---
— Вы убили его, — говорит Бенволио. Ромео смотрит на него красными от слез глазами, он страдает — что толку? Он хочет вернуть все обратно — что толку? Что толку? — Ты, и Тибальт, и твоя Джульетта, вы все убили его. — У Ромео перехватывает дыхание при имени Джульетты, он хочет возразить, но не находит в себе сил. Бенволио знает, что это, наверное, несправедливо, но не берет слов назад. Хотя бы здесь он не должен струсить. — Бенволио, я пытался их разнять. Пытался остановить драку. — У тебя не очень хорошо получилось, верно? — сквозь зубы уточняет Бенволио. — И кроме того — причем здесь это? Я говорю совсем о другом. Вы убили его тем, что втянули во всю эту вражду. Я проклинаю себя за то, что поощрил тебя отправиться туда, где ты встретил Джульетту. У Ромео кривится лицо. — Не говори так. — Я буду так говорить. Мне уже ничего не страшно. Я… как всегда, лишь смотрел со стороны, но Меркуцио… он не мог иначе. Ты знал это, мы все знали это — что он не сможет оставаться без дела, что он вступится, что он не потерпит насмешек… что угодит в ловушку. Мы убили его. Вы убили его. Если хотите, забирайте собственные жизни во имя любви, вы вольны делать это добровольно, и может быть, бог простит вас, тронутый вашими чувствами. Но меня вы больше не тронете ими. Из-за вас погиб тот, кто умирать не хотел. Тот, кто был самый живой из нас. Ромео ничего не отвечает ему.---
Царапина, клянусь тебе. Бенволио прижимает ладони к ране; хороша царапина — две руки не справляются с нею, и тонкая на первый взгляд струйка крови сильнее этих рук, она раздвигает их, проходит между пальцами, и ее не остановить. Не пугайся же так каждой красной капли. Если бы только капли! Под ними уже целая лужа, она кажется Бенволио почти черной, его желудок сжимается — почему Меркуцио не успокоит его, не скажет, что кровь уже остановилась, пусть даже это будет самая сумасшедшая ложь? Ведь он знает, что Бенволио трусишка, что нужно ободрить его, чтобы он не пугался самого страшного. Сегодня я не умру — Бенволио готов молить его об этих словах. Он жаждал этих слов, но Меркуцио произносит совсем другое. Он произносит: я погиб. Это значит, что надеяться нет смысла, и хоть Бенволио кричит во все горло и посылает за лекарем, он не надеется более, потому что Меркуцио никогда не был трусом и не боялся ран — но смерти, смерти он все-таки боялся, как ее боится любая жизнь, особенно такая бурная, неукротимая, подобная реке, которая уперлась в плотину. — За что ты любишь меня? — зачем-то спросил он, словно пытаясь в этот последний миг раскрыть тайну, столь же важную, как тайна самого мироздания, но Меркуцио только усмехается в ответ — в последний раз: — Ты же так умен… мог бы и догадаться, что на этот вопрос ответа нет.---
Ромео наверняка ответил бы так же, спроси его кто-нибудь о любви к Джульетте. Бенволио почти стыдно за свои недавние слова, но он знает, что в них есть и доля правды. Роман Ромео и Джульетты еще будут воспевать; кто знает — может быть, он войдет в историю как пример жертвенной, запретной, почти неземной любви, но другую любовь — случайно затоптанную — никто, наверное, так и не вспомнит.