Буду скучать

На кухне прохладно из-за открытого окна — Дима нервно курит. — Сдавайся, — устало просит Влад. — Нас же тянет друг к другу, хули ты упрямишься? — Да как ты не поймёшь, — Дима, сидя на табуретке, тушит сигарету и прячет лицо в ладонях, шепчет, — тут так не принято. Когда узнают, нас просто убьют, за гаражами отпинают до смерти, и... — Не когда, а если, Дим, — Влад встаёт перед Димой на колени, берёт за запястья, успокаивающе гладит кожу большими пальцами. — Мы же не дураки, ну, посмотри на меня, давай. Он смотрит на Влада, но всё равно как-то отчаянно, обречённо: — Мы не дураки, Влад, мы смертники. Влад знает, что на самом деле Дима прав, что одна ошибка и даже завещание написать не успеешь. Но так тянет поцеловать, сил нет, одна надежда, что Дима удержит позицию, отсечёт эту симпатию раз и навсегда, без всяких "ну хотя бы один раз", потому что сам Влад давно сдался и готов тотчас забить на всю осторожность, готов рискнуть — лишь бы его обняли, поцеловали, сказали что-нибудь ласковое. Дима отсекает, давая возможность ещё полгода спокойно общаться.

***

— Привет, — Влад стоит на пороге с чемоданом и рюкзаком. Дима отходит в сторону, пропуская его в квартиру, и закрывает дверь. — Ну, вот и всё, — Влад оборачивается к нему и улыбается, нервно трогает серёжку. — У меня через полтора часа поезд. — Так скоро? — только и выдаёт Дима растерянно. Влад кивает, они молча смотрят друг другу в глаза несколько секунд, а потом Дима наконец берёт себя в руки и приглашает пройти на кухню. Влад разувается, кидает куртку на чемодан и идёт за ним следом. — Пиво? — Чай. А то потом ещё в поезде мутить будет. Их голоса звучат привычно, обыденно, но в воздухе всё равно чувствуется неловкость, а Дима как назло не может придумать ни одной темы, чтобы разрядить обстановку. Почему-то мысль о том, что скоро Влад насовсем уедет из Читы, делает больно. Многие уезжали: знакомые, друзья, бывшая; было грустно, неприятно, но чтоб так тяжело — в первый раз. Как будто щуплый, нескладный Владислав Федотов не просто уезжает, а забирает что-то ценное, что-то принадлежащее Диме с собой. — Дим? — Влад хмурится, смотрит внимательно, видимо, не раз уже звал. — Что? Дима чувствует себя неправильно, потерянно, не может понять, что случилось и как с этим быть. — Я говорил, что буду скучать. — А, — сердце ёкает, — Да, я тоже. Буду. Влад продолжает пристально смотреть и на его красивом лице почему-то мелькает разочарование, когда понятно, что Дима больше ничего не собирается говорить. Как будто он ждал чего-то важного. У Димы не так уж и часто потеют ладони, но он украдкой вытирает их, когда Влад встаёт и сообщает, что ему пора. — Может, тебя проводить? Влад морщится и качает головой. — Тогда хоть посиди на дорожку? Он послушно присаживается на тумбу, а сам Дима приваливается к стене. Чувство, что он что-то упускает, захлёстывает с головой, но ответ всё никак не приходит в голову, а Влад уже вздыхает и встаёт, обувается. Дима подаёт ему куртку машинально, они случайно касаются пальцами, и это тоже неожиданно больно. — Ладно, — Влад надевает рюкзак и берётся за ручку входной двери, ностальгическим жестом оглаживая её. — Мне пора. Береги себя, Дима. А он не может ответить — почему-то слова застревают в горле, не желают произноситься. Дима нервно сглатывает, по наитию шагает вперёд и сгребает Влада в объятия, прижимает к себе крепко, словно в последний раз. А разве словно? Влад обнимает в ответ, и тоже крепко, почти отчаянно, Диме даже кажется, что он шмыгает носом. У него волосы пахнут цветочным шампунем, Дима знает — покупал, когда Влад слёг с гриппом и не мог по-человечески встать. Из-под шарфа выглядывает кусочек шеи, кожа пахнет дорогим парфюмом, Влад его за всё это время использовал редко. Но Диме нравится этот запах. И раньше, и особенно сейчас, когда они вот так стоят, обнимаются, когда Дима носом почти прижимается к этому чёртовому кусочку кожи, открывшемуся из-за маленькой бреши в шерстяной зимней броне. — Дим, мне правда пора, — Влад отстраняется, у него глаза чуть покрасневшие, блестящие, но голос спокойный и уверенный. Он такой смешной, когда в толстой зимней куртке на пуху, замотанный в шарф, с шапкой до бровей, такой домашний, родной. Как его можно отпустить в Питер? — Влад, — у Димы совсем нет голоса, а ещё, наверное, мозгов. Он себя совсем глупым подростком чувствует, когда стягивает с Влада шапку ручной вязки и целует настойчиво, даже грубо — в первый и последний раз, целует так, чтоб потом не жалеть. И Влад отвечает ему так же, сжимает футболку в длинных пальцах и жмурится, будто боясь, что это ему только кажется. У Влада начинает вибрировать мобильный, сигнализируя о входящем, приходится оторваться друг от друга; после поцелуя одновременно хорошо и тоскливо, Дима пытается восстановить дыхание. — Это ты себя береги, — выдавливает он, отступая на шаг назад и разглядывая дурацкий узор на чемодане, — Ну, там. В Питере. — Хорошо, — просто отвечает Влад. Просто выходит на лестничную клетку и вызывает лифт. Просто уезжает — Дима так и не поднимает головы, пока закрывает дверь, только после того, как поворачивается ключ, дёрганным движением утирает глаза.