Сорока

Владимир Георгиевич Сорокин стоял на набережной и курил сигару, держась цепкими пальцами за перила моста. Взгляд его был задумчив, устремлён вперёд, на покрытую тонким слоем льда Москву-реку. Думал. Мысли серой дымкой поднимались в зимний воздух, тонули в нём, растворялись. Проблемы решаемы. Сорокин ухмыльнулся и сплюнул вниз, в воду. Слегка наклонился и смотрел, как слюна с тихим шлепком вошла в реку, потом сжал сигару в руке и сбросил вниз пепел. В это время сзади кто-то подошёл, хлопнул Сорокина по спине, заломил его руки за спину и отвёл от перил моста. Писатель запаниковал, задёргался, громко матерясь, но другой мужчина, стоявший всё это время в стороне, быстро шагнул и приложил к его лицу тряпку. — Товарищ Сталин передаёт свой пламенный привет. — Сказал он и зажал рот писателю. Несколько раз хаотично вдохнув, Сорокин потерял сознание.

***

Через несколько часов он проснулся в тёплой кровати под верблюжьим одеялом совершенно нагим. Приподнявшись и откинув одеяло, Сорокин оглянулся. Комната, в которой он оказался, была типичной просторной сталинкой: с высоким потолком, большими окнами, скрытыми под тяжёлыми бордовыми шторами. На полу лежал тёмный ковёр. Стены были украшены картинами в позолоченных рамах, в дальнем углу стоял стол. На столе — бюст Ленина. Сердце Сорокина пропустило пару ударов. Словно почувствовав, что писатель проснулся, в комнату, через скрытую в темноте дверь, зашёл высокий человек в форме НКВД. В руках он что-то держал. — Прекрасное утро, птичка. — Сказал он сухим, безразличным голосом. Сорокин дёрнулся, хотел выкрикнуть, но рот немо открылся, не издав ни звука. Смотрел на мужчину широко открытыми глазами и молчал. — Голос вернётся, когда ты переступишь порог Его комнаты. — Мужчина достал ошейник и застегнул его на шее Сорокина, после чего привязал поводок и потянул его на себя. Сорокин упал и уткнулся лицом в ковёр. Тот вонял кровью и плесенью. Мужчина потянул писателя по всей комнате, и, приблизившись к столу, остановился. — Он любит коротковолосых. Мужчина снова потянул за поводок, от чего Сорокин захрипел и упал животом на стол. Мужчина встал сзади и упёрся в исхудалый зад Сорокина, раздвинул его ноги. Схватив за шею, прижал к столу полностью, потом потянулся за ножницами и стал стричь волосы писателя. Ленин, немного шатаясь из-за дрожащего Сорокина, смотрел на них с хорошо прикрытой завистью. Взяв состриженные волосы, мужчина прижал их к лицу и вдохнул, закатив глаза. Сорокин почувствовал, как большой член мужчины упёрся в него, заёрзал. — Хороша птичка! — рыкнул мужчина и сунул волосы себе в штаны, потянул за поводок и повёл Сорокина к двери. Иосиф Виссарионович Сталин сидел за огромным дубовым столом напротив окна и, нахмурив густые брови, наполнял трубку улучшенной эксклюзивной версией табака «Герцеговины Флор», выпущенной специально по его собственному заказу. Когда дверь отворилась, Сталин уже вдыхал крепкий дым в себя и поглаживал между пальцами спичку. — Вот как. — Сдержанно кивнул он, когда мужчина втолкнул в кабинет голого Сорокина и прижал его сапогом к паркетному полу. — Птичка. Мужчина козырнул и бросил поводок на пол, потом крутанулся на каблуках и вышел из комнаты. Сорокин бросил на дверь косой взгляд, потом медленно поднялся на колени и прикрыл свой поджавшийся из-за холода член. Сталин встал и, пуская клубы седого, как и его волосы, дыма, медленно подошёл к писателю, остановился перед ним и кашлянул. — Хороший роман, — говорил он с ярко выраженным грузинским акцентом, сжимая трубку в руке, — и червяк был хорошим. Пойми, ласковая сволочь, ты должен сейчас лизать мои ботинки, ведь я мог просто расстрелять тебя. Сталин приподнял ногу и толкнул Сорокина в грудь, тот упал на спину и вскрикнул. — Но я решил показать тебе, как это приятно. То, что ты описывал в романе, — вождь мирового пролетариата нагнулся и взял поводок в руку. — Я… я не… я не… — Сорокин забормотал и начал облизывать пересохшие губы. — Это просто… я не… Сталин не слушал. Он потянул поводок, заставив Сорокина снова встать на колени, придвинул ближе и упёрся ему в лицо пахом. — Обещаю, мой член тебе понравится, — он кругообразными движениями начал двигать бёдрами. — Он длинный, неровный. Ты ещё не принимал такие инструменты