О мокачино и сюрпризах

— Харли, ты серьезно? Брови Хелены в недоумении взметаются вверх при одном взгляде на то, как неизменно гиперактивная Квинзель никак не может отлипнуть от автомата с игрушками. — Но это же Пикачу, Хел! — восторженно восклицает светловолосая, в чьих глазах задорные искорки так и мелькали, ну точно как у маленького ребенка. Бертинелли лишь едва улыбается одними уголками губ. Пожалуй, Харли и есть самый настоящий ребенок. — Ох, опять эта твоя недоулыбка, Птичка. — цокает языком блондинка и, оказавшись рядом, уже внимательно всматривалась в лицо выше указанной Охотницы. — Обычная у меня улыбка... - несдержанно возмутилась темноволосая в ответ, но под скептичный взгляд бывшего психиатра, лишь вздыхает. Да, не зря Канарейка решила, что у нее проблемы с гневом. Но Харли только обезоруживающе улыбается, никак не злится. Она все таки странная. Конечно, Бертинелли ее типичную склонность к сумасшествию заметила еще на момент их первой встречи, но к кое-чему все никак не может привыкнуть и до сих пор. В один момент клоунесса может кривляться и всячески надувать губы, а уже в следующий примется глазами буравить, будто смотрит не на тебя, не в тебя, а сквозь. И все-все видит. Хелене сложно. — Прием, Хел. Найдется еще пять центов? — Бертинелли беззлобно хмыкает и достает из кармана брюк остатки мелочи. — Ты мой спаситель. — тянет беззаботную улыбку Харли, задорно похлопав в ладоши и вновь занялась автоматом, уже который раз пытаясь выловить из общей кучи плюшевых одного единственного зверька. А Хелене снова ее ждать. Ну точно, ребенок, думает темноволосая и уходит в ближайшую закусочную. Благо, совсем рядом. Похолодало рано, еще в начале октября, а ноябрь обрушился на город уже с первыми хлопьями снега. Охотница не любила зиму. Промозглый ветер, серое небо. Весьма иронично, если учитывать то, как сильно напоминало это время года ее собственную жизнь. Сколько себя помнила, жажда мести словно колючими льдинками сидела у нее под кожей, иглами впивалась в кости и словно бы сама по себе приходила в движение, стоило Бертинелли хоть на мгновение захотеть отвлечься от заданной цели. Она вздыхает. Погода сегодня явно не предназначена для прогулок. Ледяной ветер обдувал со всех сторон, из-за чего обладательница темных волос дрожала, точно осиновый лист, даже оказавшись в помещении. Очередь, к счастью, была совсем небольшая. Хелена часто забегала в это заведение, здесь делали чертовски вкусный капучино. Квинзель так часто нахваливала его, что она просто не удержалась. Конечно, в глазах Готэма, Хелена — убийца. Ничего удивительного, но пока она не поймана, то все, в принципе, в порядке. Однако, что никак не укладывалось в голове, так это то, что в глазах Харли, она — измотанный жизнью человек, которого просто нужно поддержать. Хелена усаживается за крайний столик, поставив перед собой большой стакан с капучино и двойной мокачино с сахаром. Должно быть, второй невообразимо сладкий, но она знает, что Квинзель готова литрами этот кофе поглощать, потому всегда берет два стакана. Знает, что она придет. Просто... Харли — это что-то с чем-то. Да, она безумна, беспечна, часто неразумна и опрометчива, но она настоящая. Настолько, насколько это возможно и Хелена этим восхищается. Искренне восхищается. Она эмоциональная, красочная и такая вся яркая-яркая, словно такое маленькое и гиперактивное солнышко, под чьими лучиками несостоявшейся мафиози так хотелось греться порою. Теплые ладони накрывают ее глаза. Будь это какой-то прохожий, она бы не раздумывая могла руку наглецу вывернуть, но она знает, кто это. Знает, а потому позволяет мягкой улыбке скользнуть по губам. — Я же говорила тебе, чтобы ты так не делала. — сквозь слабый смешок старается возмутится темноволосая, но Квинзель лишь смеется-смеется и тут же плюхается напротив. — Мокачино! Ты второй раз спасаешь мою жизнь. — она сжимает замерзшими ладонями стакан с горячим напитком. — А еще я говорила, что ты замерзнешь, а ты все упрямилась. — закатывает глаза Хелена и не задумываясь стягивает с себя пуховик, накидывая на плечи светловолосой. Харли делает глоток дымящегося напитка и с легким хитрым прищуром смотрит на отчего-то смутившуюся брюнетку. — Ч-чего? Я сделала что-то предосудительное? — Бертинелли отвела взгляд. Пришла мысль, что она может просто... посмеяться над ней за подобный жест? Но Харли в замешательстве смотрит прямо на нее. Охотница чувствует этот взгляд. Мягкие бледные ладони касаются ее щек, приподнимая лицо так, чтобы глаза оказались на одном уровне. Квинзель чуть наклоняет голову вбок в вопросительном жесте. — Ты правда подумала, что я посмеюсь над тобой? Хел... — Харли улыбается. Мягко, искренне. Бертинелли даже неловко. Ей до сих пор сложно при общении с кем-либо, будь это разговор один на один или же встреча с какой-либо компанией. Сложно скорее из-за непривычки, по причине того, что всю свою сознательную жизнь она по большей части провела в компании