Ты убил меня своим падением

      Олеже не спится. Он ворочается в кровати, никак не может улечься. Ему и спать в общем-то не нужно, это просто осталось в нем как привычка, как данность — каждому человеку необходимо спать. И ему тоже, даже несмотря на то, что он призрак. Сон ему не приносит ни удовольствия, ни чувства бодрости, и без него он чувствует себя точно также — не плохо и не хорошо. Просто обычно.       Сон, конечно, помогает скоротать время, особенно пока все на парах и в общежитии откровенно скучно и пусто. Олежа смеется, вспоминая, как часто он слышал или сам говорил: «на том свете высплюсь». Олежа думает, что это даже забавно: он и на тот свет не попал, и выспаться у него не получилось. Очень в его стиле.       Бессмысленно ворочаться ужасно надоедает (хотя по сути вся его жизнь сейчас — сплошная повторяющаяся бессмыслица), и он встает с кровати. Пролетает туда-обратно по коридору, заглядывает в двести двадцать первую, где в большой клетке живет тщательно скрываемая всеми жильцами этажа от коменданта хомячиха Бусечка. Бусечка — очаровательнейший комок рыжеватой шерсти размером почти с ладонь и просто безумной любовью к моркови. Олежа смотрит как она бегает в колесе, но это быстро надоедает. Он возвращается в комнату, подлетает к окну.       На стоянку выруливает знакомая машина. Олежа хмурится. Почти два часа ночи, где Антон все это время был? У Олежи глаза изумленно расширяются, когда появляется догадка: что если… что если Дипломатор вернулся?       Он пролетает прямо сквозь комнаты со спящими студентами, торопится. Там, где должно быть сердце, что-то взволнованно замирает.       Антон заходит почти сразу после него, на ощупь включает маленький свет, его сосед по комнате что-то невнятно бормочет и отворачивается к стенке; Антон стоит пару секунд с виноватым видом, потом снимает пальто, вешает его аккуратно на плечики, на них же вешает шарф. Олежа смотрит на него и пытается выискать хоть малейший след того, что он на самом деле совершал подвиги.       Но под глазами и на щеках нет ни одного следа помады. У Антона никогда не получалось стереть их полностью — по университету ходили слухи о его очень страстной девушке, которую он ото всех скрывает. Кто-то говорил даже о молодых преподавательницах. И никакой сумки у него нет — только портфель, в котором тетради и учебники. Где плащ, ботинки?       Олежа медленно понимает — Дипломатор не вернулся.       Антон ставит телефон на зарядку, берет полотенце и спальную одежду, идет в душ. Олежа на всякий случай заглядывает в шкаф, где в самом дальнем углу лежала раньше красная помада. Она и сейчас там — лежит под свитером с большой буквой «Д», запылившаяся и забытая.       Олежа вылезает из шкафа. Может быть еще просто не время? Одно ясно, Антон не геройствовал сегодня, но тогда где он был?       Душнов внимательно смотрит на ботинки Антона. Обычно идеально чистые, блестящие, они сейчас выпачканы полностью в раскисшей, совсем не городской грязи. Олежа хмурится, задумывается. Где Антон умудрился найти такую грязь? Хорошо было бы ему самому этот вопрос задать, да только не ответит.       Антон возвращается, вешает полотенце на спинку стула, чтобы просохло. Включает телефон, поспешно убавляет звук, потому что начинают приходить уведомления. Олежа смотрит ему через плечо — больше сотни сообщений из групповой беседы, заявка в друзья, три пропущенных от мамы и одно сообщение от нее же.       Антон пишет ей: «Прости, телефон сел. Со мной все в порядке». Ложится в кровать.        — Где же ты был? — спрашивает Олежа, присаживаясь рядом. Ответа, конечно, не следует.       Олежа прикасается к его волосам, отчаянно желая почувствовать их, и Антон немного будто вздрагивает. Приоткрывает глаза, смотрит на окно сквозь Олежу. Тот убирает руку. Иногда ему кажется, что Антон его почти чувствует. Особенно по ночам, когда все ощущается намного тоньше и острее.       Антон опять закрывает глаза, вздыхает. Олежа сидит рядом, пока тот не засыпает совсем.

