школьники.

Гэнджи тянет его за руку, заставляет двигаться быстрее, плечом задевает проходящих мимо учеников, огрызается на окрики и шипит ругательства, заворачивает к школьному туалету на последнем этаже и с ноги выбивает и без того хлипкую дверь. Изаки кривится, показательно, так, чтобы Гэнджи точно заметил его гримасу, хотя на самом деле он всегда в восторге от такого Гэнджи: нетерпеливого, нервного и решительного. Просто тому необязательно это знать. В туалете стоит парочка перваков, по крайней мере, Изаки думает, что это перваки: они ему даже смутно не знакомы, — на которых Гэнджи натурально рычит, и те шугаются, убегают, что-то кричат, забыв про сумки и сигареты на подоконнике. В ближайший час к этому туалету не приблизится вся школа, которая точно знает: Гэнджи вообще лучше не трогать, когда он бешеный. Возможно, кто и побежит за помощью к их ребятам, чтобы успокоить главаря Садзурана, но успокаивает его обычно именно Изаки. Гэнджи, может, и тупой как пробка, особенно на эмоциях, но сообразительный и всё замечающий. Гэнджи выпускает руку Изаки, но не отрываясь смотрит на него, пока отходит, чтобы закрыть дверь, которая вместо этого просто слетает с петель окончательно и падает с глухим звуком. Изаки ржёт.  — Иза-аки.  — Ну и зачем ты меня сюда притащил? Изаки знает: зачем. Изаки сам его на это вывел, пару раз ухмыльнулся, бросил несколько неосторожных слов, поиграл бровями, а у Гэнджи сорвало башню. У Гэнджи её до сих пор срывает, он не отвечает, толкает Изаки к стене, прижимает и кладёт голову ему на плечо. Судорожно выдыхает, тыкается носом к шее и облизывает. Изаки шипит, но стоит расслабленно и выжидающе. Гэнджи упирается в него всем телом, руками прикасается к стене и продолжает вылизывать шею, слегка прикусывая её, оттягивая кожу и целуя.  — Ты не ворон, — смешливо говорит Изаки, — ты псина. Гэнджи на это отвечает рыком, бьёт ладонями об стену и переходит на ключицы, где оставляет на удивление слабые поцелуи. — Ты сам меня довёл до этого. — И чем это? — на выдохе произносит Изаки. — Своим существованием. Изаки смеётся, поднимает руку и цепляется за волосы Гэнджи. Тот напрягается ровно на секунду, думая, что его хотят остановить, но Изаки лишь удерживает, поэтому Гэнджи продолжает выцеловывать ключицы. — Признаюсь во всех грехах, — Изаки чувствует своё нарастающее возбуждение и то, как Гэнджи упирается ему в бедро стояком, — главарь.  — С-сука ты, Изаки, — Гэнджи отрывается от ключиц, поднимает взгляд и Изаки плавится от всех эмоций в его глазах. Гэнджи неотрывно смотрит на него, берёт его руку, отстраняет от своих волос и подносит к губам. Кусает за запястье, выцеловывает покрытые синяками костяшки, а потом прикрывает глаза и на выдохе подносит обратно к своим волосам. Стоит, смиренно ждёт Изаки и того выламывает от чувств: главарь школы, приемник якудза, человек, который добивается власти и держит её в своих зубах, сейчас стоит и отдаёт право следующих действий ему. Гэнджи во многом так поступает с Изаки, будто тот не просто ровня ему, а выше. Будто Изаки имеет над ним власть, которую Гэнджи сам с радостью ему отдаёт. Показывает: смотри, вот он я, тот, в чьих руках многие, и вот смотри, мой поводок и он — твой. Изаки не нужен поводок, они оба прекрасно это понимают, Изаки нужен только сам Гэнджи. И самый лёгкий путь его получить — это отдать себя самого. Взаимный обмен. Изаки целует его в губы, сжимает волосы и тянет на себя. Гэнджи впечатывается в него ещё сильнее, ведёт руками ниже по стене, останавливает их на уровне пояса и кусает чужие губы. Проводит по ним языком, шумно дышит и их ведёт от таких простых прикосновений. Как школьников, — думает Изаки, хотя они и есть школьники.  — Выбирай, — отрываясь от него, хрипит Гэнджи.  — Ха-а, — Изаки собирает мысли в кучу, пытается понять из чего состоит выбор, и это не так же легко, как в драках, когда решения принимаются молниеносно и чётко. До него доходит. Ах, этот выбор, — знаешь, меня не прельщает заниматься чем-то, кроме поцелуев, в туалете этой школы.  — Не ебёт, — Гэнджи лижет его щёку и это отвратительно, но смешно.  — Да-да, псину, вроде тебя, может быть и не колышет антисанитария, но вот у меня нет никакого желания доставать тут свой член.  — Это туалет, тут это и делают, вообще-то.  — Умный, блять, — Изаки усмехается и охает, когда Гэнджи дотрагивается до него рукой.  — Я такой, — он водит по его боку, еле прикасаясь, отчего по коже бегут мурашки, — и какая нам, хрен, разница: мы в драках себе так ёбла разбиваем и падаем в грязь, что уже могли скопытиться от миллиона инфекций. Изаки думает, что он вообще-то старается так, чтобы его лицо оставалось не разбитым, но блять, ладно.  — Выбор, Изаки, ну, — Гэнджи хватает его за пояс джинс и оттягивает их. — Блять, ладно. Можешь отбить себе колени, если уж очень хочется.  — Только ты, — Гэнджи кусает его в шею и расстёгивает ширинку на его джинсах, — можешь, — отрывисто выдыхает и опускается на пол коленями, — вести себя так, будто тебя уломали, — встряхивает джинсы ещё раз и опускает их на бёдра, — отсосать тебе. — Ты хоть руки мыл сегодня? — хмыкает Изаки и резко выдыхает, чувствуя, как Гэнджи проводит языком по боксерам, — Блять. — Попизди мне тут, — говорит Гэнджи и проводит языком ещё раз. Это неприятно, язык ведёт по шероховатой ткани и слегка щиплет, но Изаки тихо шипит и Гэнджи становится похуй. Он причмокивает, касается губами головки под боксерами и слегка выпускает зубы. Рука в его волосах смыкается сильнее, поторапливает к действиям, а собственный стояк больно упирается в джинсах. Гэнджи тянется рукой, расстёгивает у себя пуговицу и проводит языком ещё раз, чувствуя, как пульсирует чужой член. Зубами хватается за кромку боксеров и тянет вниз. Изаки охает. Гэнджи рычит, довольно скалится и хватается руками за чужие бёрда, находя устойчивое положение. — Хватит, блять, Гэнджи.  — Я ещё ничего не сделал, Иза-аки. — Вот именно! — Изаки недовольно распахивает глаза и смотрит вниз, встречаясь с чужими глазами, в которых пляшут демоны. Гэнджи кайфует от ситуации, от того, как они поменялись местами и теперь нетерпеливый из них двоих — Изаки, а не он, но Изаки это не устраивает. Он тянется второй рукой к чужой щеке, гладит её и чувствует дыхание Гэнджи на своём члене, — Главарь. Изаки не знает, почему у Гэнджи фетиш на это слово: то ли от любви к власти, то ли от того, что Изаки так признаёт эту самую власть, но после него Гэнджи уже не улыбается, его глаза будто обволакивает чернота и он касается губами нежной кожи. Проводит губами по всей длине, вбирает в рот головку и резко выпускает, сжимает руки на бёдрах сильнее, почти больно, отрывается, кусает тазобедренную кость и ведёт языком обратно к члену. Изаки отрывисто дышит и думает, что если Гэнджи сейчас не начнёт нормально действовать, то он ударит его ногой и сделает всё, блять, сам. Гэнджи не