***
И вот сейчас, стоя с большим рюкзаком наперевес и дергающимся глазом, Владимир понял, что русские глубинки очень сильно отличаются от грузинских аулов. Атмосфера была такая, что легче, пожалуй, удавиться. Как же тут Сережа выживал? Веет полнейшей безнадегой. Умирающее место. Владимир нахмурился. — Ой, ты ж тот самый, — перед ним возникла дородная женщина в цветастом халате, утираясь полотенцем. — Простите? — Мать, его Володя зовут, — непонятно откуда выбежавший Сережа не успел даже попасться на глаза Володе — так быстро убежал по одному ему понятным делам. — Значит, Володя, угу, — справа, видимо, уже стоял отец Серёжи. — Здравствуйте, — Володя поочередно поздоровался с родителями Есенина, — Владимир Маяковский. — Ух ты ж, какое пафосное имечко. Ты чей будешь? Уж больно чернявый, — мама взяла его под руку и повела в дом. — Эге, ты будь тактичнее, старушка, — папа Серёжи хохотнул в усы, — Не то сбежит еще от нас, Серый загрустит. — Цыц, ты! Воспользовавшись семейной перебранкой, Володя осмотрелся вокруг. Дом был старый, но добротный, деревянный с голубыми ставнями. Удивился. Неужели такие ещё остались? В этом Константиново время, видимо, решило остановить свой ход. Неподалеку находилась ещё две деревянные постройки. Послышалось мычание. Видимо, это та самая скотина, которой уж больно хвастался Сережа. Что ж, думал Володя, он удивит их своими навыками. В конце концов, и он деревенский в какой-то степени. — Это у вас там сарай? — женщина аж подпрыгнула от голоса Володи. — Ты что ж так громыхаешь? — Мой обычный голос, даже не напрягаюсь, — Маяковский прошел в комнату, которую ему отвели. Место рядом с Серёжей. — Поэтому я больше говорю. Маяк боится, что из-за его рыка соседи будут жаловаться поздно ночью, — Сережа глупо хихикал. Если парни вроде него вообще могли хихикать. Володя засмотрелся. — И не правда, не было такого, — чутка повысил он голос, чтобы было слышно его родителям. Теперь все Есенины в этом доме смеялись. Вечером, когда Маяковский был настолько сыт, чтобы хоть что-то делать, не то, что встать, Сережа плюхнулся рядом. Володя приподнял бровь, тем самым спрашивая «что случилось». — Боже, ты знал, что твои брови экспрессивнее всего твоего лица? — Ого, вы посмотрите, кто-то выучил умные словечки, — Маяковский пошарил по карманам, — Тут можно?.. — Вполне, — ответил за Серёжу его отец, — Так что, чей будешь? — Грузин. — Ух, горячая кровь, — присвистнул отец, — то-то ты такой огромный. — А то, его лучше не встречать в темном переулке, — Сережа подал Володе зажигалку. Тот затянулся. — Да ладно тебе, выставляешь меня каким-то диким медведем. — Это не так? — откровенно насмехался Сережа. — Неа, — Володя выпустил дым после второй затяжки, — Я…просто облако в штанах, — теперь уже он усмехался удачной шутке. Сережа как-то по-новому посмотрел на Володю. Поправил кудри на левую сторону. Отец между тем удалился, чувствуя, что сейчас будет лишним. Сергей, на самом деле, очень любил своих родителей. Кто ещё в этом местечке смог бы понять его? Может, здесь и сейчас, Володя сможет? — А это было неожиданно поэтично, Владимир Владимирович. — Сергей Александрович, на что вы намекаете, обращаясь полным именем? — Володя зажал сигарету меж зубов. Смеркалось, отчего становилось зябко. — На прогулку под луной. — Фу, как романтично. — Ты не знал, но я самый настоящий деревенский романтик. — А я-то думал, что ты хулиган и повеса. — И это тоже. Но только после стаканчика чего-нибудь крепкого. — Завязал? — Кто знает…***
И тут начинался тот самый пункт «будет весело». Идти по этим непонятным проселочным дорогам, где каждый камень — враг твоей ступни, было тем ещё приключением. Сережа, казалось, наслаждался тем, что Володя матерился сквозь зубы почти через каждый овражек. — Скажи, у вас тут что, нормальных дорог нет? Хотя бы вытоптанных? — Неа, — Сережа весело обернулся и пошел спиной вперёд, — в эти места никто не ходит. — Что ж это за места-то та-... Володя замер на полуслове. Сережа отодвинул заросли камыша (вау, как Володе вообще удалось его разглядеть, ни зги не было видно) и перед ним открылось какое-то озеро, освещённое луной. Точнее, болото? Но в любом случае, от такой красоты дух захватывало