Крик ангела

— Как ты себя чувствуешь? — Отлично, ангел! — Кроули с раздражением ставит пустую кружку мимо стола (небольшое чудо, совсем крохотная выдернутая нитка — и все-таки не мимо). — Рад это слышать, мой дорогой. Тогда как насчет того, чтобы немножечко прогуляться? Кроули резко открывает рот. Потом так же резко его захлопывает. Поджимает губы. Рыжие брови над повязкой сдвигаются подозрительно, одна чуть выше. — С чего бы это? — спрашивает он наконец. — Ну ты же сам говорил, что тебе не хватает движения, — говорит Азирафаэль самым невинным тоном и старается, чтобы в голосе отразилось даже пожимание плечами. — Вот и давай пройдемся по магазину, несколько шагов туда и обратно. Надо же с чего-то начинать! — Ангел! Кроули, кажется, собирался возмутиться, но Азирафаэль не предоставил ему такой возможности — наклонился, отодвинув одеяло, чтобы не мешало, поднырнул рукой под мышку и дальше вдоль спины, со сноровкой опытного санитара закидывая руку Кроули себе на плечи, и распрямился, придерживая и поднимая. Кроули зашипел, но сил на ругань у него не осталось, надо было удерживать равновесие. Вот так. Сначала постоять, давая привыкнуть. И стараться, чтобы поддержка была надежной, но не слишком навязчивой, не слишком заметной, не слишком… Не слишком, короче. И старательно делать вид, будто не замечаешь, как тяжело и загнанно дышит тот, кому вообще-то не так уж и нужно дышать. — Ну и какого черта? — сипит Кроули минуты через полторы или две, наконец-то совладав с дыханием. Переступает с ноги на ногу, даже пытается слегка отстраниться. — Ты как? — спрашивает Азирафаэль, чуть ослабляя поддержку, но не убирая ее совсем. Тем более что свою руку с его плеч Кроули убирать тоже не пытается. — Голова не кружится? Если кружится — скажи, тогда лучше отложить. — Со мной все в порядке, ангел! — фыркает Кроули, сжимая твердыми пальцами его плечо (пальцы горячие, это чувствуется даже через рубашку и домашний пиджак). — Кажется, кто-то хотел прогуляться? — Ты точно в порядке? Если нет, то мы можем и завтра… — Не делай из меня умирающего! Кроули возмущенно шипит, дергается всем телом и делает первый шаг, Азирафаэлю приходится подстраиваться. Теперь его рука обхватывает Кроули за поясницу, так надежнее. И удобнее. Кроули, кажется, не возражает. Двенадцать шагов, Азирафаэль проверял, когда заранее расчистил пространство прохода, распихав по углам все, что могло помешать, все эти столики, пуфики, кресла, комодики, как же их оказалось много, раньше и не замечал. Конечно, двенадцать — это приблизительно, для Кроули будет больше. Довольно существенная нагрузка для человеческой оболочки, несколько дней назад бывшей на грани развоплощения, а потом эти несколько дней проведшей в некоем аналоге комы. Но зря, что ли, Азирафаэль сегодня рачительно распределил благодать, не всю ее бухнув исключительно в ненасытную прорву кроулевской эфирно-оккультной спарки? — Осторожно, тут колонна! — Я знаю твой магазин, ангел! Свободной рукой Кроули хватается за колонну, останавливается, делает несколько резких вдохов-выдохов. Человеческая оболочка, даже подпитанная благодатью, быстро теряет силы, но останавливаться надолго нельзя: стояние не поможет, не даст отдохнуть, на него тоже уходит слишком много сил. Азирафаэль понимает, что предложи он сейчас вернуться к дивану — Кроули согласится. Может быть, даже не станет шипеть про избыточно заботливых ангелов — ну разве что только потом, уже на диване и отдышавшись. Но сам он, конечно же, не предложит. — Еще чуть-чуть, мой дорогой? — спрашивает Азирафаэль вместо этого. Кроули разъяренно шипит на вдохе и отталкивается от колонны, буквально швыряя себя в