Твоё место здесь, воронёнок.

Зимы Вестероса отличались особым холодом на Севере королевства. Юга трогал лишь небольшой снежок, в Дорне никогда не было сугробов, а большинство людей никогда не видели снегопада. Но на Севере дела обстояли по-другому. Суровые Зимы губили зверей и людей. Старуха Нэн складывала свои сказки про Зиму, когда ночь длится годами, не зная смены суток. Когда женщины убивают своих младенцев, чтобы не видеть их страдания от холода и голода. Когда немощные старики уходят на Север — умирать, чтобы у детей было больше еды. Зимы Винтерфелле были суровы, но Джон не помнил свою первую Зиму. Он был слишком мал, чтобы помнить хоть что-то. Единственное, что он помнил, так это то, что в ту Зиму он едва ли не погиб. Его поразила лихорадка, но он смог её пережить, что в подобное время было сложно. Но на севере про Зиму говорили часто, даже девиз дома Старк говорил о суровости и опасности Зим, а потому легко было сделать вывод о том, какие на самом деле Зимы. И вот вновь началась Зима. Вторая за его жизнь и первая в осознанном возрасте. Смерть Короля Ночи несколько исправила положение. Ночи сменялись днями, как Летом. Холода были менее суровы, уже не смертельные, как отмечали некоторые. Но холода были. И Джон никогда не знал таких морозов. Особенную силу они имели за Стеной, но смертельного жжения от мороза, про который говорила та же Старая Нэн, Джон не ощущал. Это был обычный холод, который можно было спокойно пережить. Если, конечно, ходить в мехах, а не в хлопковых тканях. Эту мысль подтверждали одичалые. Они были привычны к холоду и давно научились с ним справляться. Даже дети, не знавшие Зим, справлялись с холодом, постоянно двигались, либо спали на руках матерей, обернутые в шкуры. Джону подумалось, что взрослые «южане» давно бы себе всё отморозили, а эти дети стойко держались. Почему-то он был горд за них. Их отряд сначала продвигался на север. К брошенным лагерям одичалых. Проще было занять старые лагеря, чем разбивать полноценные новые. Места одичалые выбирали с умом: и местность выгодная, дичь была, лес. Тем более, было, в большинстве случаев, легче починить уже стоящие постройки, чем поставить новые. Поэтому они продвигались на север, где было ещё холоднее. Чем дальше, тем ниже была температура. Но особо никто не страдал от холода. Тормунд, суровый муж истинного Севера, которому, казалось, были нипочём любые холода, лишь зябко водил плечом, поправляя накидку из медвежьей шкуры. С холодом днём большинство справлялись вином и скисшим козьим молоком. Пил и Тормунд. Джон не злоупотреблял, но порой выпивал и он. Немного, лишь для согрева. По-настоящему он пил редко. По ночам, перед тем как отойти ко сну, они сидели у костра, вновь пили, шутили и смеялись. Джон угрюмо молчал в стороне, у его ног лежал Призрак, делясь теплом. Лютоволку, существу, чей род жил всегда за стеной, холод был почти не страшен. Призрак мог спокойно пережить Зиму. Не менее спокойно Зиму могли пережить и одичалые. За года, десятилетия, поколения и века, что они жили в таких холодах за стеной, устойчивость к этим холодам появилась в их горячей крови, в душе и суровом нраве. Это Джону полюбилось до странности. Ему нравился Север за стеной, он полюбился ещё тогда, когда юный Сноу впервые оказался на ледяной Стене, оглядывая просторы, что прятались за ней. Полюбился во время жизни в Чёрном замке, когда он поймал Игритт, когда попал к Мансу Налётчику. Здесь, за Стеной, в суровых холодах и снегах, он почувствовал себя не просто живым, до этого он, казалось, лишь существовал, а свободным. Он никогда не ощущал вкуса свободы. Ни в Винтерфелле, ни в Чёрном замке, нигде. Лишь рядом с одичалыми, такими простыми, обычными. Которые, отринув приличия, которых у них никогда и не было, говорили обо всём, делали что угодно. Здесь не было ненавистной иерархии, лишь предводитель какого-нибудь племени, как и ненавистного титула — бастард, который преследовал его всю осознанную жизнь вместе с волнами презрения и отвращения. Здесь не склоняли головы, не преклоняли колени, не кланялись. Каждый был вольным и равным, здесь кровь не имела власти, лишь личная сила. Поэтому они называли себя Вольным народом. Это пришлось Сноу по душе. Это он впитывал долгими месяцами осени, а после уже не смог вытравить из себя, даже после смерти. Он слишком долго был на севере Севера. И этот север поселился в нём, стал его частью. Тормунд, который шёл с ним рука об руку, плечо об плечо, лишь понятливо усмехался. — Это твоё место, воронёнок, — просто и уверенно, смотря прямо ему в глаза, говорил Тормунд Великанья Смерть. И Джон понимал правоту его слов. Это было его место. Они шли всё глубже на север. Сначала вели нагруженных лошадей, которых подарила Джону Санса, вполне понимая, что брата, может быть, видит в последний раз. Она знала, что Джон не останется на развалинах Стены, а пойдёт дальше, уходя как можно дальше от юга. Лошадей было почти два десятка. Крепких, северных, которые к холодам привыкли. Но те не справились. Понемногу погибали. Ломали конечности в огромных сугробах, кто-то неудачно разродился, на кого-то напали хищники. Лечить лошадей никто, если честно, не собирался. Их нечем было кормить. Поэтому одичалые добивали и съедали лошадей. В конце осталось лишь четыре жеребёнка — три девочки и мальчик. Их одичалые оставили, Сноу уж просил, решил, что не помешает вывести своих коней, которые привыкнут к жизни за Стеной и холодам севера Севера. Кони смогут облегчить их жизнь, когда вырастут. Против его решения никто не пошёл, кто-то даже поддержал идею. С ним, после воскрешения, одичалые и не спорили вовсе, до сих пор смотря на него, как на Бога. Но он не был Богом. Одичалые этого не желали понимать, а Джон устал их переубеждать. Это не приносило много проблем, а поэтому он пустил всё на самотёк. Конины надолго не хватило. Отряд одичалых насчитывал полторы сотни человек, жалкое число от прошлых тысяч, а поэтому надолго мяса не хватило. Мужчины и свободные от присмотра за детьми женщины выходили на охоту. Джон тоже охотился. Сначала он был вынужден убивать, всё же он привык больше к убийству врагов, чем зверей, а в Винтерфелле его на охоту почти не брали, а после как-то ему понравилось. Было приятно приносить еду к очагу, смотреть на то, как тушу разделывают, а после готовят и делят между собой. Кого они только не ели за всё это время. Были и олени, и лоси, кто-то зашёл очень далеко в охоте, к морю, а через пару дней приволок моржа. Были и сумеречные коты, и медведи, были птицы — орлы, вороны, кто попадался. И кого ловили. К мясу Джон уже стал неприхотлив. Как и к местному вину. Они продвигались к Замку Крастера, после которого собирались остановиться в Суровом доме. У Крастера они собирались лишь найти припасы, разворовать шкуры, да и найти что-нибудь ещё. Джон сомневался, что они там что-то найдут. В последнее посещение этого