Улыбайся, мразь

I'm about to break down, searching for a way out I'm a liar, I'm a cheater, I'm a non-believer I'm a popular, popular monster ("Popular Monster", Falling in Reverse)

Он ненавидел свое отражение в зеркале. В стеклянных витринах, мимо которых всегда проходил, натянув капюшон на глаза, прячась в огромной кофте. В глянцевой дверце комода, который стоял напротив его кровати. В темном экране заблокированного телефона. Он любил носить очки. Казалось, очки, как и огромная кофта с натянутым на глаза капюшоном, могли защитить от этого пронзительного взгляда в зеркале. Взгляда, который многие находили очаровательным, злым, милым, пугающим, соблазняющим – да каким угодно, к черту, только не тем, каким он был на самом деле. Затравленным. Полным ненависти. Полным лжи. Смейся, мразь, улыбайся, на тебя направлены все камеры этого мира. Стены давили. Ему всегда было сложно находиться в этих просторных гостиничных номерах, где каждая стерильная поверхность буквально кричала о том, что ты здесь гость, завтра тебя здесь не будет. Это не твой дом. За окном светились огни большого города. Очередного, с высокими стеклянными витринами. Стены давили, смыкаясь над головой белым куполом, в который можешь кричать сколько угодно – все равно никто не услышит. А если услышит – не обратит внимания. К его ночным кошмарам все уже привыкли. Тонкая душевная организация, что с него взять. Ты все равно никому ничего не рассказываешь. Улыбайся, мразь. Он поплотнее укутался в кофту, хотя, по-хорошему, надо было ее снять, переодеться в пижаму – и хоть немного отдохнуть. Он не помнил себя без темных кругов под глазами, не помнил, когда последний раз нормально спал. На самом деле каждую ночь он хотел спать действительно последний раз. Не раздеваясь, он повалился на кровать, глядя в потолок. Чувствуя, как куполом смыкаются белые стены. Внезапно в давящей тишине раздался негромкий стук в дверь. Стены вернулись на место. Он поднялся, потер уставшие покрасневшие глаза и поплелся открывать нежданному гостю. Который спас от очередного приступа безумия. – Я тебя разбудил? – Тэн удивленно поднял брови. – Нет, конечно. Ты вообще видел, чтобы я когда-нибудь спал? – Тэён хмыкнул и посторонился, пропуская Тэна в номер. Улыбайся, мразь, ты должен улыбаться. – Вааау, у тебя такой вид из окна! – восторженно протянул Тэн, отодвигая штору и окидывая взглядом ночной город. – Твой номер рядом, Тэн, у тебя должен быть такой же, – наморщил нос Тэён и, подойдя к окну, встал рядом. – Нет, это номер Лукаса рядом, а мой – чуть дальше, с окнами на другую сторону, – Тэн улыбнулся. – Там не на что смотреть. На себя посмотри, черт бы тебя побрал. – На самом деле мне просто скучно, – Тэн бесцеремонно растянулся на кровати и, укутавшись в одеяло, улыбнулся. – Давай что-нибудь посмотрим? – Ты вообще помнишь, во сколько нам завтра просыпаться? – Тэён прищурился. – А ты помнишь? – с легким смешком ответил Тэн и потянулся. А я хотел бы не проснуться. Или проснуться с тобой. – Итак, что мы имеем? – Тэн включил телевизор, на котором тут же замелькали какие-то яркие картинки, поклацал и разочарованно вздохнул. – Ничего мы не имеем. – У меня есть пара фильмов на лэптопе, если тебе так уж хочется, – Тэён пожал плечами и, порывшись в чемодане, бросил ноутбук на кровать и приземлился рядом. – Отлично! – Тэн зарылся носом в подушки. – Выбирай. – Если ты тут уснешь, я тебя в твой номер не понесу. – Я и тут посплю, – хитрая улыбка. Сволочь. Знает же. Точно знает. – Договорились, – Тэён усмехнулся. Улыбайся, мразь. Он не помнил, что они смотрели. Потому что белые стены вдруг перестали сходиться над головой – вместо них давило едва слышное дыхание рядом. Вместо них давило тепло тела, которое было слишком близко. Слишком близко, чтобы следить за сюжетом на экране, чтобы чувствовать что-то, кроме горячей руки, по которой можно медленно водить пальцами. Что-то, кроме этого еле уловимого сладкого запаха. Тэён прошелся по запястью Тэна и, не отдавая себе отчет, сжал его ладонь. Тэн повернулся к нему. Но ничего не сказал. Тэён вжался лбом ему в плечо, закрывая глаза, отчаянно желая, чтобы этот момент не заканчивался. Не заканчивался целую вечность. Тэён вздрогнул, когда теплая рука скользнула по его щеке, прошлась по подбородку и замерла на губах. Провела нежно, почти неощутимо. Сволочь. Знает же. Гори оно все. Тэён прижался к этим тонким пальцам, забывая о том, где он, кто он, забывая о том, что белые стены огромного гостиничного номера сходятся куполом, накрывая. Накрывая так, как сейчас губы Тэна накрывали его собственные, нежно касаясь, будто спрашивая разрешения. Можно, тебе можно все, Господи. Тэн медленно, невесомой цепочкой касаний спускается на шею, останавливаясь, прижимаясь к ключицам, проводя языком, пробуя на вкус. Тэён продолжает сжимать горячие пальцы, но забывает дышать. Забывает, потому что Тэн проводит рукой вверх по груди, стягивая кофту со спасительным капюшоном, который Тэён натягивал до самых глаз, пытаясь спрятаться, закрыться, спастись. От себя самого. Губами по обнаженной коже, вниз по напряженному животу, поцелуями рисуя дорожку вниз. Тэён задыхается со звоном расстегнутой молнии на джинсах, с рукой, сжимающей, проводящей сильными пальцами вверх и вниз, сталкиваясь с безумным взглядом и сумасшедшей улыбкой, губами, которые целуют так нежно, так нежно, что хочется кричать. И он кричит. А спустя какие-то мгновения сам целует, чувствуя, как выгибается под его руками тонкое тело, как громкие стоны режут ночную тишину. Будто хотят обозначить, что он не один. Что он не один. – Я сегодня сплю здесь, – Тэн улыбается, переводя сбившееся дыхание. – Правда? – Тэён понимает, как глупо звучит надежда в его голосе. – Правда, – Тэн прикусывает губу и чуть слышно смеется, поднимаясь с кровати. – Идем в душ? – Вдвоем? – Ты видел его вообще? – смеется Тэн, стаскивая Тэёна с кровати. – В этом душе поместится человек десять. Они целуются под струями горячей воды, будто эта ночь никогда не закончится. И белые стены уже никогда не сомкнутся куполом. До самого утра. Когда Тэён просыпается в постели один. Улыбайся, мразь, смейся. На тебя направлены все камеры этого мира.