совсем другая любовь.

Я любил ее совсем по-другому. Она горела и пылала и была непостоянной. Ее огонь был сильным и властным, не как уголь – уголь тлеет и греет, огонь жалит и заводит. Я ее любил нежно. Так, как нельзя любить огонь. Ее жар растекался по моему телу, но я не просто х о т е л ее, я п и т а л с я ей. Она никогда не опускалась ниже человеческого плеча и ни за что на свете не стала бы чистить кому-то ботинки, потому что колени ее никогда не подгибались. Она приказывала (и мне в том числе) и сложно принимала поражение, поэтому мне иногда приходилось делать вид, что она права и что она выиграла. Я видел в ее серых глазах понимание. Я просто протягиваю руки для объятий, кто бы ни был правым. И она это ценила, оказалось, больше, чем упёртость и жесткость в том, кто был предначертан ей судьбой. Она никогда не могла заставить словом. Не было у неё ораторского таланта, который бы вселил в сердца людей гимн беспощадности к врагу и бесконечные потоки уверенности. Поэтому я всегда говорил то, что она показывала делом. Два разных человека, мы тянулись друг к другу, чтобы наполнить те прорехи, что природа оставила в итоговом варианте. Как бы стали жить, если бы стали играть так, как написано в правилах? Существует ли судьба вообще? Если существует, почему на нашу долю выпало счастье, которого в конечном счете нам не суждено? Я тону в ложных воспоминаниях и воспоминаниях правдивых, пока твои глаза жгутся восстанием. Внутри тебя целая революция, но ты молчишь. Я молчу тоже. Мы оба молчим и оба любим друг друга. Но я любил ее совсем по-другому.