следующий шаг. Теперь он наваливается на Азирафаэля куда сильнее, чем в самом начале, и рука на плечах дрожит от напряжения. — Осторожно. Тут… — Я… з-з-знаю твой… тут ничего… Вместо ответа Азирафаэль ловит свободную руку Кроули, которой тот пытался размахивать, и осторожно опускает ее на крышу «бентли», прямо над открытой водительской дверцей. Ему кажется, что при этом «бентли» вздрагивает и чуть подается навстречу. Но, наверное, это ему только кажется. А вот рука на его плечах дергается, словно не зная: отпустить или вцепиться еще крепче, и это уже точно не кажется. Вторая рука Кроули, та, что на «бентли», сначала замирает, потом быстро и судорожно ощупывает край крыши, угол лобового стекла, опускается к боковому зеркалу. Пальцы на плече наконец разжимаются, и Азирафаэль, сочтя это знаком, подается вперед, не то чтобы помогая Кроули сесть на водительское сиденье, а просто не мешая скользнуть на него (скользнуть. Не упасть. Ясно?). Высвобождает собственную руку, зажатую между спиной Кроули и спинкой сиденья, тянется прикрыть дверцу: общение с гнездом — дело интимное. Кроули хватает его за руку: — Ты куда? Голос у него напряженный. — Обойду и сяду на пассажирское, — говорит Азирафаэль как о чем-то само собой разумеющемся. Обходит. Садится. Прикрывает дверцу — теперь уже со своей стороны. Конечно, общение ангела (пусть даже и падшего) со своим гнездом — личное дело самого ангела и зрителей на такое не зовут, но надо же убедиться, что с Кроули все в порядке? Ведь надо же, правда? Кроули между тем откинулся на спинку сиденья, привычно бросив правую руку на руль, улыбается, дергано и неуверенно, но улыбается. Пальцы его чуть шевелятся, машинально поглаживая потертую кожу оплетки. Движение выглядит лаской, не предназначенной для посторонних, и Азирафаэль отводит глаза. Он, наверное, вообще предпочел бы уйти, но левой рукой Кроули как-то очень неловко цопнул его за бедро. Это нервировало, руку пришлось перехватить, и теперь они снова держались за руки, сплетая пальцы. Что ж, Азирафаэль бы соврал, если бы стал утверждать, что возражает против этой новой традиции. И все-таки. Все-таки… Он чувствовал себя до ужаса неуютно. Впрочем, это и естественно: в чужом-то гнезде… Но как уйти, если совершенно невозможно вынуть свою ладонь из чужих горячих пальцев? Азирафаэль попытался было, но Кроули мгновенно отреагировал: стиснул так, что, будь ангел обычным человеком, наверняка остались бы синяки, а может, что и посерьезнее. Правда, Кроули тут же, словно опомнившись, ослабил хватку, даже не просто ослабил — убрал до нуля, горячая рука сделалась абсолютно безвольной и расслабленной, отпускай, мол, никто не держит… Но именно сейчас и именно поэтому оторвать свои пальцы от кроулевских, горячих и совершенно не сопротивляющихся, напряженно-расслабленных, сделалось абсолютно невозможно. Азирафаэль не знал почему, просто знал, что нельзя. И все. Впрочем, такого знания ему всегда было вполне достаточно. Он перехватился пальцами поудобнее, чуть сжав их заодно, чтобы уж наверняка, чтобы не разомкнуть даже случайно (и чтобы кое-кто перестал так расслабленно напрягаться). Ладно. Нельзя так нельзя. Просто посидим. Если бы Азирафаэль ждал, что, оказавшись в салоне, Кроули тут же заведет мотор, включит музыку или хотя бы заговорит со «своей малышкой», то его постигло бы разочарование. Однако он не ждал ничего, равно допуская любое развитие событий, и потому молчанием и Кроули, и магнитофона разочарован не был. И уж тем более не собирался заговаривать сам или предлагать включить музыку — в чужое гнездо со своими предложениями не лезут, если бы музыка была нужна, «бентли» бы и сама ее уже давно