места он этот Замок подпалил. Правда, когда они прибыли к месту, оказалось, что у деревянной большой хибары, непонятно с чего называемой замком, сгорела только часть стены. Огонь из-за холода Короля Ночи не разгорелся. И к счастью. В хибаре, наспех заделав стену, они остановились на неделю. Хибара не была разгромлена — мертвецов не волновали постройки и припасы, лишь живые. Поэтому хибару разгромили и разворовали одичалые. Женщины собрали все шкуры, даже обрезки и принялись за работу — одежды делались из шкур, как и шатры. В Замке Крастера нашлась и еда, где протухшая, где та, которая долго держится, и вино. Даже пара мечей дезертиров. Затем им пришлось задержаться ещё на неделю. Тормунд наткнулся на кроличий лаз, одна из жён Крастера разводила кроликов, а те, видимо, сбежали. Плодились эти животные быстро, мясо лишним не было, как и шкуры, а потому их начали вылавливать. Сделали из веток клетки, штук десять и начали их заполнять. Кроликов оказалось много. Первого пойманного кролика, когда Тормунд только сообщил новость, одичалый зажарил и разделил с Джоном нежное мясо под чьи-то смешки. Со Сноу он находился почти постоянно. Угрюмый и хмурый в первое время — отказ Бриенны Тарт ударил по нему не слабо, он, конечно, с другими дамами после неё постель делил, но забыть ему было первые месяцы сложно. Но хмурость его затихала, молчаливость и угрюмость проходили, а прежний добродушный и весёлый нрав не спешил пока возвращаться. Только если Тормунд тартскую деву забывал, то Джон свою не мог. Они часто молчали. Джон всегда был угрюм и молчалив, это завелось с детства, но после произошедшего ужаса он и вовсе почти не говорил. Сердце его дико и чудовищно ныло от боли, стонало и трещало по холодным ночам и дням. Спал он просто отвратительно, если к нему приходил сон, он неизменно видел Железный трон, рядом с которым лежала его возлюбленная тётя. Его Дейнерис, которую он сам же и убил. Тормунд был постоянно рядом, он становился отчасти похож на Джона. С его уст не срывалось пошлых шуток или весёлых, часто выдуманных, историй. Сердце его тоже было разбито. Бриенна Тарт выбрала Джейме Ланнистера, а не Тормунда. Хотя, честно говоря, льву Бриенна и нахер не сдалась. Все знали, кого он выберет, если этот выбор перед ним поставят: Бриенну или Серсею. А потому они вдвоём и страдали. Не везло им в любви. Когда они забрали всё, что можно из Замка Крастера, в том числе и живых кроликов, то путь их стал лежать на восток к Суровому дому. Там они решили остановиться насовсем. Это было удобное место — рядом с мысом моря, где всегда водилась рыба, и лесом, куда можно было ходить охотиться, и где можно было нарубить дров. Тем более, там что-то да должно было остаться от старых шатров лагеря. В конце концов, мертвецов не интересовали постройки людей. Лишь сами люди. Это предположение оказалось верным. Большой ущерб Суровый дом не понёс, разрушения были только во время битвы. Шатры можно было восстановить. Вот они и начали, как только пришли. Первым починили главный дом, где раньше собирался совет кланов. Здание было большим, в него помещались почти все, а в починке нуждались только крыша, двери и лестница в пространство под крышей. Два десятка мужчин, всё что осталось, довольно быстро всё это починили и подлатали весь дом. Дальше ставили и крепили шатры, хижины, домишки. Ночевать сотней с лишним человек в одном помещении было сложно. Постепенно человек по десять съезжались в шатры, в главном доме, более тёплом, чем в остальных помещениях, остались лишь матери с детьми. В одном из шатров поселился и Джон с Призраком, а к ним ещё почти десяток, включая Тормунда. Они продолжали обустраивать жилища, весь Суровый двор. Поставили сломанные ранее ворота, подлатали забор, чтобы ночью на них не напали хищники, тем более, неподалёку водились сумеречные коты. После спешно ремонтировали остальные хибары, отчего в одном помещении стали жить всё меньше и меньше человек. Через месяц в шатре остались лишь Джон, Призрак, который спал только подле Сноу, и Тормунд. — Ночи слишком холодны, чтобы спать одному или только с лютоволком. Яйца отморозишь, — говорил он, ложась спать. Джон молча кивал, не обращая внимания на пошлость его слов. Зимой за Стеной спать одному было нельзя. Ни самому в одиночестве спать не хотелось, ни Тормунда бросать одного. Вот они и спали, прижимаясь друг к другу. Вначале было странно, но это было вынужденной мерой, с которой Джон быстро смирился. С Тормундом, что был крупнее его, спать было надёжно и тепло, хотя он не ощущал какой-то особой нужды в тепле. Почему-то. А вот Тормунд Великанья Смерть мёрз ночью, поэтому Джон его и не бросал, привыкнув оказываться поутру в медвежьей хватке дикаря. — Спать с тобой, воронёнок, даже жарко, — вновь говорил он. — Неудивительно, что твоя псина так жмётся. Призрак порыкивал на рыжего, а Джон пожимал плечами. Он не мог это объяснить. Но он всегда мёрз намного меньше, чем другие. Время шло быстро. Проходили месяца. Горе Джона затихало медленно, но затихало. Он избавлялся от пелены боли, что накрыла его душу. Тихо таял, как снег на солнце. Стал чаще говорить, слабо улыбался на шутки одичалых у костра. К этому времени Тормунд уже и забыл о своих страданиях, а потому и начал веселить его и проявлять слабую заботу. Джон же начал анализировать свой поступок. Действительно ли он поступил правильно? Он думал, часами, днями, метаясь между решениями. Пелена очарования и влюблённости в Дейнерис проходила. Он мог более трезво оценить её поступки. И чем больше он думал об этом, тем с большим ужасом и отвращением вспоминал о поступках Драконьей королевы. Ужас был и тогда, но он, влюблённый, всё пытался оправдывать Таргариен. Он повторял себе, что она «его Королева», скрывая за этими словами свой ужас. Не перед ней. Перед её поступками. С какой-то стороны, её тактика использования драконов, была выгодной — её войско выходило с меньшими потерями. Но использовать драконов она должна была, чтобы атаковать Красный замок, а не город! Не простых людей, даже не солдат. С ними северяне, Безупречные и дотракийцы справились бы и сами. Но Дейнерис сжигала город и его людей, не летела к замку. На его глазах она сожгла толпу женщин, детей и стариков, где не было ни одного солдата Ланнистеров, чтобы ошибиться с высоты. Хотя Джон тешил себя надеждой. За собой она оставила лишь пепелище. Ни свободу людям, ни лучший мир, лишь смерти невинных и виновных. Запоздало он понял, что поступил правильно, а слова, что он твердил всем, оказались неверны. Он повторял: « Она не её отец!». Не Безумный Король. Но был неправ. Дейнерис обезумела. А он упорно отрицал это. Даже перед самим собой. Любовь просто ослепила ему глаза. Он должен был послушать свою семью, но был слишком очарован собственной тётей Очарование под гнётом ужаса прошло. Проходила от разочарования и любовь. Да и не мог любить её, свою родную