Тот день

От запаха роз слегка кружило голову. Ричард, все еще не решив для себя, что же на самом деле происходит, не смел поднять взгляд на полулежащую на софе баронессу. Она поманила его движением руки. Дик протянул писанное Алвой послание, со смешанным чувством трепетного вожделения, что рождало пылкое юношеское воображение, и одновременно досады. Досадно было оттого, что эр отмахнулся от оруженосца и вместо прямого разговора о дуэли или же положенного в сложившейся ситуации нагоняя отослал к, пусть и роскошной, призрачно желанной, но все же шлюхе. — Оооо, как мило, — проворковала Марианна, читая послание маршала. Дик в это время собрался духом и заставил-таки себя взглянуть ей в лицо. Томная, прекрасная как рассвет, улыбается… Баронесса была одета по-домашнему, и легкое, почти воздушное ее платье, глубокий вырез которого оставлял воображению самую малость, вызывало внутри Ричарда шквал не слишком целомудренных переживаний. Во рту у Окделла пересохло, зато ладони предательски взмокли. Зачем он тут? Марианна поймала его взгляд и улыбнулась, определенно обещая… Так зачем? Вопрос скорее риторический вернее сказать, — совсем не вопрос. Маленькая ладонь баронессы несколько раз коснулась софы, приглашая. Дик сухо сглотнул и прикрыл глаза. — Ну же, герцог, смелее, — нежнейший смешок и Ричард шагнул в сторону софы, не чувствуя себя присаживаясь на край. — Вот так, замечательно… — откуда-то издали шепчет баронесса, касаясь щеки Окделла, — Прошу вас об одолжении, Ричард, будьте так любезны и позвольте мне не разочаровать нашего дорогого маршала. — Эммм… — Дик плохо соображает и почти не может понять, о чем она говорит. — Я так и думала, — смеется баронесса, приподнимаясь и словно невзначай опрокидывая стоящую подле нее тарелку со спелой черешней. — Как неловко… Ричард немедля опускается на колени, подбирая сочные и удивительно крупные ягоды, не думая… Розовый запах теперь пьянит почище любой «крови». Она опускается рядом почти сразу, забирая из его дрожащих пальцев подобранную черешню губами. Смеется, прижимая опустевшую его руку к теплому бархату груди. — Ну же, Ричард, юношам вашего склада и положения надлежит быть смелее… — Я прежде никогда… — заполошно шепчет он, растворяясь в ощущениях под пальцами, ее кожа завораживает, даже сравнить не с чем… — О, ну это не беда, — шепчет она горячим дыханием в щеку, заставляя юношу чувствовать резкое, до боли, возбуждение. — Я научу. Для того ты здесь. Не бойся… — Я не… — от смущения и желания Ричарду хочется взвыть, он изо всех сил сдерживает то, что ему всегда вменяли как грязь и похоть, но вздыбившийся член болезненно, настойчиво упирается в ставшие вдруг тесными брюки. И конечно, он не боится, вернее боится, но совершенно запутался в запретах и желаниях. Дик сейчас точно знает только одно — он хочет ее. — Вот и славно, — Марианна целует мягко, душисто благоухая розами. Он делает попытку ответить, мучительно не зная, куда девать слишком большие и неловкие руки. — Расслабьтесь, Ричард… И он послушно отпускает себя, интуитивно находя рукам место на ее спине, оглаживая округлые прекрасные формы, ощущая под тонкой тканью домашнего платья каждый изгиб, позволяя себе чувствовать бешеное возбуждение… Марианна, не разрывая поцелуя, подхватывает его руку и кладет ее на… Оглушенный биением собственного сердца Ричард понимает, что касается неприкрытого тканью бедра. Баронесса уверенно, почти властно, направляет его руку вверх, туда, где он совершенно потрясенно обнаруживает отсутствие белья, полнейшее, а вместо него мягкость курчавых коротких волос и горячую влажность. Дикон вздрагивает, но тут же получает одобрение от хозяйки всей этой роскоши. И чуть слышный стон, который может значить лишь одно — можно все. Она дрожит и, прервав поцелуй, еще раз стонет, когда он, осторожно