позволяет ему додумать и обхватывает губами головку, вбирая в рот больше, чем до этого. И движет языком. Изаки шкрёбет ногтями по его коже головы, тихо и коротко стонет, чувствуя, как жар снизу переходит на лицо и обратно. Блять. Блять, как школьник. Гэнджи вбирает ещё больше, начинает двигать головой, еле задевает зубами, и всё это очень мокро, ярко, наполнено острыми ощущениями, слюняво и неумело, но от всего этого сносит крышу. Они занимаются этим не впервый раз, но опыта в отсосе у каждого был лишь раза два-три от силы. Они девственники, если считать только принятое у большинства понятие секса, они подростки, у них взрывается фейерверк от простых поцелуев и жалкого петтинга, и сейчас у Изаки в голове не просто фейерверк. Изаки кажется, что он сам весь сейчас взорвётся. Гэнджи шумно дышит, сглатывает слюну, чувствует солоноватый привкус и ёрзает. Хочется обхватить свой член, довести себя самого до разрядки, но он потеряет ебучее равновесие и слишком отвлечётся. Гэнджи касается языком кожицы, дотрагивается самым кончиком до уздечки, шально облизывает губы и опускается ниже. Изаки сверху шипит и несёт какую-то чушь, его рука не даёт опуститься, подтягивает выше и Гэнджи не сопротивляется. — Ты можешь, — Гэнджи тяжело дышит и поднимает взгляд на Изаки, — ты можешь помочь. Изаки не понимает о чём он, но Гэнджи вновь берёт его член в рот и смотрит на него. Блять.  — Бля-я-ять. Ты— Изаки чувствует, как Гэнджи руками тянет его на себя и Изаки слабо толкается в расслабленный рот. Останавливается, вглядывается в Гэнджи, ища намёки на дискомфорт, не находит и отпускает себя. Он двигает бёдрами, еле контролируя себя, второй рукой упирается Гэнджи в плечо, и тихо стонет. Наращивает темп, старается придерживаться его, не толкаться слишком глубоко, а Гэнджи поворачивает голову и член Изаки упирается во внутреннюю сторону щеки. Ощущений много, они зашкаливают и Изаки готов позорно кончить спустя всего минут пять от силы. Подростки, блять. Выдержки хватает только на драки. Гэнджи, сука, будто чувствует это и смыкает губы сильнее, помогает языком, еле слышно стонет и Изаки дёргает от того, как это ярко ощущается. Он надавливает на чужое плечо, чтобы удержаться, его ноги слабо трясёт и всего так много. Изаки чувствует Гэнджи везде, он ощущает его прошлые поцелуи, его укусы и теряется в этом. Гэнджи задыхается, глаза слезятся и собственный стояк кажется уже невыносимым, он берёт глубже и когда Изаки протяжно стонет, замирает. Чужая сперма попадает ему в горло и он резко отстраняется, пытаясь выровнять дыхание и справиться с нарастающем кашлем. Открывает глаза, чувствует, как горячее и липкое попадает ему на губы и подбородок, и поднимает глаза на Изаки. Тот весь красный, кажется, будто дотронешься и обожжёшься, глаза закрыты и он прикусывает губу до крови. Гэнджи задыхается от вида, дотрагивается, наконец, до себя рукой и крепко сжимает свой член. Изаки почти падает, хватается уже обеими руками за плечи, и тихо хнычет. Изаки. Хнычет. Гэнджи доводит себя до оргазма за несколько движений, сжимает себя сильнее, чем обычно, тихо рычит и утыкается лбом в чужое бердо. Всего много. Эмоций много, всё так ярко и они несколько минут проводят, опираясь друг на друга, пытаясь привести себя в чувство. Слух возвращается первым, они слышат не только дыхания и слабые хрипы друг друга, но и то, что происходит вне стен школы, из открытого окна. Изаки отстраняется