тётю, как прежде. Да, в семье Таргариен инцест был обычным делом, но он рос как северянин, где это было неприемлемо. Хоть в нём всё ещё жили страдания, он отпускал свою привязанность к ней. *** Шли месяца. Они полностью обустроились в Суровом доме. Пополняли запасы еды и шкур. Кроликам сделали большой загон, и они плодились с огромной скоростью. Стали делать ещё загоны, по одному к каждому шатру, чтобы, в крайнем случае, у всех была еда. Починили разбитые лодки и сделали новые, выходя на море, которое замёрзло лишь по берегам. Женщины сделали сети, а потому у них была и рыба. Также они постоянно ходили на охоту, за дровами и разрывали сугробы, ища траву для подрастающих жеребят и кроликов. Стабильность в их жизнь пришла только тогда, когда в каждом шатре и в каждой семье был запас еды на несколько дней. Это стоило больших трудов. Джон, Тормунд и несколько охотников могли уйти на несколько дней, в самую глубину леса, чтобы искать добычу. Призрак в этом им весьма помогал. Ночевали они в лесу у костра, пили вино, разделывая туши, и смеялись. В кругу таких простых людей, где не было места интригам и политики, он понимал, что находится там, где должен. — Эй, воронёнок, — глотая вино, которое отчасти капало по его густой рыжей бороде, позвал его Тормунд. — А этот ваш… Цареубийца был красив для южан? Джон обратил на него взор, видя, что мужчина уже пьян. Его голубые глаза мутно смотрели на рог, из которого он всё уже выпил. Джон вздохнул. — Красив, — просто ответил Джон. — Все считали, что каждый Ланнистер красив. Кроме Тириона. — Почему? Джон пожал плечами, всеобщее мнение он не разделял. Он ненавидел Ланнистеров, кроме того же Тириона, за убийство Лорда Старка. Джон глотнул своё вино, которого было ещё много, а после протянул его Тормунду. Ему было нужнее. Тот сделал большой глоток, а после вернул ему обратно. — А ты, воронёнок, для них красив? — спросил он неожиданно, заглядывая Джону в лицо. — Для одичалых ты очень смазлив. Смазливей моих погибших дочерей, а тех постоянно пытались украсть. — Не знаю, я не спрашивал, — спокойно ответил Джон, смотря в огонь. Тот причудливо плясал между поленьями, словно ветер трепал тончайшую дорнийскую вуаль. Словно там, в огне, плясали тысячи красавиц, извиваясь змеями. Там сплетались и расходились корни чардрева, сталкивались волны и скалы. Сталкивались в битве драконы и воины. Джон сглотнул. Странная мысль мелькнула в его голове. Он был Таргариеном, наполовину, но всё же. Последний в роду. Лицо северянина он взял от матери, нрав тоже. Но что ему досталось от отца? Что внесла его кровь в сына? Мог ли он так же, как и Дейнерис, входить в огонь? Он не знал. Никогда он не сталкивался с такой ситуацией, когда мог бы обжечься. Он был аккуратен с огнём. Следовало ли проверить? Поджав губы, он не стал этого делать. Оглянулся на Тормунда, поцелованного огнём. Тот уснул, повалившись на снег, и храпел. Одичалые уже разошлись, лишь в отдалении сидел сторожевой. Призрак спал рядом с их спальником, похрапывая. Джон вздохнул, подтащил одичалого к спальнику, накрыл шкурой, а сам присел рядом. Тормунд сразу же закинул на него руку, подтянул к себе, выдохнув. Лицо его разгладилось, а после мужчина уткнулся ему в бок. Подтянулся к нему ближе и Призрак, заняв место под другим боком. Джон вздохнул и лег между ними, как делал это уже очень давно. Запах вина и скисшего козьего молока ударил ему в нос. Он лишь поморщился, но не отодвинулся, остался на месте. Он быстро привык к этому запаху, от Тормунда часто так пахло, тем более Джон тоже пил. И от него пахло вином. Утром он проснулся первым, все спали, только в сторонке клевал носом другой часовой. Он явно не выспался и, вдобавок, мёрз. Джон отпустил его, разжёг костёр, не позволяя той мысли скользнуть обратно в его голову, и сел у огня, просматривая чащу леса. Вскоре кто-то завозился, а после сел рядом. Это оказался замёрзший Тормунд. Выглядел он помято, а потому Джон протянул ему немного вина — похмелиться. Тот предложением воспользовался. Вскоре подоспел и Призрак, положив свою морду на колени хозяина. Он был тяжёлым, но Джон его не сбрасывал, лишь рассеяно поглаживал шерсть между ушами. Несмотря на холод, его пальцы без перчаток были теплы. Лютоволк, чуть поскуливая, подставлялся под ласку. — Ещё тоскуешь по своей беловолосой? — делая глоток, поинтересовался Тормунд. Джон не знал, что ему ответить. Да, он тосковал, но уже не так. Он отпустил её и больше не хотел возвращать прошлое. Если бы Дейнерис была жива, он не стал бы даже думать о том, чтобы вернуть их отношения. — Почему ты предал её, воронёнок? — Джон привык к этому ласковому обращению, но сейчас нахмурился, продолжая упорно смотреть в огонь. — Она обезумела, — просто и тихо ответил он, подбрасывая ветки в огонь. В воздух взметнулось несколько десятков искр. Тормунд придвинулся ближе, заглядывая ему в лицо. Джон поджал губы, но продолжил. — Она сожгла дотла весь город, жгла мирных людей и солдат. Обратила всё в прах. Тормунд обратил свой взгляд в костёр. Глотнул вина, оно вновь частично стекло по бороде, а после сплюнул в сторону. — Я думал, что это слухи. На Стене её прозвали Королевой Пепелища. Если раньше Джон разозлился бы на это, то сейчас он со смирением принял слова друга. Кто бы ни дал Дейнерис это прозвище, но оно подошло ей. После её завоевания города с неба два дня падали пепел и снег. — Она была моей, а я был её, — бездумно проговорил он. — Но я не смог больше спать с ней. — Почему? — удивлённо вскинул брови рыжий. Он бросил подозрительный взгляд на штаны Сноу. — Отморозил стручок, воронёнок? И усмехнулся. Джон усмехнулся в ответ. — С ним всё в порядке. Но я не мог делать это с ней, — выдохнул он, облокотившись плечом на рыжего. Они были за Стеной, знание его происхождения никого не трогало, никто об этом из южных Лордов не узнает, а ему хотелось выговориться. — Бран рассказал мне, кем были мои родители. — Не понял, — честно и прямо признался Тормунд, чуть приобняв его за плечи. Одичалые по-другому относились к близости друг друга. Обнявшись, они спали и сидели, защищали от холода или от чего-то другого. — Я сын Рейгара Таргариена и Лианны Старк, не бастард Неда Старка. Я оказался её племянником, — со злостью выплюнул он. Как же его так угораздило? — Я не мог брать свою тётю, даже если и любил её. Тормунд прокашлялся, но ничего не сказал на это. Что-то пробурчав под нос, он крепче обнял Джона за плечи, притянув его к себе. Джон Сноу щекой, чуть заросшей, прижался к его одеждам на груди. Это было странное чувство надёжности, которое он почти никогда не испытывал. Понимая, что сейчас не нужно быть сильным мужчиной, он расслабился в руках. Он устал быть сильным, устал вести за собой и взваливать на свои плечи чужие заботы. Они всегда оборачивались для него горем и проблемами. Может ли он хоть раз сам перекинуть на чужие плечи свою