изучая ее нижние губы, задевает пальцами клитор. Дик смелеет и смотрит на нее, снова шевелит пальцами. Ловит губами резкий вздох и не отводит взгляда от черных глаз Марианны. Они прекрасны, горят желанием, просят продолжения… — На тебе слишком много одежды, — шепчет она, и дрожь в ее голосе окончательно сводит юношу с ума, заставляя забыться и откинуть все, что было сказано ему о похоти матушкой и отцом Маттео. Все это сейчас так далеко. А она — вот… Баронесса расстёгивает застежки колета, стаскивает его и откидывает в сторону, ловко справляется со шнуровкой рубахи. Они все еще сидят на ковре, по которому скользят солнечные пятна. На дворе день. Приемная чужого дома… К тварям все! Маленькие пальчики ласкают его плечи, он больше не думает о том, что плечи эти недостаточно широки и мужественны, Дикон больше не думает ни о чем. Марианна целует его грудь, лаская давно подтянувшиеся и затвердевшие соски, уверенно и умело покусывая их, заставляя юношу стонать в голос. Рука ее проскальзывает по животу и ныряет вниз, туда, где горит закатным пламенем и давно все окаменело. Свободной рукой она легко, ибо сопротивление сейчас практически невозможно, опрокидывает его на мягчайший ворс ковра, и Дик лежит послушно, позволяя ей вести, растворяясь в ощущениях, о которых он прежде не смел мечтать. Он зажмуривается. Черные густые волосы щекотно спадают на его бедра, неожиданно вызывая странные ассоциации, которые смешиваются с невозможными ощущениями, резко добавляя остроты. Зачем сейчас? Когда его член погружается в чужой восхитительный рот. Впрочем, мысль о маршале чужеродной и неуместной сейчас не кажется настолько, что запах розы почти вытеснился до боли знакомым ароматом морисских благовоний. Дику настолько хорошо, что хочется кричать, еще мгновение и он дойдет до самого пика удовольствия. И он закричал бы, если бы в этот момент его губы не обожгло поцелуем. Совсем другим, не похожим на поцелуй баронессы. Миг — и сквозь стиснутую створку зубов проник чужой язык, лаская небо Ричарда, провожая до конца привкусом винной пряности. Чужой рот не дал кричать в голос, до капли выпивая всхлипы и стоны. Дик распахнул глаза и утонул в глубочайшей синеве, на самом дне которой горело закатное пламя. Рокэ… Вскочить бы, оттолкнуть, ударить… Но сил нет, совсем. Ричард сейчас чувствует себя опустошенным, совершенно слабым, точно новорожденный птенец… — Монсеньор… — выдыхает Марианна, утирая блестящие губы… — Зная упертость юноши и некоторые его фанаберии, решил проверить лично… — Буду счастлива… — Могу сказать, что впечатлен… — маршал со странным выражением глядит вниз, туда, над чем только что склонялась баронесса. Дик дрожит, закрывает глаза и чувствует, как сердце бухает у него где-то в горле. То, что Рокэ оказался рядом и разглядывает его в столь непотребном виде, отчего-то не злит, скорее напротив… Все это смахивает на причудливый и невозможно сладкий сон, и Дикон отпускает себя, веря, что в действительности ничего такого быть просто не может. Он вскидывается от новых ласк, теперь парных, поднимает тяжелые веки. Рядом с ним маршал, оглаживает прохладными пальцами горящую грудь, смотрит шало и голодно. — Как смеете? — срывается с губ Дика скорее из вредности. — По праву эра, — усмехается Алва и, словно дело обычное, добавляет совершенно невозмутимо, скользя ладонью по груди Дика: — Ты устав читал? Монсеньор обязан обучать оруженосца всему, чему сочтет нужным. В любовном деле вы, герцог, полный профан а, стало быть, я считаю своим долгом просветить Вашу Светлость. Госпожа баронесса любезно согласилась мне помочь в этом вопросе. — А как же вы? — продолжает трепыхаться Дик, остро чувствуя прикосновение ладони Рокэ и снова возбуждаясь. — Я решил проконтролировать процесс обучения лично. Считайте это уроком, Ричард, как