на другую сторону комнаты. Посередине закутка там стоял котёл с остатками прилипшего варева на дне. Угли под ним были ещё тёплыми. На столешнице лежали подвядшие травы и половинка буханки хлеба. С перекладины свисали заячьи тушки. Всё указывало на то, что дом был обитаем, да и след из отрезанных ушей, превращающихся в тумане в сладости, привёл сюда. Значит и Иорвет должен был быть где-то рядом. Глаза освоились в темноте, и осторожно, с обнажённым мечом в руках я направилась к стене напротив двери, которую полностью затягивал гобелен, жутко и богато украшенный, словно иконостас. Рядами вокруг стояли свечи, и я провела над ними ладонью с зажжённым Игни. Из тьмы показались обрамляющие гобелен плетёные, кажется из волос, фестоны. Как лианы, тянулись к нему толстые верёвки с бахромой. Человеческие черепа глазели со стен и свисали с балок на цепях. На самом же гобелене была вышита картина — три молодые ведьмы, зловещие даже в своей прекрасной ипостаси. Хозяйки Леса. Я помнила картину из игры, но теперь в колеблющемся свете свечей по ней двигались тени, и казалось, что ведьмы ожили. Правая — в высоком колпаке, с длинными тёмными волосами, прикрывающими грудь, — приподнимала юбку, из-под которой виднелись две пары ног. Центральная держала на коленях корзину с чёрной курицей и сжимала в руке ритуальный нож. У неё, как и у сестры слева, не было видно лица — вышивка расползлась, и волосы, из которых был сплетён гобелен, торчали из ткани лохмами. — Иорвет! — закричала я. Пламя свечей покачнулось, и входная дверь со скрипом отворилась. В густой белой пелене за порогом маячили тени. — Выходи, трусиха! — крикнул оттуда ребёнок. Я подбежала к двери, заорала в туман: — Как увидеть Хозяек?! — Она здесь! Она играет! — обрадовались дети. — Эй ты, догоняй! Я вдруг поняла, что сил не осталось, что едва стою на ногах. Рана на боку зудела, бедро было всё в крови. Я была мокрая, грязная и совершенно не знала, что делать. — Я не буду играть, пока вы не ответите! — крикнула я, спустила с плеча на пол сумку и сжала меч. — Сначала догони! Ступив в туман, я взмахнула мечом вслепую, и тут же на меня бросился кто-то, вцепился в плечи. У лица клацнула пастью безносая морда с отвислыми ушами, и, отведя голову, я вдарила по ней лбом. — Хозяйки не любят тощих, Хозяйки любят сладких! — голоса детей искажались, сливались с верещанием чудовищ. В левую руку впились зубы, на спину напрыгнули, повалив меня на землю. Ударив Аардом и раскидав кучу, я рубанула мечом по шее туманнику, который разодрал рукав и бульдогом вцепился в предплечье. Его тело обмякло, но он не разжал зубов. Отгоняя знаками остальных, пытаясь не подпустить их близко, я тащила за рукой труп, орала от боли и отступала обратно в хижину ведьм. Завалившись внутрь, я отшвырнула меч и ведьмачьим ножом, скуля и всхлипывая, разжала челюсти туманника. Из-под разорванного рукава хлестала кровь. Как мне могло прийти в голову выйти наружу? Я сидела на полу зловонной избы в растекающейся луже грязной воды и крови, за спиной светился ведьмин алтарь, и я была совершенно одна.***
От Ласточки нещадно тошнило, но из раны на боку перестало кровить. К сумке на полу присоединился арбалет, сверху я положила чудом не потерявшуюся шляпу. Время размазывать сопли прошло, пришло время их подбирать. Иорвет был здесь, и ведьмы тоже, и если они не хотят говорить со мной, придётся их заставить! Я прошагала к гобелену. Замахнулась и полоснула мечом по ткани. Поперёк животов вышитых ведьм прочертился разрез. Ничего не произошло. Ударила Аардом в стену, с грохотом с полок разлетелись черепа и сушёные тушки летучих мышей. Половина свечей погасла. Ноль реакции. — Что-то же должно вас пронять! — воскликнула я и в закутке кухни вспорола мешки с зерном и расправилась с глиняными горшками и тарелками. Черепки валялись по всему полу. Тишина. — Какая же идиотка… — меня вдруг осенило. Что же, этот разгром нужен был хотя бы для того, чтобы мозг начал функционировать, а не слепо вязнуть в болоте жалости к себе. Я прошагала в закуток справа от двери, где в корыте плавал расчлёненный труп и с