проблему? — Забудь, воронёнок. Ты спасал чужие жизни, — тихо басисто проговорил рыжий Тормунд, похлопав его по плечу. Джон это знал, но убирало ли это его вину? Он покачал головой, сжав губы в тонкую полоску. Тормунд пихнул ему под нос вино, вынуждая выпить. Внимательно посмотрев ему в глаза, те уверенно взирали на него, Джон принял алкоголь, выпив всё, что там было. Он хотел было выпрямиться и извиниться за неудобство, а после забыть об этом разговоре, но Тормунд добродушно усмехнулся, похлопал его по спине и вновь обнял. Джон затих, смотря в огонь. Теперь, когда он смотрел на языки пламени, ему чудилась разрушенная Королевская Гавань, и слышались крики людей и рёв драконов. Эти воспоминания будут жить в нём до конца его жизни, отравляя её вкусом его ошибок. — Северянам нечего делать на юге, воронёнок, — пробасил Тормунд, усмехаясь. — В тебе есть Север, столько же, сколько и в других одичалых. Мы другие, и Юг другой. Пересекаться нам опасно. Джон подумал, что действительно всё началось с чуждого юга, с приезда короля, отправления части семьи на юг. Старкам нечего было делать на юге — он приносил им только страдания и смерти. Слабо улыбнувшись, он кивнул. Тормунд неспешно отпустил его. — Твоё место здесь, воронёнок, — повторил он. — И телом, и головой. А уж тем более сердцем. Джон знал и это. Он улыбнулся Тормунду, а после кивнул. Его дом Север, Винтерфелл это или Суровый дом, не было разницы. Главное, что не южнее. Когда они возвращались обратно, Джон чувствовал небывалую лёгкость. Он ощутил себя свободным от ответственности за других. Это был слишком тяжёлый груз, который он нёс слишком долго, а потому он переложил последнюю ответственность на плечи рыжебородого дикаря. Тот справлялся хорошо, Джону оказалось проще подчиняться, чем командовать после стольких лет ответственности. Он устал думать обо всём, но не о себе, а потому стал просто что-то делать, как и другие. Это была свобода. Тормунд и не командовал почти. Лишь самые важные вопросы решались с ним. А тех было немного. Груз был небольшим, Тормунд его почти и не замечал. Всё равно каждый знал своё дело или свои дела. Джону полюбилась охота и рыбалка. Он часто был в лесу или на море, но ещё чаще он сидел у костра, помогая делать стрелы, точить топоры, мечи и клинки, а порой и сидел с детьми. Ему было вольно, свободно и легко. Это было его место. *** Джон проснулся рано утром от весёлых криков, что раздавались за пределами шатра. Он чуть нахмурился, но быстро расслабился. Одичалые что-то праздновали, но Джон не знал что именно. Он встал, чудом выбравшись из крепкой хватки Тормунда. Тот недовольно нахмурился, но не проснулся. Джон неспешно вышел из шатра. В предрассветной мгле ярко горел костёр, к которому подносили лишь новые дрова. Кто-то разделывал тушки кроликов, которых тут же начинали готовить. Дети весело бегали по снегу, пока взрослые распевали песни на неизвестном Джону языке. Вокруг чего-то столпились люди, которые громко смеялись и что-то выкрикивали. Джон с любопытством склонил голову на бок и приблизился. Все окружили красивую девушку, которая снимала шкуру с медведя. Рядом с ней стоял один из мужчин. Он, поджав губы, напряжённо наблюдал за ней. Девушке осталось недолго, а когда она закончила, от толпы послышались крики. Мужчина выдохнул, приблизился к перемазанной кровью зверя одичалой. Та с боевым кличем впила нож в тело зверя, а после запрыгнула на мужчину. Люди расступились, Джон тоже отошёл, наблюдая за тем, как мужчина уносит девушку в один из шатров. Остальные принялись разделывать медведя и пить. Джон недоуменно замер, когда мимо него прошли несколько девиц. Они взглянули на самого Джона, а после негромко засмеялись. — Готова поставить свои стрелы на то… — что было дальше он не слышал, но нахмурился. Джон вернулся в шатёр. Тормунд уже проснулся и недовольно смотрел на Призрака, который похрапывал и лягался во сне. Джон усмехнулся, присев рядом со своим лютоволком, и погладил его по шерсти между ушей. Призрак ещё немного подёргался и затих, прижавшись боком к Джону. — Твоя псина меня разбудила, — недовольно проворчал рыжий, посмотрев на Призрака. — Ничего страшного, — усмехнулся Джон. — Ты не знаешь, что за праздник? Тормунд прислушался к песням, а после насмешливо усмехнулся. — Кого-то украли, — пожал он плечами с ухмылкой на губах. — По всем правилам племени украденной. — Снимать шкуру с медведя это… — Традиция, — просто ответил рыжий. — Охотник приносит добычу, чем опасней зверь, тем лучше, а тот, кого крадут, убивает и снимает шкуру без обделки туши. Показывают свои умения. Джон понятливо промычал, продолжая гладить зверя. Тормунд поднялся, размял плечи, а после вздохнул. — Пойдём, не дело в праздник сидеть в шатре, — потянул он Джона на улицу. Сноу вздохнул, но пошёл за ним. Тормунд окинул лагерь профессиональным взглядом, а после за локоть потянул Джона к пьющим одичалым у костра. Те добродушно их встретили и поделились скисшим молоком в мехи. Этот алкоголь Джон любил не слишком сильно, для него он был крепок, но отказать он не мог. Пили за молодых, из шатра которых слышались стоны. Чем громче были смущающие звуки, тем громче пели и смеялись. Тормунд рассказывал про свою медведицу, в который раз, но Джон всё равно слушал его и смеялся с остальными. После запели местные песни. Джон этот язык, язык первых людей, не знал, да и они тоже, лишь некоторые песни, но с удовольствием их слушал и запоминал. Пьяные и весёлые, большинство мужчин под ночь расходились по шатрам со своими или пока что не своими женщинами. Мимо Джона и Тормунда, поедающих кролика, прошлась пара девушек. Одна из них сначала хотела подойти и что-то сказать, но вторая с усмешкой на губах утянула её обратно. Окинув их хитрым взглядом, они прошли мимо. — Куда это все? — недоуменно и пьяно спросил Джон, прижатый мощной и тяжёлой рукой к чужому телу. — Трахаться, Сноу, трахаться, — весело и пьяно рассмеялся Тормунд. — Поддерживают молодых. — Странная традиция, — проворчал Джон, немного смутившись от прямолинейности друга. — Я слышал, что на юге на свадьбе мужчины раздевают невесту, а женщины жениха и несут их трахаться. — Делить брачное ложе, — поправил его Джон. Тормунд усмехнулся, прошептав: «Трахаться, Сноу», и хлопнул его по плечу. Джон не обратил на это особого внимания. — Да, есть у нас такое. — Странная традиция, — насмешливо повторил он слова Сноу, передразнивая. — Я знаю, — усмехнулся Сноу в ответ, делая большой глоток из мехи. — Мне она не нравится. — Не хотел бы оголять свой маленький стручок перед другими? — с ухмылкой спросил Тормунд и тут же захохотал. Джон вскинул бровь, но не обиделся. Лишь усмехнулся, но ткнул локтём Тормунду по рёбрам, чтобы не расслаблялся. Тот ни охнул, ни вздохнул, лишь громче захохотал, прижав его к себе крепче. Джон недовольно посмотрел на него. — Больно тебя мой стручок интересует, я вижу, — хмыкнул он. Тормунд