time to pay the piper

Ветер воет за окном И стучится в тёплый дом. Там за рамою с бокалом, Развалившись, сидит — он. Ноги ватой, весь в долгах, Помада стёрта на губах, Праздный образ этой жизни Отражается в глазах. Он — свободная особа, Но что костюм — то нова роба, Что заманивают дальше, Ломят полки гардероба. Блеск софитов — весь ослеп, Порок внутри лишь креп и креп, Но решил не замечать, Что что ни действие — то грех. «Мы живем, чтоб веселиться! Без надзора и границы!» — Говорил, не сознавая, Что будет время расплатиться. Так прошли недели, годы. Вечный праздник — нет раздора. Распыляя жизнь напрасно, Лишь волнуясь о погоде. Однажды (где-то, верно, летом) Пустить решила корни эта История, что только в сказке От рук любителя-поэта Имеет право приходить. Но мы ж не там! И как нам быть? Ну, верно, повесть мне свою Начать уж стоит говорить? Клеменс… Как же вам сказать… Хоть и любитель прикрашать, Но в своей собственной квартире Не имеет силы спать. Он потерян в своём доме, Хоть делил с ним счастье-горе, Стены больше не родны, Там лишь страх — и нет покоя. Он считает: спятил! Точно! Не протянет больш и ночи, Ведь мерещится повсюду (и запутался уж счётчик) Непонятный силуэт… И споймать его? ну нет! Клеменс вечно его видит, Оборачивается вслед. Сначала думал: то игра, Это друга рук дела. Но тот друг, не понимая, Свою причастность отрицал. Это стало несмешно. Он заглядывал в окно. Словно месяц — вроде близко, Но все также далеко. Клеменс не имел ответа, (Он уже не спал без света) Отчего ж то привидение Идёт ближе — метр за метром. Он пугается при встрече, Зажигает он все свечи, Дабы только, оглянувшись, Чужеземца вновь не встретить. У друзей просил совета. (честно, результата нету) Лишь плечами пожимали, Отправляя к терапевту Но зачем ему к врачам? Верит он своим очам! Они видят: за ним слепо Следуют как по пятам. Сколько раз Его видали — Незнакомец в тёмной дали. В комнате, хранящей тьму, Только Солнце затухало, Появляется опять. Это стало напрягать. Очевидно же: не шутка Друга, чтоб похохотать. Клеменс двигается тише, (осторожнее, чем мыши) Нарастает только страх, Когда слышно: кто-то дышит. «Мне, ну, честно, плоховато…» — Говорил он раз в двадцатый, Отклоняя приглашенья, Думая о «психопате». Так Его назвал наш Клеменс — Мальчик, что любимый всеми! Но сейчас в его глазах Нету места для веселья. Он все связи оборвал, В четырёх сидел стенах, Не понимая, что такое Происходит с ним сейчас. Не пуская внутрь людей, Клеменс, верно, озверел. Страхов стало ровно столько, Сколь не видел он друзей. Он не спит уже три ночи И не знает, иль рабочий, Выходной иль сейчас день. Ведь к кровати — приколочен. Укрыт Клеменс простынёй, Силы нет взмахнуть рукой, Зеркала все в его доме Уж завешаны давно. А в дверном проёме кто? Правильно! Тот самый гость, Что пришел без приглашенья, Он — серьёзен и жесток. И подходит Он чуть ближе. У постели. Обездвижен. В ней — лежит светловолосый, Молится, желая выжить. — Вовремя ты вспомнил, друг! Но зачем сейчас Ему Твои жалкие молитвы? Жизнь зацикленней, чем круг. Нагрешил ты — пруд-пруди, Хочешь, чтобы пощадил… — Клеменс всматривался, но… Но не видел в Нём души. Ночь ложится пеленой, Блекнут звёзды над Землёй, Поверх города большого Облака — наперебой. Где-то в тишине ночной Жёлтый месяц входит в дом. Видит Клеменса в кровати В крике ужаса немом. Видит Незнакомца тоже. С бледною, как кости, кожей, Тёмный волос, недвижим. Но, лишь двинется, — о боже! Вглубь души будет смотреть, Клеменс смог лишь замереть, Но свидетель-месяц скажет: Что на плечи давит Смерть. Веки тихо прикрывает, Томит это ожидание, Пока в комнате, где раньше громко Было, издаст последнее дыханье. Жизнь его — обнажена. Наблюдала то Луна, Пока в мире (вроде целом) Не воцарилась тишина. Так ушёл он в свои сны. Не вернется впредь уж в мир. Деревья завтра шумом вспомнят. Травка — капелькой росы. Птицы пропоют все песни. Он точкой в глади поднебесной Напомнит вам о самом важном: Что рок судьбы совсем не весел. Призрак — праздных душ гонец, Но Он вовсе не подлец! Ведь жизнь мы сами выбираем. Вот и сказочке конец.