балок свисали цепи с крюками. — Кольцо… Где-то здесь… — бормотала я под нос. Нашла! Кольцо было приделано к люку в полу, незамеченному мною в темноте. Я схватилась за него, из приседа потянула наверх, и крышка люка легко подалась. Снизу шёл мягкий свет. Я соскользнула по лестнице. Моментально одним взглядом охватила подвал. Светились свечи у алтаря, только другого — под черепом лося, напоминающим личину дьявола, был заляпанный кровью жертвенник. Рядом сидела у прялки безобразная старуха в высоком колпаке. Я сглотнула. Пряха встрепенулась, будто смахнув сон, и безошибочно направила в мою сторону лицо — один глаз был скрыт повязкой, а на месте другого был кожный нарост, весь в мелких отверстиях, по которым ползали мухи. Задвигала свисавшим ниже рта бородавчатым носом, принюхалась. — Твоя отравленная эликсирами кровь мне не нужна, — визгливым старушачьим голосом сказала она. Я глянула на пол — с руки капало, и внутри левой перчатки было мокро и горячо. — Но волосы на починку ковра пригодятся, — скручивая нить из кудели, старуха зашевелила длинными костлявыми пальцами, каждый из которых оканчивался чёрным когтем. Другой рукой завращала веретено. — Где Иорвет? — дрогнувшим помимо воли голосом спросила я. — Ты ищешь, как и все вы, — сказала она. — Ходите друг за другом, блуждаете во мгле. И возвращаетесь к нам. Старуха гнусно хихикнула и, отложив веретено, вдруг задрала юбку, под которой оказалась пара лишних недоразвитых ног. Огладив руками, развела их пошлым, отвратительным жестом. — Сладкий юноша, — облизнувшись, сказала она и повернула лицо в темень в глубине подвала. — Спит и жаждет меня. Я буду лучшей и буду последней. Не отводя нацеленного на ведьму меча, я осторожно пошла вдоль стены. Старуха подхватила веретено, и оно закрутилось с неимоверной скоростью. Иорвет лежал на лавке на спине, раздетый до рубахи и штанов. Лицо его было белым и неподвижным, правая рука соскользнула и касалась пола, левая покоилась на груди. — Что ты с ним сделала?! — закричала я. — Укольчик веретеном, и юноша спит и ждёт, пока я подарю ему блаженство. А я сплю и жду, пока мои кишки освободятся от жирного борова, который пугал меня Вечным Огнём. Вечным! — всхрюкнув, старуха рассмеялась и отложила веретено. — Вечные в этих землях только мы… Смех оборвался, она потянулась к ритуальному столу и схватила украшенный рунами нож. — Ты разбудила меня, — сказала она, повернувшись, — и теперь я заберу твои волосы вместе с головой. Вставай на колени, и в этот раз делай, что велят! Засветился шар Квена и тут же исчез, когда Пряха взмахнула длинными костлявыми руками и пропорола защитную оболочку когтями. Вместе с Аардом я сделала выпад, меч вошёл в пустоту — старуха обратилась дымом и исчезла. По всему подвалу захлопали крылья, чёрные вороны, сделав круг, слетелись, и она появилась за моей спиной. Мечом я остановила стилет, и свободной рукой старуха хлестнула наотмашь, будто хотела дать мне пощёчину. Обожгла когтями ухо, по шее потекло. — Повылазили… дрянные выскочки, — фальцетом приговаривала она, — у той хоть была кровь, сладкая Старшая Кровь! Белые волосы… Уклонившись от стилета, я ударила Аардом, и вновь лишь чёрный дым пыхнул в стороны. — Терпение, сёстры — не та, так эта ответит за вашу смерть! Я рубанула по кисти со стилетом — взметнулись чёрные вороны — и ногой откинула выпавший стилет к стене, в кучу ветоши и мешков. Старуха вновь появилась сзади, на спину обрушился страшный удар, и меня швырнуло на деревянные клетки, которые проломились подо мной, и мне показалось, что спина хрустнула. Я закопошилась среди обломков. У соседней стены неподвижно, не реагируя ни на что вокруг, лежал на лавке Иорвет. — Отчаяние наползает, как насекомые, — проскрежетала старуха. Она подходила, раскачиваясь, и в промежности болтались голые недоноги. Ещё не успев подняться, я прикрылась Квеном, а ведьма взмахнула руками, и в тело сквозь броню, будто её и не было, впились когти. Она отбросила меня, как сломанную куклу, и я прокатилась по полу, въехав головой в опору лавки, на которой лежал Иорвет. — Я чую твою боль, вижу страх! Приподнявшись, я выпустила Аард, и старуха исчезла в дыму. Закаркали, кружась, вороны. Рука Иорвета с чернеющим на ладони знаком была совсем рядом, и в секундной передышке с последней отчаянной надеждой я содрала левую перчатку и, испачкав руку Иорвета кровью, приложила к его ладони свою ладонь.***