продолжил смеяться, махая своим рогом с прокисшим молоком, отчего часть алкоголя пролилась на снег. Джон вздохнул и глотнул своего алкоголя. Он почувствовал что-то странное от мысли, что Тормунд больно часто говорил про его стручок. Джон немного поёрзал от щекотливого ощущения в груди. Искоса он глянул на пьяного друга, которому до бессознательного состояния осталось немного. А тащить его было тяжело. — Тормунд, пошли в шатёр, — попросил Джон. Рыжий мужчина, глотавший остатки алкоголя, подавился и закашлялся. Джон подождал, пока он закончит, а после уже с усилием потянул Тормунда на себя. Тот, пошатываясь, встал и тут же повалился на Джона. Сноу под тяжестью его веса покачнулся, но устоял на ногах. Тихо выругавшись, он повёл пьяного мужчину в шатёр. Он сбросил его на шкуры, рядом со спящим Призраком, который, наверное, охотился весь предыдущий вечер и часть ночи, а теперь отсыпался. Тормунд отбросил свой пустой рог, а после выпучил глаза. Джон вскинул бровь, точно узнав этот взгляд. Подобным Тормунд смотрел на Бриенну Тарт, неловко заигрывая. Невольно у Джона вырвался смешок. — Ты явно перепил, — проговорил он, присаживаясь на шкуры рядом. Тормунд проследил за его передвижением тем же взглядом. Джон озадаченно склонил голову на бок. — Почему ты так смотришь? Тормунд моргнул, тряхнул головой, но не ответил. Он сел, вновь обратив взор на Сноу. От внимательного разглядывания Джон почувствовал себя неловко. Но ему стало интересно, что нашло на Тормунда, и что он собирался делать? Мужчина поднял руку и положил её на голову Сноу, пальцами запутавшись в волосах. Это оказалось неожиданно, но приятно. Джон, всё ещё пьяный, с любопытством смотрел в голубые глаза приятеля, которые странно блестели в полутьме. — Воронёнок, — ласково пробасил Тормунд, — а ты знал, что я тебя, считай, украл? Джон удивлённо посмотрел на него, приоткрыв рот. — Украл? — уточнил Сноу, взяв себя в руки. Он слегка нахмурился. — Забрал тебя от семьи, забрал со Стены, а значит, украл, — просто ответил ему Тормунд, продолжая теребить тёмные кудри пальцами. — Чтоб тебя вихты драли, Тормунд, — искренне пожелал тому Сноу. Мужчина рассмеялся, взлохматил ему волосы, а после прижал к себе Сноу и лёг. — Расслабься, воронёнок, — усмехнулся он, накрывая их шкурами. Джон напряжённо замер в его руках, искоса посматривая на чужое лицо, скрытое в тени. — Это не считается. Я же не собирался тебя красть. Да и не всё сделал. — В Седьмое пекло тебя и твои шутки, Тормунд, — проворчал Джон, медленно расслабляясь. Одичалый хмыкнул ему в макушку, а после хлопнул по плечу, прижав к себе ещё крепче. Джон вновь оказался прижат щекой к чужой груди. Но в который раз не стал сопротивляться этой привычной близости. Он спокойно закрыл глаза, ответно прижимаясь для большего тепла. *** Джон проснулся от шороха. Он тут же открыл глаза и поднял голову. В нос ударило большое количество запахов, глаза прекрасно видели во тьме. Он попытался встать, но понял, что едва ли управляет телом. Оно двигалось само, подарив ему ошеломляющее ощущение ещё одной конечности, которая пришла в движение. Перед ним по-прежнему был его шатёр, но сейчас всё виделось иначе. Неконтролируемый взор упал в сторону шкур, где Джон обычно спал. Так и было, тело Джона лежало совсем рядом, к нему спиной, когда его сознание видело его со стороны. Мысленно сглотнув, Джон понял, глазами кого он видел в этот момент. Призрак. Лютоволк поднялся на лапы, а после направился к выходу из шатра, но обернулся на очередной шорох. Это был поднявшийся на локтях Тормунд, который с прищуром оглядел лютоволка. Мужчина хмыкнул, а после лег обратно, вновь притянув тело Джона к себе. Дыхание у тела было ровное, как и сердцебиение. Ничего не говорило о том, что он не спит, а наблюдает глазами своего мохнатого друга. Впрочем, понять это мог только другой варг, кем Тормунд не был. Это был неосознанный и неконтролируемый переход, а потому глаза Лютоволка не завлекала белая пелена. Призрак сел на входе, слегка постукивая хвостом по земле. Его взор был обращён на одичалого. Тормунд уже не обращал внимания на Призрака. Он рассматривал тело Джона, что бывшего Короля Севера взволновало. Он был рад, что Призрак замер на входе, потому что он мог увидеть все действия Тормунда. Рыжий дикарь молча скользил взором по лицу Джона, рука его покоилась на пояснице Джона, прижимая его к телу покрупнее. Вторая была у Сноу под головой. Шкуры сползли к ногам, поэтому Тормунд поправил их, с заботой натянув больше шкур на тело Сноу. Но рука не легла обратно. Одичалый осторожно прикоснулся большой ладонью к отросшим волосам Джона. Ласково перебрал пряди между пальцами, чуть сжал, а после со вздохом отпустил. Голова Тормунда дёрнулась в сторону Джона, а в следующее мгновение его губы прижались ко лбу Сноу. — Спи спокойно, воронёнок, — с лаской прошептал одичалый, перед тем как закрыть глаза. Призрак ещё недолго понаблюдал за ним, а после выскользнул за пределы шатра, отправившись на охоту. Когда Призрак миновал линию леса, Джона выбросило из его сознания. Поэтому в следующее мгновение он распахнул глаза уже в своём теле и мелко вздрогнул. Шквал других, отличных от тех, что были несколько мгновений назад, ощущений застал его лёгкой головной болью. Он с силой зажмурился, а после неспешно приоткрыл глаза, уставившись во тьму. Там, предполагаемо, лежал Тормунд. Джону мгновенно стало неловко ощущать его руки на себе, как и горячую близость тел. То, что он видел совсем недавно, его шокировало. Джон Сноу знал, что за Стеной по-другому относятся к близости. Что люди из племён за Стеной, спасаясь от холода, спят друг с другом. И порой им было не важно, какого пола их партнёр. Здесь, в суровых холодах севера Севера, эти люди спасались, как могли. Но самому Джону не было привычно осознавать, что он сам может оказаться с мужчиной. А к этому могло придти, потому что Тормунд в последнее время был слишком близок к нему. Джон нахмурился, но внутри себя он не ощущал отвращение к мужеложцам. Пусть это не было привычно или естественно, но он не желал судить других за этот выбор. Возможно, это было упущение в его воспитании, которым занимались не слишком усердно. Кейтилин Старк его ненавидела, а соответственно не воспитывала, как других детей, септа Мордейн тоже. Лорд Старк был человеком занятым, чтобы уделять много времени одному из шести детей. Этим занимались мейстер Лювин и Родрик Кассель, за что Джон был им благодарен. Они давали ему знания, учили как правильно себя вести и сражаться, но, видимо, об отношениях между людьми они рассказать позабыли. Джон Сноу кинул на друга подозрительный взгляд, а после вздохнул. Он вновь прижался щекой к чужой груди. У него давно никого не было, но он не думал о новых женщинах, а о мужчинах совершенно не задумывался. Может, следовало подумать о том, чтобы подпустить к себе кого-то? Не мог же он всю жизнь лелеять