***

      На следующий день Антон возвращается из университета рано. Его соседа еще нет, но он часто возвращается поздно — подрабатывает где-то. Аккуратно вешает пальто и убирает его в шкаф, садится на кровать, достает телефон. Звонит маме.       — Привет. Прости, заставил поволноваться вчера, ездил кое-куда, а зарядку забыл и телефон сел. И вернулся поздно. Как у вас дела? — Олеже плохо слышны ответы матери Антона, но судя по тому, как спокойно его лицо — все в порядке. — Как папина спина? — Ставит телефон в режим динамика, снимает пиджак, кладет рядом, слушая, что папина спина сегодня не беспокоит сильно, а вчера они даже вечером прогулялись, потому что погода была отличная. А потом она задает Антону вопрос, от которого напрягается заодно и Олежа.       — Милый, а ты вчера где был так долго? С друзьями?       Антон молчит пару секунд, и Олежа может по его глазам и мимике отлично понять — он сейчас решает, сказать правду или соврать. Антонова честность побеждает.       — Я… Я на кладбище ездил.       Из трубки доносится долгое молчание. У Олежи сейчас бы подогнулись колени, если бы ноги были. Голос Антоновой матери взволнованный и почти суровый.       — К тому мальчику, Олегу?       По лицу Антона понятно, что он жалеет, что сказал правду.       — Да, к нему. Мама, он Олегсей. Не Олег.       Его мама долго молчит. Олежа думает, что лучше бы он не знал ответа на свой вчерашний вопрос.       — Милый, столько времени уже прошло. Я понимаю, что вы дружили, — Олежа не может не уловить выражение горькой ухмылки на лице Антона, и эта ухмылка дает ему понять больше, чем все, что было при жизни — тогда он мог подумать, что ему кажется или что он выдумывает. Сейчас — нет. — Понимаю, что вы были очень близки, и понимаю, что произошедшее тогда очень тебя потрясло. Но, — Она замолкает. Антон роняет голову на руки. Слышен ее глубокий вздох. — Милый, я хочу, чтобы ты понял правильно, что я хочу сказать. Может быть, если тебе очень тяжело… может стоит посетить специалиста? Сходить к психологу. — Антон открывает рот, то ли сказать что-то хочет, то ли от удивления, а его мама говорить начинает быстро, будто чувствуя это. — Ты всегда можешь нам с папой рассказать все, что хочешь. Мы тебя всегда выслушаем, ты знаешь. Но психолог — может быть он что-нибудь посоветует. Не сидеть на могиле часами, а какое-нибудь упражнение. Папа твой после увольнения долго ходил к одному, и ему это очень помогло, — Антон опять открывает рот, теперь точно, чтобы сказать что-то, но его мама все также говорит быстро, и ощущается, что она об этом разговоре думала и готовилась к нему. — Я хочу, чтобы ты был счастлив. Я тебе напишу номер того психолога, сам решишь, звонить ему или нет.       Антон сидит несколько секунд, потом прочищает горло.       — Спасибо. Я подумаю… но, мам, все в порядке. Все под контролем, правда. Ладно, мне пора, по английскому делать на завтра целую гору. Я целую тебя. Папе привет.       Все трое понимают, что Антон хочет как можно скорее этот разговор закончить. Олежа дальше не слушает и вылетает из комнаты. Ему нужно обо всем этом подумать.