На изнанку я провалилась молниеносно, будто жилище ведьм по-настоящему находилось именно там, лишь кусочком прорастая в реальность. Подвал исчез, стены исчезли. Белый Иорвет, лежащий, словно покойник, парил в черноте. А на том месте, где из воронов должна была появиться Пряха, стояла женщина с горящими белым пламенем глазницами. Рубище ведьмы превратилось в одежды, сотканные из тумана — они колебались, овевали её. Лицо её видоизменялось каждый миг, и в нём проступали то детские, то зрелые, то старческие черты, будто все лица существовали в ней одновременно. В руке она держала веретено с острыми, как иглы, концами. — Мы древнее времени, древнее памяти. Древние, как тьма, — заговорила женщина и многоголосье отзывалось в моей голове. — Три сестры. Сначала были едины, потом разделились… Она помахивала и подёргивала веретеном, и нить с него разматывалась, и обрывки превращались в чудовищ с болот. — Я осталась одна, но скоро допряду ковёр, и нас снова будет трое! Я подняла меч. На левой руке, как и тогда, в походе к Сердцу Мира, раскрылись шрамы от укуса Мариам. Но сейчас они удлинялись, расползались вверх по предплечью по чёрной коже, залитой ярко-белой кровью. Пряха взмахнула ладонью, превратившейся в извивающийся, словно у лешачихи, корень, и вырвала меч из моих рук. Подняла веретено, которое вытянулось копьём, и метнула мне в грудь. Из-под ног оттолкнулся задними лапами, прыгнул, изогнувшись в полёте, волк и схватил зубами веретено, и тут же исчез с добычей под сворой чудовищ. Ведьма размахнулась колючими руками, чтобы разорвать меня на куски. Я выбросила Аард. Шрамы от укуса Мариам лопнули, и меня будто вытеснил кто-то из тела, выдавил через открытые раны. Шипастые ветки хлестнули сквозь грудную клетку, но я уже была не мной, а обратившейся вихрем древней вампиршей из пустыни Корат, ещё более древней, чем ведьма с веретеном. Я слилась с Мариам, с её истинной ипостасью, которая упивалась полётом и жаждала крови. В вихре блеснули сталью вампирские когти, пропороли туман ведьминых одежд. Пряха взмахнула плетьми рук, пытаясь ухватить ветер, посыпались обрубки ветвей. Мне было радостно и свободно, лезвиями когтей я кромсала ведьмину плоть, и изнанку прорезал вой. Я или Мариам — мы вместе впились клыками в белую шею, и уже точно Мариам, не я, дёрнула головой, вырвав с мясом сонную артерию. Изнанка меркла, ведьма растворялась в луже воды, бьющей из горла. Волк возвращался ко мне, прихрамывая и переступая через трупы чудовищ. Сквозь черноту проступал свет свечей.***
Я лежала под алтарём, сверху таращился дьявольский лосиный череп, и от рогов на потолке ветвились тени. Кровь больше не шла из ран на левой руке, и я приподнялась и повернула руку к свету — кожа стала гладкой, рваные раны от зубов туманника исчезли, как и исчезли точки шрамов от укуса Мариам. — Спасибо за подарок, — прошептала я, и мне причудилось, как в подземелье по ту сторону Огненных Гор кивнула в ответ бледная девушка с длинными чёрными волосами, склонившаяся над круглым карманным зеркальцем. Сил встать не было. Я поползла на четвереньках через весь подвал к Иорвету. Он не проснулся. Лежал такой же белый, так же свисала измазанная моей кровью рука. Я приложила ладонь к его щеке — она была мертвенно холодна. — Иорвет, я здесь, — звала я, вглядываясь в неподвижное, но расслабленное и спокойное лицо. — Проснись! Он спал, и не было больше ведьмы с волшебным веретеном, которая могла бы его разбудить. Я затрясла его за плечи, попыталась приподнять. — Пожалуйста, только не ты, это не должен быть ты! — бормотала я. Из ворота его рубашки выскользнула цепочка, на которой висело широкое матово-серебристое кольцо. Я отпустила его плечи, сползла на пол у лавки. Живот сводило спазмами, и голоса рыдать не было — вместе со жгущим чувством вины он застрял где-то в грудной клетке. Иорвет оказался здесь совсем не из-за клятвы. Из-за меня. Именно я вынудила его идти в Велен, который он ненавидел. Оперевшись на лавку, я поднялась около него на колени. — Я вытащу тебя, позову Иду… Достану Зоуи с того края света, только держись, — шептала я. Он не отвечал, и лицо его, неподвижное и белое, было невыносимо прекрасным, как у статуй в эльфийском некрополе в Дол Блатанна. Склонившись, я смотрела на него долго, а потом закрыла глаза и прикоснулась губами к его губам.***