собственного арбалета, бесконечных тренировок или крайне немногословных мафиози. Но Хелена признавать этого не хочет, хоть это и не требуется вовсе. Ведь Харли совсем не глупая. Харли видит каждый брошенный на нее взгляд, видит зардевшееся в смущении лицо, видит... страх? — Прости... Я снова все завела в тупик, я... — Бертинелли оправдывается как умеет, понимая, как все усугубляет, но Квинзель лишь качает головой. Ласково гладит ее лицо. — Все прекрасно, правда. Тебе просто... страшно. Но я не вижу причины. — она на мгновение задумывается. Проницательно. Не даром у нее есть ученая степень. Однако, Бертинелли молчит. Прикусывает губу. Хочет отвести взгляд, но почему-то не может. — Неужели ты боишься меня? Хелена качает головой, но чувствует, что не может больше удерживать зрительный контакт. Чувствует, как румянец разливается по щекам, а эмоции не поддаются никакому контролю. Неужели, Харли этого и добивалась? — Расслабься, Птичка. Я не кусаюсь. — светловолосая слабо усмехается и тут же мягко касается своими губами чужих, чуть обветренных. Целует умело, но аккуратно, невесомо, совсем не желая спугнуть объект своей симпатии. Хелена не сразу понимает, шокирована ли она, или просто легкие решили отказать именно здесь, сейчас и в этот момент. Лицо, казалось, вот-вот сгорит. Губы у Квинзель сладкие-сладкие, приходит шальная мысль. А потом также быстро ускользает, стоит блондинке, ничуть не огорченной отсутствием ответа, отстранится. — Харли, я... Но договорить ей не дают. Потому что Квинзель не нужно ничего объяснять. Она и так все знает и даже лучше самой Бертинелли. — Я знаю. — бледные пальцы аккуратно гладят темные, словно смоль, пряди. — Ты не представляешь, насколько очаровательна, когда смущаешься. Святые бобровые юбочки... Ты просто прелесть. — хихикает Харли и Хелена не отрицает, что именно такой Харли, вечно улыбчивой и радостной, она готова любоваться. — Кстати, так как там твой... ммм... Пикачу? — вспоминает Охотница, но и сама не может сдержать улыбку, которая так и просится на губы. Светловолосая вздыхает, укладывая голову на сложенные на столе руки и тут же радостное выражение лица сменяется грустной гримассой. — Увы, Птичка. Эта глупая клешня все время ее роняет. — Это не повод расстраиваться, — замечает Охотница, но опечаленная Харли... Нет, она не может смотреть на расстроенную клоунессу. В душе сразу начинает что-то скрестись. Что-то, что не дает покоя, лишает привычной невозмутимости. — Может быть, в кино? Уверенна, большой стакан попкорна поднимет тебе настроение. И Харли действительно светлеет. Хелена и сама словно расцветает, стоит взглянуть на это чудо. — Ммм, а давай лучше ко мне. Устроим ночь кино. Ты же не против? Конечно, она не против. Квинзель видит, как загораются интересом серые глаза. И накрывает ладонь Охотницы своей. — Уверенна, ты будешь в восторге! Устроим пижамную вечеринку, а еще вкусняшки... — довольно щебечет Квинзель, пока Хелена делает глоток своего подостывшего кофе. И слушает. Хелена всегда слушает, какие бы истории Квинзель не рассказывала, какие бы порой небылицы из головы не брала. Потому что ей правда-правда интересно. Потому что Харли ее чем-то цепляет, да так, что при каждом безобидном прикосновении в животе тут же бабочки порхать начинают, а голову всяческие мысли, ранее не знакомые, забивают. Наверное, так и случается в обычной жизни, с обычными людьми. Харли прекрасно понимает — они необычные. Бывшая подружка криминального авторитета и принцесса мафии. Казалось бы, каждый сам себе должен выбирать жизненный путь, но была ли она, эта жизнь? У Хелены точно нет. У Хелены с самого детства только одна лишь месть-месть-месть болью в висках билась, и вот сейчас, когда дело сделано и каждая мишень поражена, она и понятия не имеет, что же делать дальше. Но она старается. Старается понять все тонкости той самой жизни, которой сама себя и лишила когда-то, стоило жажде мести холодом пройтись по венам в один из не менее холодных вечеров. Но сейчас все иначе. Хелене кажется, что впервые на ее памяти, она не мерзнет. И дело даже не в кофе, отнюдь. Именно в Харли. — Так чего мы свои задницы то просиживаем, а? — хлопает в ладоши Квинзель и, в пару глотков, допив напиток, уже тянет Охотницу к выходу. — Или Убийца с арбалетом уже передумала? — смеется. Но Бертинелли лишь шутливо толкает ту в плечо. — Охотница. — Да-да-да, как скажешь. Охотница. — важно кивает блондинка, но тут же подмигивает и направляется к выходу. Бертинелли забирает остывший кофе с собой, но Квинзель уже успевает взять ей молочный коктейль с кусочками банана и крошками белого шоколада, себе взяла шоколадное молоко. Харли говорит-говорит-говорит, рассказывая, ну, буквально обо всех последних новостях. Что же Хелена? Хелена просто счастлива. Харли еще не знает, что на утро телевизор будет гудеть новостью об очередном ограблении, а на пороге будет стоять растрепанная и запыхавшаяся Охотница, сжимая в руках того самого Пикачу.