включила. Значит, так лучше… Только вот Кроули лучше не становилось. Азирафаэль наблюдал за ним исподтишка, стараясь не разворачиваться (Кроули бы наверняка ощутил прямой взгляд — ну или как минимум почувствовал бы движение сидящего рядом и держащего его за руку ангела). Поначалу Кроули сидел прямо, свободно откинувшись на спинку и задрав подбородок, а рука его свободно и вольно лежала на руле, но постепенно он все больше сутулился, потихоньку сползая по сиденью, все ниже опуская голову и втягивая ее в плечи. Рука теперь на руль скорее опиралась, словно без этой подпорки ему тяжело было сидеть. И дрожала. И капли пота на лбу, и дыхание тяжелое, и… — Ангел… — сипло, почти беззвучно. — Да, мой дорогой? — Я… устал. Пошли... д-домой, ангел… Очень странный у него был голос. И очень странно он запнулся об это «домой», словно был не слишком уверен. Или путал слова. Или?.. Обратно до дивана все двенадцать шагов Азирафаэлю пришлось Кроули буквально тащить, и, наверное, было бы проще взять его на руки или поднырнуть под мышку и взвалить на плечо. Или вообще чудеснуть напрямую. Проще и быстрее. Азирафаэль не стал — по той же совершенно непонятной причине, по которой ранее не стал размыкать рук в салоне «бентли». Просто знал, что и обратный путь до дивана Кроули тоже должен пройти сам. Пусть и с посторонней помощью, но сам. Все остальное будет ошибкой, а он и так уже слишком много ошибок наделал. И «бентли» — всего лишь еще одна из них, хотя чуть и не оказавшаяся роковой. Хватит. На диване Кроули сразу же стало легче, он отдышался и даже проворчал что-то про ангелов-паникеров. Глядя, как быстро на бледное, изможденное лицо возвращается румянец, Азирафаэль вынужден был признать: даже в этой примитивной имитации из подушек и пледов Кроули и то восстанавливался быстрее. Да что там! В «бентли» он совсем не восстанавливался, только продолжал терять силы, и все. Причем терять очень быстро, куда быстрее, чем даже во время прогулки. Хотя «бентли» его любила, уж это-то ангелы чувствуют. И ждала, и ластилась, и подавалась навстречу, и… И тянула энергию. А значит, Азирафаэль опять ошибся: «бентли» не была гнездом Кроули, она, похоже, была его фамильяром и питалась энергией хозяина, как и любой фамильяр. А тут хозяина столько дней не было, вот она и присосалась на радостях, пусть неосознанно и совсем немного, но Кроули-то сейчас и так ослабленный до предела, ему и самому не хватает даже человеческую оболочку толком поддержать. Хорошо еще, что Азирафаэль не оставил его там одного, вот весело было бы откачивать заново! Ладно. Во всем надо искать хорошее. Диван помогает? Помогает. Вот и хорошо, вот и пусть будет диван. А со своим возможно-фамильяром Кроули как-нибудь сам потом разберется, когда окончательно силы восстановит. И Азирафаэлю остается пока что просто держать их подальше друг от друга — так, на всякий случай. *** Весь остаток вечера Кроули был непривычно тих, даже куриный супчик употребил без возражений*, угрозу ввести его внутривенно применять не пришлось, хотя Азирафаэль был морально готов и к такому развитию событий**. Не потребовалось: Кроули безропотно выпил всю чашку. И снова откинулся на подушку. Молча. Может быть, сказывалась физическая усталость, а может быть, ему больше не нужно было разгонять тишину и требовать постоянных ответов-подтверждений от ангела — потому что теперь Азирафаэль просто держал его за руку. Так ему показалось надежнее и убедительнее. И, похоже, сработало. Ничего и близкого к паническим атакам, пальцы теплые, дыхание ровное, пульс замедленный. Вот и хорошо. Жаль только, что напряжение с прогулкой, пожалуй, действительно было избыточным, а