На шею легла рука, которая не дала отстраниться, а холодные губы ответили. Забывшись и боясь спугнуть чудо, я не открывала глаз, из которых неудержимо лились слёзы, и поцелуй длился, и губы Иорвета теплели. Он приподнялся на скамье, не отпустив рук, и на его груди я, наконец, расплакалась так, как давно хотелось. Иорвет гладил меня по спине, приговаривая в макушку: — Ну всё же хорошо, тихо, тихо… — Зачем ты ушёл помирать к ведьмам один, глупый эльф? — всхлипывала я. — От меня не так просто избавиться… — Просто невозможно, — я обхватила его сильнее и зарыдала в голос. — Почему ты не пошла по левой тропе, глупая ведьмачка? — тихо спросил он. Я не смогла ответить, и только заливала слезами его рубашку. — Пророчество, которое дала мне Мариам… — произнёс он. — Очередное враньё без толка, которое означало не то, чем казалось. Я притихла у него на груди, вытерла рукавом слёзы. — Мне Мариам не соврала. А что там было? — спросила я. — Остерегайся выходить на болота ночью, когда силы зла властвуют безраздельно? — Нет, — негромко ответил Иорвет и помолчал, будто раздумывая, стоит ли продолжать. — Там было сказано: «Зов крови не прервать. Для тебя и твоего отца Велен — это начало и это конец». — Тем более ты не должен был уходить, — буркнула я. — Ты должен был посоветоваться со мной! — И ты бы сказала: «Конечно, дорогой, иди к ведьмам»? — насмешливо спросил он и, взяв меня за плечи, заглянул в лицо. — Я бы спросила, как тебе такое вообще пришло в голову! — возмутилась я. — Мы напарники, и в задницу должны идти вместе! Иорвет рассмеялся: — Но ведь так и произошло, не правда ли?***
Мы выбрались из подвала. За распахнутой дверью в хижину ведьм виднелись болота, тумана не было. Я осмотрела бок — после изнанки рана от когтей водной бабы тоже исчезла бесследно. Однако тяжесть в груди не проходила, руки дрожали, а вместо мозга был вязкий воспалённый слизень. Иорвет нашёл свои вещи, осмотрел лук. Он снова стал деловит и целеустремлён, словно не лежал несколько минут назад на лавке мёртвый, как Белоснежка. Я молчала о том, что видела зерриканское кольцо, а он о том, что целовал меня. И только в мелочах что-то изменилось: он тревожно вглядывался в моё горящее лицо, подал руку, когда, вылезая из подвала, я повалилась на пол, и был всё время рядом, и от его заботы мне хотелось рыдать и провалиться сквозь землю одновременно. Когда мы собрались, я поняла, что не смогу уйти из хижины ведьм просто так. — Ты уверена? — спросил Иорвет, приподняв бровь. — Более чем. Вернувшись к алтарю, зажгла все свечи и разложила по полу среди ветоши, порванных мешков и под гобеленом. Остальное сделает огонь. Стрелка компаса уверенно показывала на север. День ещё не начал клониться к вечеру, когда из лесных болот мы выбрались к топкому, заросшему осокой берегу озера. На острове посередь него над деревьями подымалась полуразрушенная башня. В стороне мы нашли трухлявые мостки, от которых остались сваи да несколько поперечин, и привязанную старую плоскодонку. Иорвет достал со дна вёсла и, нахмурившись, наблюдал, как, кашляя, я размешивала Ласточку с Белым Мёдом. — Осталось совсем немного, — он показал рукой на башню. — Ты в порядке? — Я справлюсь, — ответила я. — Только бы Филиппа была ещё жива. — Она будет, — задумчиво произнёс он, глядя, как я пью эликсир. — Что-то мне подсказывает, что она будет. Я забралась на нос лодки, улеглась, положив голову на борт. Иорвет оттолкнулся веслом от дна, вставил вёсла в уключины, и лодка заскользила прочь от болот. Высоко над ними столбом поднимался чёрный дым.