воспоминания о двух его женщинах? Тоска к ним давно поутихла. Сноу поднялся на локтях, нависнув над приятелем. Тот крепко спал, прижимая Джона к себе. Раньше, в первое время, они просто спали рядом, но постепенно оказывались всё ближе и ближе, а после уже засыпали в объятьях друг друга. Это стало привычно. Джон привык и к дневным объятьям, уже не выскальзывал из них, а просто сидел, прижатый к чужим одеждам, и продолжал делать то, чем занимался ранее. Тормунд был навязчив в этой близости, но именно из-за этого Джон начал принимать её как должное. Это просто было в его жизни. Сноу чуть усмехнулся. Было странно размышлять о близости с Тормундом. Но Джон подумал, что только ему доверял настолько сильно, чтобы сближаться. Он закрыл глаза. Он подумает об этом после. *** С утра оказалась его очередь отправляться на рыбалку. Джон вновь встаёт рано, когда ещё не рассветает, и уходит, оставляя спящего мужчину одного. По дороге он встречает Призрака, который, помахивая хвостом, подбегает к нему с окровавленной мордой, прося ласку. Джон с усмешкой поглаживает его между ушей, треплет белую шерсть на загривке, а после отправляет его в шатёр, отсыпаться после охоты. Лютоволк сыт, получил ласку, а поэтому он покорно уходит спать. На рыбалку собралось пять человек. Три женщины и двое мужчин, считая Сноу. Они прошли десяток метров по льду на берегу моря. К концу пирса на верёвках были прикреплены две лодки. Мужчины подтянули их ближе, а женщины закинули туда вёдра и несколько новых сетей. Неспешно они отплыли. В лодке Джона были две женщины, которые направляли его, пока сам Джон работал вёслами. Попутно женщины что-то обсуждали, изредка втягивая в разговор Джона. Как оказалось, вчера ночью одна из одичалых родила близнецов, что у Вольного народа было редкостью. Сегодня обещали вновь праздновать. Мальчишки родились крепкими и здоровыми, но выпить за их здоровье и дать имена Вольный народ против не был. Джон лишь вздохнул. Когда одичалые успевают пополнять запас алкоголя? — Сегодня мужчины будут красть, — усмехнулась одна из одичалых, стрельнув глазами в Джона. Тот с любопытством переспросил. — Благоприятное время, — вновь усмехнулась женщина, — Один из союзов дал свой дар, значит и другие будут удачными. Джон решил, что это интересное суеверие. Он хмыкнул, добравшись до разбитого корабля, где они устанавливали сети. Там всегда водилась рыба, одичалые годами устанавливали сети в районе этого корабля и всегда имели улов. Они вытащили из ледяной воды сети, забрали по десятку рыбин с каждой сети. Вернули старые, а в других местах поставили новые. Прикормили рыбу, а после стали неспешно возвращаться обратно. Пока Джон грёб, женщины глушили рыбу и отрезали им головы, скидывая их в другое ведро. Они причалили к ледяному берегу и привязали лодку. Женщины забрали весь улов, оставив мужчин одних. Одичалый усмехнулся, проводив одну из них внимательным взглядом, а после позвал Джона на охоту. Тот думал недолго, коротко кивнул, направившись к шатру. Внутри уже было пусто, Тормунд, видимо, проснулся и куда-то ушёл. Джон быстро нашёл свой Коготь и лук со стрелами, а после вышел. Мужчина ждал его на том же пирсе. Это был один из тех одичалых, который любил охотиться за моржами, а потому они прыгнули в лодку, собираясь плыть вдоль ледяных берегов и ледников, в поисках добычи. Но пошёл крупный снег, который мешал выслеживать добычу. Мужчина был варгом, а поэтому Джон сел за вёсла, пока тот переместил своё сознание в свою птицу. Джон с любопытством посмотрел на то, как белая пелена затянула радужку его глаз. Варг был умелым и явно имел большой опыт в использовании своего дара. И Джону было бы интересно поговорить с ним об этих способностях. В последнее время, в эти месяца за Стеной, волчьи сны стали чаще его посещать, и он подумал, что у него есть время, чтобы развивать эту способность. Мужчина, Ройс, вернулся. — Через милю будет группа моржей, — проинформировал его мужчина. — Поднажми, Джон Сноу. Джон Сноу усмехнулся, но приложил больше усилий, работая вёслами. Попутно он размышлял о том, стоит ли выпросить подробности у Ройса про тренировки варга. — Ройс, — позвал его Джон и, дождавшись глухого отклика, продолжил, — как тренируются варги? — Хм, — долгим звуком отозвался он. — Захотел развивать свои способности, Джон Сноу? — В последнее время волчьи сны стали приходить всё чаще. Ройс усмехнулся и стал неспешно говорить, пока Джон грёб. Сноу всё тщательно запоминал. Он подумал, что у него действительно есть время, чтобы этим заняться. За час, что они плыли, Джон узнал достаточно, чтобы попробовать заниматься самому. Подстрелить одного из небольших и молодых моржей было делом несложным. Наведя панику, заставив моржей остальных сбежать, Ройс добил его своим топором. Джон сошёл с лодки, вытаскивая Коготь. — Руби клыки, — коротко проговорил Ройс, перевернув светло-бурого, а значит молодого, моржа пинком. — Тяжёлый гад. Надолго хватит. Пока Джон срубал клыки, Ройс привязал моржа к лодке, а после пинками сбросил его в воду. Они стали возвращаться обратно, принявшись грести вместе. С трудом вытянув моржа на берег, Джон наконец-то мог свободно вздохнуть. Он утёр выступивший от усилий пот с лица, а после обернулся на Суровый дом вдалеке. За забором слышался гомон, а в небо поднимался тёмный столб дыма, который увеличивался с каждой минутой всё сильнее. Ройс тут же переместился в своего ворона, что уже кружил над лагерем. Ему хватило нескольких секунд, чтобы всё разузнать и вернуться. — Пожар, — коротко проинформировал он. Джон быстро сбросил стрелы и лук с себя, а после побежал к открытым воротам. Горел один из шатров, который покосился в сторону — вероятно, что одна из несущих балок упала. К неприятному удивлению Джона, горел его же шатёр. Сноу нахмурился пробираясь через толпу зевак, которые наблюдали за тем, как несколько человек носили воду в вёдрах, пытаясь потушуть пламя. Это было сложно сделать, так как оно быстро разжигалось на шкурах. Джон с лёгкой паникой оглянулся — ни Тормунда, ни Призрака не было видно, но он надеялся, что они не в огне. — Зверь внутри! — вскрикнула ему на ухо одна из женщин. Джон на мгновение оцепенел, а после ринулся в огонь, отмахнувшись мечом от горящего полога, который с глухим звуком упал на снег. В нос тут же ударил едкий запах дыма. Джон закрыл нос, но стал пробираться вперёд, хоть глаза и заслезились. Призрак, который расплывался перед глазами белым пятном с чёрными разводами копоти, не пытался выбраться из огня. В опасной близи от огня, он кружил вокруг упавшей балки. Джон прищурился, заметив, что та явно лежала на ком-то. Это был Тормунд! Джон мгновенно приблизился к ним. Призрак, заметив хозяина, тут же замер, чуть заскулив. — Беги, дружок, — просипел Джон, осторожно поднимая тяжёлую балку и скидывая её в сторону. Призрак замер на пороге шатра, ожидая, пока его хозяин пойдёт за