первым, облокачивается о стену и переводит дыхание, встречая контраст от холодной стены горящей щекой. Дёргается, проводит рукой по волосам и шумно выдыхает. Гэнджи всё ещё утыкается ему в бедро, движет руками и натягивает свои боксеры обратно, не обращая внимания на то, как всё липко и мокро. Застёгивает джинсы не глядя, а потом проворачивает тоже самое и с одеждой Изаки. И начинает ржать. Изаки фыркает, толкает его бедром и Гэнджи падает на пол, продолжая смеяться. Его лицо почти всё в сперме, на голове чёрт знает что, руки липкие, одежда вся в пятнах от семени и смазки, а на губах ошалелая улыбка. Изаки, блять, не понимает, как его угораздило. И ещё раз фыркает, улыбаясь.  — Охуеть, а? — Гэнджи успокаивается, но продолжает лыбиться.  — Вообще пиздец, — соглашается Изаки, — особенно твой видок пиздец.  — Эй, мне было некогда думать о внешнем виде.  — Теперь ты не просто псина, а мокрая псина.  — Бля, есть такой фильм, — Гэнджи продолжает лежать и лениво щурится. — Давай посмотрим, возьмём диск в прокате. Изаки смотрит на него и вздыхает. Руку подаёт, пусть и кривится, когда чувствует липкую ладонь Гэнджи.  — Умойся, блять, и руки помой. И вообще в порядок себя приведи, а то Макино удар хватит.  — Макино удар хватит, если он посмеет что-то про это сказать. Знаешь, такой, кулаком в рожу. Справедливо, — хмыкает Изаки. Гэнджи подходит к раковине, а Изаки осматривается: блять, он отсосал ему в туалете Садзурана. С выбитой дверью, так, что каждый, кто прошёл бы мимо — увидел всё, что происходило. Да тут в углах окурки от сигарет валяются. Гэнджи похуй на это — он, по сути, прав: если кого-то что-то не устраивает, то Гэнджи не разговаривает, а бьёт. Да и грязь его не смущает, хоть и должна была. Сущий простофиля. И как, его, Изаки, угораздило? Он замечает сигареты, оставленные перваками, и сумки. Тянется к ним и тут Гэнджи орёт: — Блять, воды нет! Ёбанный ж ты нахуй! Изаки ржёт. — Ну что, главарь, покажешься всем в таком виде? — Да пошёл ты. Это просто мерзко всё ощущается. Липко и неприятно, блять. Изаки качает головой. А раньше ты об этом не подумал, да? Хотя что с Гэнджи взять: было бы странно, если бы подумал. Изаки тоскливо смотрит на сигареты, закурить чертовски хочется, и тянется к оставленным сумкам. Роется в них, находит журналы с пометкой 18+, какие-то обёртки, и полное отсутствие тетрадей. Ученики! Блять. Бумага-то сейчас пригодилась бы. И — о чудо — любители плохой порнографии носят с собой салфетки, как обычные, так и влажные. Изаки кидает их Гэнджи, попадает упаковкой влажных прямо в лицо и усмехается. — Иза-аки. Гэнджи подбирает упаковки, спокойно достаёт салфетки и начинает убирать всё с лица и рук. Волосы собирает резинкой в хвост — чёртов фетиш для Изаки, — и подходит к нему. Вытаскивает оставшиеся салфетки и молча протирает ему низ живота, а потом стирает пот с лба. И улыбается.  — Надо будет повторить.  — Мы больше не будем трахаться в школе.  — Но повторить-то надо будет! Гэнджи хватает чужие сигареты с подоконника, достаёт две, протягивает Изаки одну из них. Изаки принимает, шарится в задних карманах, находит зажигалку и прикуривает. Гэнджи тянется к нему с зажатой между губами сигаретой и прикуривает от того же огня, вместе с ним. Ёбанный Гэнджи с его ёбанным символизмом. Изаки затягивается, смотрит на Гэнджи, который закрыл глаза и привалился к нему рядом, с тихой, но улыбкой. И слегка улыбается сам.  — Ладно. Повторим.