главное, напрасным. Азирафаэль вздохнул, в который раз выругав себя за глупость и неуместную спешку. Никогда не спешил, вот и сегодня не надо было. Хорошо, что все обошлось сейчас, но нельзя рассчитывать, что и в следующий раз обойдется. Ладно. То, что не убивает, и все такое, да? Кроули не развоплотился, лежит вот, дышит, губы поджал, обиженный весь такой. Все как всегда, и даже повязка… Ох. Повязка. Почти сухая. Нет, конечно, она и так все время была сухой, просто пропитанной благодатью, потому что после сегодняшнего какао Азирафаэль принял твердое решение и окончательно расставил приоритеты: крылья крыльями, а глаза важнее. И вылил в закрывающую глаза повязку все, что у него еще оставалось из благодати и прочих энергий Высших Сфер. Если раньше легкой поверхностной пропитки хватало лишь на поддержку и снятие воспаления, то сейчас повязка должна была лечить и стимулировать регенерацию. А теперь вот высохла. Ладно, это дело поправимое. Азирафаэль и сам был практически пуст, но все-таки если постараться… Он постарался. Пропитать повязку как раз хватило. Кроули не пошевелился, хотя обычно ускоренная регенерация вызывает довольно сильный зуд. Возможно, действительно слишком устал. Вымотался. Просто вымотался, теперь отдыхает. А у Азирафаэля повышенная тревожность с явным уклоном в мнительность. — Я тебя сильно достал? — спросил вдруг Кроули. Очень тихо спросил. Причем в тот самый момент, когда Азирафаэль окончательно решил, что он спит. И уточнил еще более неуверенно и даже как-то почти безнадежно: — Ну, сегодня... Сильно, да? «О нет, мой дорогой, ты куда больше достал меня за всю последнюю неделю, когда собирался помирать, а я наизнанку выворачивался, не зная, что с тобой делать», — хотел ответить Азирафаэль. И добавить еще много чего, саркастичного и местами даже, пожалуй, желчного. Но, конечно же, сказал совершенно другое: — Дай-ка подумать, мой дорогой. Пожалуй, что нет. Даже наоборот, пожалуй. Сегодня ты просто был самим собой, а это, знаешь ли, как-то даже и успокаивает. — О да! — Кроули отнюдь не выглядел успокоенным, и смешок его был скорее горьким. — Самим собой… Понимаю. Я знаю, каким несносным могу быть. Способным достать даже ангела. — А с чего ты вообще… — недоуменно начал Азирафаэль… и осекся. Потому что понял — с чего. Кроули снова невесело хмыкнул и отвернулся. Теперь Азирафаэлю был виден только клок алых волос, нашлепка пластыря на виске и бледное ухо. …Мы не друзья, я его даже не знаю!.. Конечно же, я тебе не верю, ты демон, Кроули, и мы не друзья… Изыди, грязный демон!.. Нет никаких «мы», Кроули, ты демон, я ангел, и мы не друзья… Нет никакой нашей стороны… больше нет... Ты мне даже не нравишься!.. И мы не друзья!.. Не друзья... Прогуляемся?.. Ах, ты уже можешь ходить? Вот и прекрасно, вот и вали, тебе помогли, а дальше справляйся сам, видишь, тебе даже машина подогнана. Твоя собственная, между прочим, машина, о которой любезно позаботились, и не будешь ли ты, в свою очередь, столь же любезен освободить от своего присутствия, ведь мы же даже с тобой не друзья… Чушь! Жуткая, омерзительная, невероятная чушь. Но такая ли это чушь с точки зрения того, кого уже однажды изгнали с небес? Ладно, пусть не изгоняли, пусть он просто так думает… Но он ведь думает именно так, для него это — реальность, жуткая, омерзительная, невероятная реальность, данная в ощущениях… А сколько раз ты сам говорил это ритуальное: «Изыди, грязный демон!», прежде чем распахнуть дверь, приглашая, и спросить с улыбкой: «Заходи, ну что же ты мнешься на пороге?», словно все было шуткой, всего лишь шуткой — поскольку для тебя оно таковой и было. Для тебя — да. — Кроули, — позвал