***

      Возвращается к Антону в комнату он уже совсем поздно — его сосед спит, а сам он лежит в кровати и то ли уже дремлет, то ли засыпает. Садится рядом, смотрит на его лицо.       «Я понимаю, что вы дружили», — сказала его мать сегодня. Да не дружили они. Тупили. Оба боялись сделать первый шаг. Олежа точно боялся. А сейчас об этом уже даже думать поздно, когда один лежит в могиле, а второй на эту могилу регулярно ходит.       Олежу затапливает, ему хочется кричать. Какой же он был идиот — боялся, переживал, списывал все на вежливость Антона, прятался и убегал. Добегался.       Из груди вырывается рыдание. Слезы выкатываются из глаз и одна падает прямо на руку Антона, лежащую поверх одеяла. Антон резко поднимает голову, касается руки, и, конечно, ничего на ней не чувствует. Всматривается в темноту, и не видит в ней ничего, качает головой, ложится обратно. Переворачивается на другой бок, к стенке. Укутывается в одеяло. Не засыпает еще долго, и Олежа чувствует себя ужасно виноватым, и не менее ужасно грустным — это Антон чувствует. А то, что Олежа каждый день рядом с ним находится — нет.       Олежа проводит рядом всю ночь. Просто смотрит как Антон спит —беспокойно, просыпаясь несколько раз, как он отмахивается от чего-то во сне. Сам задремывает у него в ногах.

***

      Антон просыпается от первого будильника, лежит несколько минут в кровати, потом встает и идет умываться. Олежа сидит на его кровати. Антон возвращается, садится на кровать, почти на Олежу, берет в руки телефон и заходит в диалог с мамой. Нажимает на номер телефона, который она ему скинула, ждет несколько гудков и говорит своим низким, уверенным голосом:       — Здравствуйте, это Игорь Владимирович? Извините за ранний звонок, хотел бы к вам записаться. Ну, чем раньше, тем лучше, но желательно во второй половине дня. Антон Звездочкин. Да, да, это мой отец. Очень рекомендовал. Обязательно ему передам, да, уже почти год работает, повышение скоро дать должны. Завтра в четыре могу. Отлично, спасибо. Да, адрес, если не затруднит, в сообщении напишите мне, пожалуйста. Спасибо, до встречи.       Вешает трубку и сидит так несколько минут. Его бодрый голос никак не вяжется с выражением лица. Олежа второй раз за два дня поспешно вылетает из его комнаты.

***

      Весь день он проводит читая, наблюдая за Бусечкой, или просто лежа на кровати. Его обычный день. К Антону он даже не приближается. Зачем мучить и себя, и, возможно, его?       И когда на следующий день его машина останавливается на парковке около семи часов вечера, Олежа решает остаться в комнате. Он вздрагивает и садится, когда дверь открывается. На пороге стоит Антон.       Секунду Олеже кажется что Антон смотрит на него и видит, но потом он понимает, что это не так. Антон садится за стол, достает из портфеля какую-то тетрадку, безжалостно вырывает из нее листочек. Убирает тетрадь обратно, достает карандаш. Сидит так несколько секунд, потом начинает писать.       «Знаешь, я часто о тебе думаю. Очень часто. Иногда мне кажется, что ты где-то здесь, что ты никуда не ушел. Это очень глупо. Я был на твоих похоронах, я часто бываю на твоей могиле. — Нажим на карандаш усиливается. — Я присутствовал при твоей смерти. Сегодня я был у психолога, и он посоветовал мне написать письмо, и сжечь его. Он порекомендовал написать в нем все, что я хотел бы тебе сказать. Боюсь, на все мне бы не хватило даже твоей огромной тетради с конспектами. Поэтому напишу только самое основное — я скучаю по тебе. Мне тебя не хватает. Я жалею, что много не сказал, пока ты был живой». — Антон отрывает карандаш от бумаги, зажмуривается, вздыхает. Крупно выводит последнюю строчку. Олежа тоже зажмуривается, чувствуя, как по щекам катятся слезы.       Антон встает и подходит к окну, распахивает его. Достает из заднего кармана зажигалку, которые продают в супермаркетах на кассе, поджигает письмо.       Они оба смотрят, как вспыхивает бумага, как она чернеет и пожирается огнем. Антон отпускает последний догорающий клочок в воздух.       Ветер подхватывает пепел, оставшийся от клетчатого листка, на котором в конце было крупно написано: «ты убил меня своим падением».