метка

Чимин умеет вести себя в обществе, умеет быть главным украшением вечера и центром внимания для похотливых альф, привлекая не меньше внимания, чем Мона Лиза в Лувре взоры туристов, в своем вельветовом платье, сквозь ткань которой, если постараться, можно разглядеть выпуклые проколотые соски с украшением. Небольшая грудь смотрится красиво, никак не вульгарно, как может показаться на первый взгляд. На губах у малышки блестит красная помада, которую ты любишь размазывать в поцелуе или, ставя ее на колени, долбиться в самое горло, чтобы тушь размазалась, черные жемчужные капельки слез оставляли мокрые дорожки на щеках, скатываясь вниз к самой шее. Она словно родилась, чтобы стать объектом обожания и сильнейшей зависимостью, хуже героина, ЛСД, от которой невозможно избавиться. Выросла не в гниющем борделе, от матери сучки, а в высшем обществе, где с детства ей были привиты манеры, этикет, только непослушание из нее так и плещет, сделать все назло, чтобы ее альфа скалилась на нее, обнажая клыки, и кусалась больно. Пак невесомо откидывает волосы, после едва касаясь кожи. Наманикюренными пухленькими пальчиками изящно скользит от шеи, по ключицам к груди, после убирая руку и смеясь над глупостью очередного ухажера в безрезультатной попытке подбить к ней клинья. Чимин имеет аккуратную, точно лебединую, шею. Белоснежная шейка с двумя родинками у подбородка, как укус вампира. У тебя руки чешутся схватить ее за горло, припечатать к стене, чтобы дышать могла через раз и лишь с дозволения хозяйки, трахать грубо, размашисто, в сбивающемся ритме, вгонять член, слышать шлепки кожи о кожу. Ты хочешь войти в нее на сухую, чтобы она ощутила боль, которая сейчас комком в груди альфы разрывается, гнев, смешанный с кровью и растекшийся по всему телу, чтобы она немую ярость в глазах увидела и скулила от страха. Перед глазами картина, как она голову назад откидывает в немом крике, царапает тебя ноготками для личного удовольствия, а ты затыкаешь ее ротик сильной рукой с грубоватой кожей и мозолями, чтобы ни звука не могла издать. Ее стоны нектаром разливаются по организму, они заполоняют пространство, попадают внутрь и заполоняют все, как паразит. Чимин весь вечер держится стойко, когда ты увеличиваешь скорость на вибраторе внутри малышки. Пак играет на терпении хозяйки-альфы, как музыкант на инструменте. Отвечает на ухаживая мужчин, трогает их через одежду, якобы случайно касается открытой кожи других альф, унижая тем самым тебя перед другими, впитывает их запахи, как губка. Тебе даже на расстоянии противно становится, а внутри все неприятно скручивает, грозясь единственной еде за день в виде кофе и пары тарталеток с приема выбраться наружу. Она прикусывает кончик пальчика, слюнявя, между алыми губами, мерцающими будто рубины на свету, смотрит на тебя, облизывая губки, чтобы быть мокренькой везде, а после закусывает, чем почти выбивает стон из тебя. Она может играть весь вечер. Оттопыривать задницу, нагибаться за случайно выпавшей салфеткой из рук, наклоняться, чтобы все могли видеть ложбинку груди, привлекая к себе внимания альф с жирными губами, сальным лицом, не имеющих ни гроша за душой и полные ячейки с десятками нулей. Отсутствие метки для альф тоже как красный платок для быка. Бесишься, что сама отчасти виновна таким поведением малышки, она хочет метки, не хочет скитаться, а принадлежать тебе. Черт бы ее побрал, пусть хоть в штаны лезет к этим дядькам. Только идет она к Сокджину. Он статный, одним своим видом дает понять, что альфа. Ты сама его уважаешь за стальной, волевой характер и ту детскую непосредственность за пределами работы. Чимин делает вид, что падает из-за количества выпитых напитков, Сокджин, как истинный альфа, ловит ее за поясницу, рука Чимин лежит в его большой ладони и улыбается она ему со смешинкой и благодарностью во взгляде. Пак доводит своим поведением до точки невозврата, нажимаешь на кнопочки маленького пультика без разбора. Чимин всю подбрасывает, она хватается за столик с шампанским, почти роняя красиво выстроенную экспозицию с пойлом. Ее запах усилился, точь во время течки. Она бормочет, что все в порядке, и вся сжимается, когда видит тебя. Выхватываешь ее руки чуть грубо из рук Кима, благодаря за оказанную помощь омежке. Чувствуешь, как Джин давит рычание в голосе, он ощущает, как Чимин вся намокла, что у нее смазка пачкает бедра, с неохотой передает напряженное тело твоей омеги в руки законной хозяйки. Ты бережно, с заботой держишь ее за талию, проходя мимо остального сброда. Чимин всю трясет, ноги ватные, точно отняли, щебечет в ушко пошлости, просит ее трахнуть прямо тут. Оказавшись вне поля зрения остальных, ищешь, где бы спрятаться с омежкой, рычишь на бету, попавшуюся на пути. Кидаешь тело девушки, как шавку, в первую попавшуюся дверь. Она хнычет вся, уже успела отодвинуть трусики, и ласкает себя с закрытыми глазками. Наглая, бессовестная, требующая члена во все свои дыры, и это в обычные дни, пропахла запахами других альф, что бьют в нос гадко. Хватаешь ее за шкирку, успевая лишь стянуть с себя брюки, и входишь на всю длину. У нее слезы катятся, а ты лишь сжимаешь ее тельце и двигаешься усерднее, что головой и спиной малышка бьется о стенку. Закидываешь ее худенькие ножки к себе на поясницу, трахая на весу. Она специально кричит прямо в ухо, дышит в шею загнанно и зубами клацает по чувствительной коже. За пару толчков кончаешь, заливая ее спермой, и держишь член внутри. Понимая твою задумку, она вся взъерепенивается, хочет соскользнуть с тебя, выбраться из лап, только не разрешаешь. Из нее крик вырывается сиплый, когда ты ставишь ей метку. Чимин бесится, ругается на тебя, посылает благим матом, только сопит учащенно и улыбается незаметно, чувствуя шершавый язычок, зализывающий метку, смешивающий ваши запахи.