Азирафаэль тихо, кусая губы и стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Мне кажется, прогулки надо сделать ежедневными. Они куда полезнее эспандера, ты сам убедишься по прошествии недели. Или двух. Все-таки это ну… прогулка. Кроули, в начале речи Азирафаэля заметно напрягшийся и буквально уткнувшийся носом в диванную спинку, при последних словах медленно развернулся. Губы его по-прежнему были поджаты, повязка выглядела хмурой и настороженной (и как только ему удавалось придавать столько эмоциональности простому куску белой марлевой ткани?), но вздернутые жадно-трогательным домиком брови выдавали его с головой. — Две... недели? — Ну... может быть, и три. — Азирафаэль пожал плечами так, чтобы пиджак слегка прошуршал по креслу: Кроули, как и любой змей, хорошо ловит вибрации и опознает жест буквально на ощупь. — Или четыре. Или сколько понадобится. А ты куда-то торопишься? — Н-нет. — Кроули улыбнулся кривовато. Но все-таки улыбнулся. Выдохнул. — До пятницы я совершенно свободен. Теперь уже нахмурился Азирафаэль: — А почему только до пятницы? Честно говоря, я сомневаюсь, что за четыре дня… — О Гос-с-с...С-с-сат… Ангел! — Кроули в преувеличенном отчаянии вскинул руку к лицу, словно хотел ударить себя по лбу, но в последний момент передумал и вместо этого яростно почесался под краем повязки. — Как может кто-то, читавший так много книг, настолько не знать классических шуток?!*** И Азирафаэль чуть не всхлипнул от облегчения, понимая, что все потихоньку налаживается****. Многим позже, с удовольствием поспорив обо всем на свете, начиная с королевы Виктории и кончая капустой (Кроули категорически отказывался признать брокколи адекватной заменой чему угодно, вплоть до овсянки, и вообще полагал, что такое внутрь не употребляют), Азирафаэль вернулся ко все еще беспокоящей его теме. — А что же касается того, что ты меня достал… — Кроули перестал хихикать и напрягся, но продолжал при этом криво улыбаться, и Азирафаэль счел это хорошим знаком. — Ты даже не представляешь, дорогой мой, как ты меня сегодня успокоил. Вот этим вот всем своим поведением, да, и не надо фыркать! Если бы ты вдруг сделался вежливым… перестал бы со мной спорить, прекратил бы подначивать и ехидничать, начал бы во всем соглашаться, поддакивать и осыпать комплиментами... Знаешь, вот тогда бы я испугался по-настоящему. Решил бы, что тебя подменили. Или что это какое-то страшное проклятье такое, не знаю… Азирафаэль зябко передернул плечами: думать о таком ему не хотелось. Но сказать было надо. Хотя бы для того, чтобы Кроули перестал хмуриться, закусывать тонкие губы и заламывать брови трагически-горькой складкой. А вместо этого смущенно заерзал головой по подушке, хмыкнул и прошипел: — Недождес-с-с-ся! И потянул вниз край повязки, словно пытаясь прикрыть углом марли внезапно заалевшие скулы. __________________________________ ПРИМЕЧАНИЯ * Ну не считать же на самом деле достойным возражением короткий стон: «Ох, ангел!», пусть даже и подкрепленный тяжелым вздохом? ** Впрочем, он мог бы считаться совсем уж никчемным ангелом, если бы не был готов к чему-то подобному постоянно, ибо негласный девиз «Демоны искушают — ангелы шантажируют» был выбит невидимыми литерами на скрижалях Небесной Канцелярии задолго до истории с яблоком. *** Вообще-то, Кроули играл нечестно: это была цитата вовсе не из книги и тем более не из английской, а стало быть, Азирафаэль имел крайне малую вероятность быть с нею знакомым. Но... Вы всерьез собираетесь требовать честной игры от демона, тем более в таких мелочах? **** Что не помешало ему, однако, тут же вступить в полемику, встав на защиту классической английской литературы.