даже у излишне циничного и скептичного Маяковского. Вдруг он почувствовал, что теряет опору под ногами. — Твою мать, Сергей! — Володя больно ударился затылком о землю, на которую его повалил Есенин. — Ахахах, это стоило того, поверь, — он лег рядом, смотря только на небо. А Володя смотрел на небо через глаза Серёжи. Не было ничего более банального в этой ситуации, но оттого момент казался ещё более ценным и запоминающимся. — Эй, не на меня смотри, облако, а на небо. Я тебя за этим привел. — Я уже смотрю. — М, нет, все же давай по-другому смотри, — на секунду Володе показалось, что ему, наконец, удалось смутить этого видавшего виды (судя по рассказам его матери о его любовных похождениях) хулигана. Жаль, что в ночи не так сильно выделялись покрасневшие наверняка щеки парня. Маяковский хмыкнул. Поднял глаза в небо. И понял, что пропал. Такого не увидишь ни в Петербурге, ни в Москве. Такое не захочется продать на комфорт и цивилизацию. Что-то защемило в сердце и странно защипало в глазах. — Ты чего? — Сережа встревожено посмотрел на шмыгнувшего Володю, — Володь… — Не смотри, сейчас пройдет все. — В слезах нет ничего постыдного. О чем ты думаешь? — Есенин провел рукой по жёстким волосам парня, пытаясь успокоить. — О Родине. О небе Грузии. Оно почти такое же. Оттого и грустно. Чёртовы маленькие плевочки, они выставляют меня размазней. — Маяк утёр глаза тыльной стороной большой ладони. — Плевочки, пф, — прыснул в кулак Есенин, — Да, мои ебени умеют вызывать эмоции. Я рад. — Ебени… — посмаковал явно диалектное слово Володя, ещё раз шмыгая, — даже как-то ласково звучит. — На то и расчет. Эх, КАКАЯ ЛУННАЯ НОЧЬ! Последние слова Есенин кричал, сладко потягиваясь на траве. Этот Сережа был незнаком Маяку, но казался намного свободнее и ещё искреннее. Вся душа напоказ: смотри не хочу. И Володе хотелось смотреть. Они были как у Пушкина — вода и пламень. Но сейчас как будто поменялись. Оба горели. Сережа — от любви к родным местам. Володя — просто так.***
— Да ты подойди к ней, — Сережа стоял за спиной друга, не решаясь выглянуть, — Вон, твой городской смелее тебя. — Он опытнее! Старше, все такое, — промямлил в ответ Есенин. — Ты никогда не принимал роды у коровы, да? — сказав это, Володя отошёл помыть руки в бочке. Сережа аж засмотрелся на то, как стекает вода по смуглым от природы рукам парня. — А ты, я смотрю, подкованный, — мать проникалась к Володе все большим расположением. Нравились ей деятельные, что уж тут сказать. А этот не чурается никакой работы. Правильное воспитание в их время — на вес золота. Как только их Сережа умудрился найти такого? — Конечно, если бы вы родились в такой же многопоколенной грузинской семье, то стали бы чуть ли не гуру в родах у различных животных. И не только в родах. — Владимир хмыкнул и утерся футболкой. Сережа нервно сглотнул. Ещё немного и он точно раскроет себя. А вдруг тогда Володя просто шутил? Все же могло быть. Потом пойдут слухи или, чего хуже, издевательства. Он видел Маяка вне своей компании: страшный человек. Почти черный душой. — Все, Маня, можешь отдыхать, ты хорошо потрудилась, — мать почесала корову за ухом и отошла. Сережа сразу же подбежал посмотреть на новорожденного. — Ух, какой пацан будет, — теленок еле вставал на ножки, но очень старался, — боевой прям, Мань, — посмотрел на любимую корову. Та счастливо промычала в ответ. — Как же я тебя люблю, — Сережа обнял ее за шею и погладил по холке. — Коровы тебе милее людей, видимо. — Да, ведь у них таких добрые глаза. Как им можно причинить вред? — Хм, тогда ты чем-то похож на них, — Сережа нахмурился, ведь все же обычно сравнения с коровами используются в негативном ключе, — Глаза у тебя такие же добрые и красивые. — Что ж, приму это за комплимент, — Есенин неловко взъерошил волосы, боясь отчего-то столкнуться с Маяковским взглядом. Но все же посмотрел. — Что б ты знал, все мои слова, даже то чёртово «деревенщина», в твой адрес становятся комплиментами. — после чего Владимир встал и медленно пошел в дом, чтобы переодеть мокрую футболку. И слишком серьезным выглядел он в тот момент, что Сережа даже не мог слова вымолвить. Походу, просидел с глупым (ну то есть обычным) выражением лица, открыв рот. Неуверенная улыбка тронула полные губы.***