в свой сраный зад. Сорокин зажмурился и попытался отползти, но вождь дёрнул за поводок и начал быстро расстёгивать свои штаны. Спустив их, достал член. — Смотри на него, ублюдок, и глотай слюну, — мозолистая рука вождя прошла по стволу, погладила яйца. — Подползи ближе, птичка, и возьми его в рот, пососи. Только нежно, иначе я засуну тебе в зад Макарова. — Сталин хлопнул себя по портупеи. Сорокин тихо всхлипнул, но послушно приблизился. Высунул язык и лизнул толстый, с горбинкой член вождя от головки до основания, отпрянул и закашлялся из-за попавших в рот густых волос. Сталин зарычал и дёрнул за поводок. Писатель вновь приступил к члену, взял его в рот и, задыхаясь, начал немного заглатывать его. — И яйца, яйца, гладь их… — зашептал Сталин и откинул голову назад, грозно зарычал и застонал. Сорокин послушно начал гладить яйца вождя, посасывая его член. В голове его всё же мелькала мысль прикусить зубы, но страх перед смертью заставлял послушно выполнять приказ. Через несколько секунд Сталин утробно зарычал и оттолкнул Сорокина, чтобы, придерживая член, помочиться на него. Писатель, всхлипнув, сжался на полу, ожидая, когда Сталин закончит. — Что-то ты не такой послушный, как в своих книжках, — вождь стряхнул с члена последние капли мочи, и сунул трубку в рот. В ответ Сорокин снова всхлипнул. Сталин выпустил дым, натянул сначала широкие серые трусы, потом выглаженные тёмно-синие штаны, и отошёл к столу: — Будь послушной птичкой, становись у дивана на колени. Можешь прилечь на него животом, я иногда и по полтора часа выдерживаю. — Н-не нужно, — прошептал писатель, — я всё понял, я не… не… — Да всё ты будешь, — Сталин наклонился и достал из-под стола бутылку «Цинандали», налил немного вина в стакан и отпил. — Ты угроза, еби твою, нашему строю. И мне. Мне лично! Стакан полетел в Сорокина, но тот успел увернуться. Стакан осколками посыпался в лужу на полу. — Я… я же ничего… — Что будут думать враги, когда будут читать это?! — открыв ящичек стола, Сталин достал потёртую чёрную книгу с голубой звездой на ней и махнул своей сильной рукой, стукнул по столу. — Блядище, мудак! Быстро к дивану! Сорокин поднялся на четвереньки и быстро приблизился к дивану, всхлипывая: — Я не… Иосиф Виссарионович… Сталин явно разозлился, подскочил к писателю, схватил поводок и резко хлыстнул его по заднице. — Ты, Володька, имя своё позоришь, — задыхаясь, говорил Сталин, снова резко ударяя писателя поводком. — Знаешь, как я имя это боготворю? Да я, сука, еби твою, это имя в сердце ношу! Володя-а-а… Володя всхлипнул и уткнулся лицом в кожаную обивку дивана. Сделав пару шлепков, Сталин отодвинулся и начал разглядывать проделанную работу: бледный зад Сорокина сейчас горел, пылали алым царапины от поводка. — Прекрасно, ах, блять… — Сталин причмокнул влажными губами, откинул голову и погладил себя между ног. — Володя, как… как хочешь? У тебя… есть выбор. Сорокин закрыл глаза и тихо заматерился, после чего оглянулся на Сталина: — Прошу, отпустите, не нужно… Сталин засмеялся: — Не смеши, птичка, иначе вместо вкусной дяденькиной спермы, будешь глотать свинец. Приспустив штаны с трусами, Иосиф снова достал свой толстый член, плюнул на пальцы и заботливо вытер головку слюной. Потом развёл ягодицы Сорокина и, придвинувшись ближе, начал лёгкими толчками вводить член в его анус. Сорокин закричал и заскулил, с непривычки сжимаясь, от чего и получил удар поводком. Резким толчком Сталин ввёл член полностью и потянул за поводок, громко застонав. Из разорванного ануса писателя тонкой струйкой по ноге потекла кровь, замерла и хлюпнула на дорогой берёзовый паркет. Обещанных полтора часа Сталин не выдержал из-за бьющегося в истерике Сорокина. Высунув член, Сталин выругался: — Ты, еби твою, девственник? Ты, сука, девственник?! Тот лишь скулил, забившись под диван, и дрожащими руками трогал свой зад. Сплюнув, вождь поднялся и надел штаны, отошёл к столу, где достал ещё один стакан и снова налил себе вина. Сел в удобный кожаный стул, повернулся к окну и отпил. Трубка давно остыла, догорела и покоилась на краю стола. Сорокин тихо всхлипывал и поджимал под себя ноги. Сталин смотрел в окно. Смотрел на зимний лес. На протоптанную лыжами дорогу. На сороку, которая сидела на верхушке заснеженной ели.