ним. У Джона кружилась голова, кровь обжигающей волной обдавала его изнутри, когда снаружи это делало пламя. Казалось, что он был в самом Пекле. Это было непередаваемое отвратительное ощущение. Дрожащими руками бывший Король Севера закинул Тормунда на спину, частично волоча его по земле, направляясь на нетвёрдых ногах к выходу. За его спиной что-то чудовищно завыло. Джон с опаской оглянулся. Это что-то, огромное и объятое огнём, пробежало мимо него, прямо в толпу, раскинув людей в сторону. Не понимая, что произошло, да и не особо желая задумываться об этом сейчас, Джон вытянул друга на улицу, подальше от пожара, а после упал вместе с ним в сугроб. С усилием поднялся на локтях, перевернув друга. Тот не дышал, отчего Джон крупно вздрогнул, но тут же принялся стягивать с него одежду из шкур, чтобы прислушаться к сердцебиению. Оно было, но неуверенным и слабым. Джон сплюнул в сторону, а после навис над другом, собираясь делать искусственное дыхание Тормунду. — В Седьмое пекло тебя, дикарь! — нервно прошипел он, делая глубокий вдох, а после выдох прямо в рот Тормунда, едва ли не запутавшись в густой, немного подпаленной, рыжей бороде. Кто-то суетился рядом, пока Джон пытался спасти приятеля. Чем-то завоняло, кто-то проплескал ледяную воду рядом. Джон мало замечал, что происходило. Всё его внимание было обращено к приятелю. Когда тот задышал нормально, Джон вновь сплюнул в сторону, а после упал лицом в снег рядом. Кто-то вновь засуетился. Шлейф ядовитой вони, от которой перекашивало лицо, усилился, отчего Джон чуть застонал, закрывая нос. Кто-то закашлялся. — Это что за дерьмо? — знакомый, но хриплый сейчас голос раздался со стороны. Джон поднял голову, посмотрев на то, как Тормунд отворачивался от старухи, которая держала что-то в своих руках. Ощущая слабость, Джон сел. Тормунд мутно-удивлённо на него посмотрел. Джон ответил мрачным и нервным взглядом. В следующее мгновение одичалый прижимал к щеке, на которой наливался синяк, руку. Удовлетворённо посмотрев на свою работу, Джон выдохнул, а после упал на спину под удивлённым взглядом Тормунда. — В следующий раз, я не полезу за тобой в пожар, — сипло пообещал ему Джон, закрывая глаза от усталости. — Воронёнок, — растерянно отозвался одичалый. — Не полезу, — устало повторил Джон, лениво приоткрыв один глаз. Тормунд слабо усмехнулся, убирая руку. — Полезешь ведь, воронёнок, — с ехидством ответил Тормунд. Он подполз ближе, когда старуха окончательно ушла, а внимание толпы зевак полностью обратилось к пожару. Шатёр догорал. — Хорошо горит, — невозмутимо бросил одичалый, обратив взор на пожар. Джон обратил на него угрюмый взгляд. Подбежавший Призрак тут же засуетился рядом с хозяином, чуть поскуливая. Он редко издавал звуки и был самым тихим из выводка, из-за чего Джона насторожили эти звуки. Он окинул мохнатого друга внимательным взором, но не нашёл никаких повреждений, а поэтому сел, начиная успокаивающе гладить приятеля по шерсти. Призрак лёг на землю, положив голову на колени хозяина. — Какого Пекла наш шатёр горит? — недовольно спросил Джон, стараясь не смотреть на приятеля, который заставил его нервничать. — Это всё тварюга виновата, — недовольно проворчал одичалый. — Она перевернула жаровню. Джон прищурился, пытаясь понять, что за существо было в их шатре. Вскоре он осознал, что это был огромный сумеречный кот. Джон смачно выругался, из-за чего приблизившийся Тормунд хрипло рассмеялся. — Большая тварь, да? — с самодовольством спросил одичалый. — Это подарок. — И нахера ты эту тварь притащил в шатёр? — нервно спросил Джон. — Ты же таких больших ещё не видел, воронёнок, — едва ли не ласково пророкотал мужчина. — Вот я тебе и притащил. Джон устало выдохнул, а после положил голову на плечо рыжего. Тот усмехнулся да обнял его за плечи. — Я тебе ещё притащу, только мёртвых уже. Джон хотел на это что-то ответить, но не стал, лишь махнул рукой. Он устало прикрыл слезившиеся глаза. В голове было пусто из-за прошедшей паники, но он всё же нашёл в себе силы поставить перед собой и Тормундом вопрос: — И где мы теперь будем жить? — Найдём шатёр, — почти беспечно отозвался мужчина, щекой прижавшись к волосам Джона. Тот приоткрыл глаза, но почти сразу же устало прикрыл их. — На окраине был свободный. Джон вновь вздохнул. Пусть этим вопросом занимается Тормунд, он слишком устал, чтобы заняться этим сейчас. Отдыхая, он пропустил момент, когда к ним подошла старуха, протягивая лечебную мазь и одежды для Тормунда, которые были испорчены огнём и Джоном. Когда Сноу устало открыл глаза, женщина уже ушла. Джон посмотрел на Тормунда, а после несмело поднялся, помогая встать и другу. Призрак обнюхал их обоих, а после спокойно отошёл, держась позади. — Старуха сказала, что тот шатёр свободен, — проинформировал Тормунд, направляясь к нему. Джон вздохнул, но пошёл за ним. Прошедший мимо Ройс сказал, что часть добычи он притащит ему после. Тормунд проводил варга странным взглядом, а после обернулся к Джону. Сноу усмехнулся, но сделал вид, что не понимает, что Тормунду от него нужно. Но он прекрасно понимал тот вопрос, что стоял в голубых глазах друга. Джон повёл плечом, задумавшись. Было интересно, для чего конкретно Тормунд притащил сумеречного кота именно сегодня. Женщины ведь сказали, что сегодня мужчины будут красть. Не собирался ли Тормунд завершить все традиции, чтобы Джон считался украденным им? Джон Сноу задумался. А хотел ли он этого? Джон прищурился, смотря на широкую спину друга. У него не было того влечения, которое он ощущал к своим двум женщинам, но было чувство надёжности, проверенной временем и битвами, и доверие, которое Сноу не испытывал ни к Игритт, ни к Дейнерис. Там была и страсть, и любовь, но здесь было всё по-другому. Здесь были стабильность и уверенность, в чём он, отвоевав своё, нуждался больше всего. Джон с любопытством оглядел новый пустой шатёр с несколькими шкурами на холодной земле и одной скамье. После обжитого шатра этот смотрелся откровенно жалко, но в любом случае это было лучше, чем спать на улице. Пока он рассматривал скудное убранство, Тормунд сбросил свои потрёпанные верхние одежды и зябко поёжился. Чтобы просто так разгуливать без одежды было слишком холодно, хоть ветер и не задувал в шатёр. Джон обернулся к нему и, склонив голову на бок, посмотрел на бледную, украшенную шрамами кожу. На боку содрало кожу, оставив яркий след с небольшим кровоподтёком. Со спины к боку расползался большой фиолетовый синяк от балки. Джон прищурился, зайдя приятелю за спину. Половина спины была синей. Позвоночник, видимо, чудом не сломался. От этой мысли Джон передёрнул плечами в неприятном ощущении страха. И лишь знание того, что всё обошлось лучшим образом, успокоило этот страх. Джон тихо выдохнул и стал наблюдать за тем, как неловко мощный, но не слишком гибкий Тормунд пытается обработать содранную кожу. Получалось откровенно нелепо. Насмешливо