Знаете такие моменты, когда очень хочется уснуть, но почему-то это сделать совсем не получается? Сегодня была уже третья ночь в одной с Маяком комнате, но Есенин ещё ни разу не поймал крепкий сон. Он и ворочался по-разному, и подтыкал под себя одеяло (после чего ему становилось жарко, и приходилось его отбрасывать), и даже считал овечек. Ничего не помогало. Сережа вздохнул тяжко и громко. — Ты чего все никак не уляжешься? — раздался басовитый шепот снизу. Володю положили на пол, чему тот даже был рад: жара стояла невыносимая, неудивительно, что бедному деревенскому мальчику не удавалось поспать. — Да не знаю я, чтоб его, этот сон. Не хочет никак идти ко мне. А я вот очень хочу уже, наконец, заснуть. — Обиженно бурчал Сережа себе под нос. Из соседней комнаты раздавался привычный храп родителей, который заглушал минутное молчание. Владимир почесал отросшую щетину, думая о том, что не давало Серёже покоя. Вроде все было как обычно: они смеялись, обливались водой, даже сходили до магазина в нижней части села (ведь только там продавался розжиг, а Есенин-старший уж больно захотел шашлык по-грузински). Может, он опять ляпнул что-то не то? Категорично срубил с плеча? — Эй, — в ответ раздалось мычание, — я что-то сделал не так? — Чт-…с чего ты взял? — Сережа заинтересованно приподнялся на локтях. — Ну, обычно я являюсь причиной плохого настроения у других людей, вот и предположил. — Тогда…и да, и нет. — В чем да, а в чем нет? — усмехнулся Володя. Кажется, все же угадал. — Так я тебе и сказал, ага. «Ах, вот он как!», — подумал Маяк, «Ну тогда я буду играть по-крупному». С этими мыслями он откинул одеяло вбок и в один миг забрался на постель к Есенину. Лег боком, опершись локтем о подушку. Сережа был смущенвзамешательствеошарашен, а также чувствовал, что скоро начнёт задыхаться, если не вспомнит, как дышать. Поэтому придвинулся к стенке, закрыв нос одеялом. — Эээ, слезай отсюда, — приглушенно сказал, бешено бегая глазами, Сережа. — Неа. — Да в смысле?! Это нарушение моего личного пространства! — Ха, и это ТЫ мне говоришь, — по-доброму тихо рассмеялся Маяковский, вспоминая, как тот нагло толкнул его недавно на озере. — В любом случае, уйди. — Ответишь — уйду, обещаю. Сережа зло засопел. Володя нашел это милым. — Помнишь, я сказал тебе про правду на берегу? — зашёл издалека, ощупывал почву. — Допустим. — Что, если эта правда немного…против…эм, как бы это сказать? — Не мямли, а то мы тут так и будем до утра лежать, — Володя закатил глаза. Жуткое зрелище. — Против ваших национальных убеждений, вот. — Эм, — Володя даже задумался. У них что, есть свои особенные «убеждения»? — Можно конкретнее? — Г-голубой я, — неуверенно признался Сережа, готовясь быть избитым, — Да-да, как мои глаза, все верно, я много раз это уже слышал, можешь не говорить. Вот как. Значит, ему не казалось, что кое-кто все чаще стал задерживать на нем свой взгляд. Значит, он что, симпатичен Серёже? Неужели у Маяковского наконец-то все просто и взаимно (тут он мысленно вздрогнул, вспоминая школьную любовь по имени Лиля)? Подвинулся к сидящему Есенину, опёрся руками по обе стороны от него. Но тут же глаза широко открылись: тот сидел уже в холодном поту и чуть ли не в слезах. Да что ж такое, Маяк не такой страшный дикий зверь, каким его все представляют. — Чего дрожишь? — шепотом спросил он. — Я не дрожу, честно-честно. И не боюсь. Володя хмыкнул. Облизнул губы, задерживая взгляд на сверкающих из-за луны глазах Серёжи, и слегка даже не осознавал, что делает. Просто мозг не хотел думать в этом Константиново. Маяковский припал поцелуем к губам Есенина. Тот сразу же вздрогнул, видимо, он ожидал того, что его начнут бить. Не тут-то было. Сережа томно выдохнул, вытаскивая руки из-под одеяла, обхватывая сильную шею Владимира и размыкая зубы под напором парня. Запустил руки в жёсткие волосы на затылке. И понял, что больше ни за что не отпустит. И, кажется, это было взаимно.***
Последняя ночь в родной деревушке Серёжи прошла так же замечательно, как и три предыдущих. Он не хотел думать, какие чувства там у Володи, ему достаточно было того, что тот его *хотел* (да так хотел, что на следующий день после их