Mending broken pieces

Если бы Рэймонду год назад сказали, что Микки Пирсона что-то может сломать, он бы рассмеялся собеседнику в лицо. Микки всегда казался несгибаемым – такой человек справится с любой подлянкой судьбы, да еще и в плюсе окажется. За его спокойной уверенностью, за его способность владеть любой ситуацией всегда было нечто одновременно притягивающее и пугающее. Рэймонд и сам не заметил, как восхищение переросло во что-то, чему он не может – или боится – дать определение. Они прошли вместе через много дерьма – хватило бы на десяток гангстерских фильмов, ей богу. Они убивали. Они видели, как умирают друзья, – умирают страшно, истекая кровью и корчась от боли. За эти полтора десятка лет Рэй постепенно заработал свое ОКР, а Микки, казалось, стал только сильнее. Но ведь слабое место было и у Ахилла, верно? И речь даже не о его знаменитой пяте. Правду говорили те, кто утверждал, что Пирсон одержим своей женой – Розалинд он любил до безумия и, потеряв ее, он потерял самого себя. Рэймонд очень хорошо помнит тот день – такие вещи не просто не забываются, их как будто вырезают вам на подкорке мозга, чтобы даже время не смогло заставить воспоминания потускнеть. В сознании пулеметной очередью проносятся картинки. Чужая кровь в стакане Микки. Звонок Розалинд. Несущаяся на них фура. Микки, отчаянно выкрикивающий имя жены. Тело Роз на полу мастерской. Рэймонд многое повидал на своем веку, но ничего страшнее вспомнить не может. Микки, согнувшись над телом Розалинд, не плакал даже, но скулил, словно раненое животное, и вздрагивал всем телом. В Сухого Глаза он разрядил всю обойму, и голова его представляла собой кровавое месиво. Когда босс поднял глаза, Рэймонд подумал – все, приехали, сошел с ума Микки. Лицо, искаженное до неузнаваемости, казалось, принадлежало другому человеку, а в глазах была чистая, ничем не замутненная боль. Рэй до сих пор видит это выражение в кошмарах. Микки, конечно, с ума не сошел – слишком крепкие мозги у него. Но что-то важное надломилось в нем, исчезло, как будто свет в окне погасили. Зато Рэймонд потихонечку едет кукушкой. Он перебрался к Микки сразу же после инцидента – понял, что босс не справится сам. Но даже находясь с ним постоянно под одной крышей, он не может отделаться от пугающе ярких образов, которые то и дело услужливо подкидывает сознание. Вот Микки стреляет себе в висок, и содержимое его черепушки пачкает светлые обои. Вот Микки сидит и с отстраненным интересом наблюдает, как из вертикальных порезов на запястьях течет кровь. Рэймонд, и в прежние времена страдавший от болезненной потребности оберегать Микки, сейчас доведен до предела. Он уже несколько раз с колотящимся сердцем врывался к боссу в комнату, но всякий раз его встречал лишь слегка удивленный взгляд. В конце концов он установил видеонаблюдение по всему дому – неслыханная дерзость, в былые времена за такое самоволие Микки высказал бы Рэймонду все, что он думает о нем и о его паранойе. Сейчас же он не сказал ровным счетом ни-че-го. Ему все равно, и это чертовски пугает. Рэймонд слышал, что где-то в Азии – в Японии, кажется, – разбитую посуду склеивают снова, а трещины украшают расплавленным золотом. Сейчас ему неожиданно приходит мысль о том, что Микки напоминает разбитую фарфоровую чашку. Он не просто пошел трещинами, нет. Он сломан, разбит вдребезги, и Рэймонду хочется поступить с ним так же, как японцы поступают со своей фарфоровой посудой. Он разлетелся на тысячу осколков, но Рэймонд готов собрать их все, склеить из них прежнего Микки, а потом покрыть золотом сеть его шрамов. Порой острые края осколков вспарывают кожу – отчужденность Микки, его холодные, колкие фразы и пустые, безразличные взгляды ранят, оставляют и без того потрепанную душу кровоточить. Но какими бы острыми они ни были, Рэймонд бережно собирает каждый. Порой ему кажется, что от Микки и осколков-то не осталось, только мелкая фарфоровая крошка – ее, как ни пытайся, не собрать, не склеить. Но бывают моменты, – совсем редкие – когда обреченность в его глазах сменяется умиротворением, когда они снова беседуют вечера напролет, когда во взгляде, обращенном на Рэймонда, прежнее тепло, а уголки губ, кажется, вот-вот приподнимутся в усмешке. Ради таких моментов он готов пытаться снова и снова. Смит крутит кольцо на мизинце – подарок от Микки. Он шутливо преподнес его много лет назад, после первой действительно крупной сделки, но Рэймонд с тех пор с ним не расстается. Кольцо служит своеобразным талисманом, чем-то вроде якоря. Когда становится совсем уж худо, прикосновение к нему отрезвляет, помогает разобраться, где кончается реальность и начинаются игры сознания. Рэймонд оставляет кольцо в покое и устало проводит рукой по волосам. Судьба постаралась на славу, разбила Микки. Рэймонд же сделает все возможное, чтобы он выкарабкался – они выкарабкались – из вязкого болота отчаяния. Микки, конечно, никогда не станет прежним, но он может снова стать цельным, оставив позолоченные шрамы напоминанием о пройденном пути. И он станет, Рэймонд об этом позаботится.