фыркнув, Джон подошёл ближе, забрав небольшую плошку с плохо пахнущей вязкой субстанцией. Тормунд замер, выпучив глаза, пока Джон помогал ему наносить мазь, или что это было, на повреждения. Закончив с боком, он перешёл на спину. Щедро размазывал субстанцию на повреждение, стараясь не сильно давить, чтобы не причинить лишней боли одичалому. Тот, хоть и был крепким, пережил и десяток стрел, но причинять боль намеренно Джон не любил и не хотел. Поэтому он со всей присущей ему осторожностью скользил пальцами по изгибу широкой спины, покрытой веснушками. Сравнивая с самим Джоном, она была действительно мощной. Закончил он далеко не быстро. Это было вообще непросто сделать. Поэтому, едва завершив, Джон протянул Тормунду его одежды, чтобы он быстрее облачился в них. Часть мази одежда свезёт, без сомнений. Но пусть будет так, чем одичалый в конец окоченеет. Тормунд оделся быстро, стараясь почему-то не оборачиваться к Джону лицом, на котором всё ещё был синяк, да и передом, в общем-то. Джон смотрел на него непонимающе почти минуту, но когда до него дошла абсурдная и смущающая мысль, он отвернулся, принявшись оттирать руку от мази об какую-то тряпку. Стало неловко, но он, крепко стиснув челюсти, выпрямился. Не мальчишка же он какой-то, чтобы бояться подобного? Джон повернулся к приятелю, встал прямо и уставился на него со всей твёрдостью, что у него была. — Тормунд, а для чего ты мне притащил этого кота? — прямо спросил он, присев на скамью, от которой пахло свежей древесиной. Рыжий мужчина повернулся, посмотрев на него, чуть нахмурившись. Джон же продолжал смотреть прямо, ожидая ответа, который был нужен ему. Пусть он ещё маялся в сомнениях, нужно ли ему всё это, но ответ он хотел услышать. Тормунд нахмурился чуть сильнее, прищурившись вдобавок. Джон моментально ощутил тонкую грань, на которую только что ступил. Но даже это щекотливое ощущение не поколебало его уверенность. Он встал, склонив голову на бок. Тормунд приближался медленно, но уверенно. Джон не отходил, твёрдо решив не отступить ни на шаг. Лишь когда две груди в меховых одеждах соприкоснулись, Тормунд остановился. — Воронёнок, а про что там говорил Ройс? — хмуро спросил он. Джон усмехнулся, почувствовав кисловатый вкус чужой ревности. Это ему неожиданно понравилось. — Про моржа, Тормунд, — честно ответил Джон, внимательно смотря на лицо приятеля. — Мы были на охоте, а когда вернулись, поделить моржа не успели. Я к тебе в горящий шатёр полез. Взгляд Тормунда стал странным. Хмурость сошла, но прищур остался. С этим прищуром Тормунд окинул взглядом его лицо, а после расправил плечи. Одичалый хмыкнул, подняв руку, которая впуталась в чёрные кудри Джона. Тот ответно прищурился. — Тормунд, ты решил меня украсть? — прямо спросил Джон, ожидая честного ответа. Тормунд растерялся, удивлённо посмотрев на Джона. Его рука остановилась, перестав перебирать пряди на затылке северянина. Джон лишь ощутил возросшее любопытство, с которым уставился на одичалого. Тот замер откровенно нелепо, дыша через раз и выпучив глаза. Это выражение оказалось забавным, Джон не сдержал лёгкой улыбки. Капля пота стекла по виску Тормунда, видимо, от сильного напряжения. Но он всё ещё молчал. Ни резкое: «Нет», ни другой ответ. Джон чуть подался вперёд, усилив контакт тел. Оказалось, любопытно следить за тем, как меняется лицо одичалого. Тот вновь выпучил глаза и громко сглотнул. Пальцы одичалого крепко стиснули чёрные кудри Джона, но слабая боль не отвлекла Джона от изменений выражения лица Тормунда. Тот беззвучно зашевелил побелевшими губами, смешно передёргивая рыжими усами и бородой. Джон не сдержал усмешки. И именно после неё хват в волосах усилился, заставил поднять голову выше, после чего к обветренным губам прижались чужие губы. Это выбило воздух из лёгких. Джон целовался, целовался нежно, страстно, бесконечно долго или мимолётно, обе его женщины любили его близость и поцелуи, но впервые он ощутил лёгкое головокружение. Обычно в поцелуе подчинял он, ему мало противились, но Тормунд явно решил вести, да так умело, как не умел сам Сноу. Джон невольно уступал перед яростным напором чужого языка, хотя старался биться за главенство. Но чем больше он противился чужой воле, тем яростнее Тормунд целовал. И Джон, в один из немногих разов, отступил и подчинился. После множества лет, когда подчинял он, подчиняться самому было странно. Но приятно. Именно сейчас, когда он ощутил чужую власть над собой, он выдохнул. Едва ли не свободно. Он устал подчинять и быть сильным. Это привело его к смерти, к кинжалу в сердце от ребёнка. Он отступил, вцепившись в рыжую гриву. Тормунд, чувствуя, что он сдался, поубавил ярости в поцелуе. Отпустил его волосы, двумя руками стиснув талию Джона, рывком притянув его к себе. Это заставило Джона резко выдохнуть. Чужой властный напор сбил его с толку, но он не стал ничему противиться, почувствовав, как в груди что-то сжалось, напряглось, пульсируя. Но это было приятным ощущением. Нервозность от пожара, ненадолго отошедшая, вновь вернулась с новой волной возбуждения из-за прошедшего страха. Джон уже и не помнил, как они сели на шкуры. Сел, вернее, Тормунд, вынуждая Джона сидеть на его бёдрах. Поцелуй прерывался, начинался вновь, отдавая какой-то животной дикостью и огненной яростью. Джону стало уже совсем плевать, что он целуется с мужчиной, хотя это не особо его трогало с самого начала. Джону стало плевать на то, что вряд ли теперь они смогут общаться как прежде, этого уже не было. Джону стало плевать и на то, во что это грозилось перерасти. По венам разливался огонь, почти слепящий, почти безумный. Он знал это ощущение от прошедших близостей. Но сейчас это ощущение слепило и обжигало во льдах севера Севера. В его крови, где были лёд и пламя, Древняя Валирия и Первые люди, сейчас побеждал огонь. Игритт говорила, что он замечательный и страстный любовник. Но сейчас страсти в нём было больше, чем во все остальные разы. Та, казалось передавалась Тормунду. Глаза его уже давно помутнели. Тормунд успел стянуть с Джона верхнюю одежду. От кожи теперь шёл пар. Холода Сноу не ощущал. Зато ощущал, насколько был возбуждён сам, и насколько был возбуждён Тормунд под ним… — Седьмое пекло, — хрипло протянул Джон, опускаясь на шкуры, откинув плошку с мазью, в которой оказались перемазаны они оба. — Если бы я знал, воронёнок, что из тебя выйдет такой любовник, — не менее хрипло, шкурами укрывая два тела, протянул Тормунд, — я бы украл тебя у той рыжей бестии, чтобы не терять время. Джон лишь согласно выдохнул. В этот раз он превзошёл себя. — Будем считать, что ты меня украл, — совсем обессилев, проговорил Джон, закрывая глаза. — Только не тащи всяких тварей ко мне. Живыми, по крайней мере. Тормунд лишь негромко хохотнул, опустив руку на тонкую талию Джона, а после прижав его к себе. Как он там говорил? «Твоё место здесь»? Что же, всё верно. Здесь.