фехтование. — Пф… — фыркнул Дик, понимая, что окончательно спятил. А, стало быть, что проку сопротивляться? — Человеку вашего положения надлежит уметь все, — продолжал Рокэ, ослабляя шнуровку собственной черной рубахи, и только тут Дик замечает, что эр его одет не по форме, а весьма вольно, что опять-таки аргумент в пользу нереальности происходящего. Алва продолжает поучать: — А, значит, моя задача обучить вас всему, о чем вы не имеете представления. В том числе искусству любви. Марианна нежна и прекрасна: от покатых белоснежных плеч, по которым рассыпаны черные как смоль волосы, до ослепительных ягодиц. Прогнувшаяся в пояснице, манящая… Ричард любуется ею, стараясь не думать о том, что в это время Рокэ точно так же любуется им. Ричард берет секундную паузу прежде, чем войти в нее, невероятно пошло, сзади, так, как некоторое время назад сделал Алва, поучая. Баронесса ожидает Ричарда, слегка демонстрируя нетерпение. Он медлит, желая максимально растянуть момент, осторожно касается рукой места, куда секунду спустя должен вонзиться его опять каменный от вожделения член. Тихо стонет, погружая пальцы в горячее женское лоно. Потом его срывает в дикую похоть. Он берет ее резко и, в отличии от эра, спуская почти сразу. — Превосходно, — голос Рокэ низкий с хрипотцой, от него только что выгнутое оргазмом тело снова возбужденно вспыхивает. Алва продолжает говорить, но Дик не слушает его, все внимание юноши направлено на коснувшуюся ягодиц руку маршала. Тот объясняет что-то, не забывая при этом поглаживать, аккуратно, почти нежно, раздвигая Ричарду полушария. — Но мы же не можем допустить, что прелестная Марианна останется без заслуженного удовлетворения, это, прямо скажем, не по-мужски… Дик не слышит его. Он, часто дыша, продолжает оставаться внутри неудовлетворенной его действиями Марианны, с трепетом ощущая, как внутрь него проникает влажный и резко-холодный палец маршала, упорно преодолевая сопротивление до тех пор, пока тот не достигает особо чувствительной точки, после чего Ричард, взвыв, сам вскидывается ему навстречу… — Тссс, мой хороший, — теперь уже Рокэ шепчет куда-то в затылок Ричарду, — не нужно торопиться… К одному пальцу добавляется еще один, Дик возбуждается так, словно это не он только что позорно скоро выплеснулся в Марианну, баронесса же, в свою очередь, сжимается вокруг его члена, добавляя происходящему остроты, и в эти мгновения Ричард уже не представляет на каком он свете. Рокэ входит в него осторожно. Горячая крупная головка распирает куда сильнее пальцев, и Дик стонет: не то от резкой боли, не то от дикого удовольствия. Мелкие толчки постепенно сменяются уверенными мощными, амплитуда которых доходит и до баронессы. Пот заливает Дикону глаза, руки дрожат и не слушаются, губы искусаны в кровь. Действия Рокэ перерастают в мощнейший тройной оргазм: Алва изливается в Дика, Дик в Марианну, а та протяжно и удовлетворенно вскрикивает. Солнечные лучи, скользящие по ковру, сменили свой цвет на медово-желтый… День, который у Ричарда начался с семерной дуэли, медленно, но верно клонится к закату. Дикон разглядывая потолочную лепнину в приемной дома Капуль-Гизайлей, лениво и как-то удивительно спокойно думает о том, что же это такое с ним приключилось. Рядом с одной стороны к нему прижимается пребывающая в неге баронесса, а с другой стороны Дик ощущает горячее поджарое тело маршала. Рокэ молчит, умничать не спешит, как и пояснять, какая бешеная собака его покусала. И, слава создателю, Дик сейчас ничего этого знать не хочет. Он просто лежит, сыто и бессмысленно улыбается рыжим солнечным лучам, даже не подозревая о том, что очень скоро им с монсеньором, с которым теперь вообще непонятно как быть, придется отправиться на долгую и странную войну, где тоже, вероятно, эр Рокэ захочет его чему-нибудь научить.