Душа самурая

— Сестрица Икумацу, там твой Чошу пришел! — Акеми заговорщицки подмигнула. Она была старше Икумацу на пару лет, но отчего-то казалась самой юной из гейко: если бы не наряд, ее можно было бы принять за майко. — Он вовсе не мой, — спокойно сказала Икумацу, радуясь, что уже успела нанести белила на лицо: под ними не видно было порозовевших щек. — Он мог прийти к кому угодно, хоть к тебе. — Конечно, именно поэтому он каждый раз спрашивает о тебе, — Акеми лукаво сощурилась. — Всего-то третий раз! – возразила Икумацу. Акеми засмеялась. — Значит, сегодня — четвертый, — сказала она, пользуясь тем, что Икумацу подкрашивала губы и ничего не могла ответить на это заявление, и убежала, придерживая подол кимоно. Спорила Икумацу только из легкого суеверия, опасаясь, что если согласится с Акеми, то Чошу-сан… Кацура-сан проведет вечер с другой гейко. Но он пришел к ней, и Икумацу, с детства учившаяся читать по лицам людей и понимать, что гостю по душе, а что нет, видела в глазах Кацуры-сана искренний и неподдельный интерес. Это приносило ей странную и непривычную радость — иную, чем хорошо выполненная работа или просто приятный разговор. Спутник Кацуры-сана, невысокий молодой самурай, тоже из Чошу, судя по выговору, был чем-то встревожен и беспрестанно подходил к окну, высматривая кого-то. Это было довольно невежливо, но Кацура-сан отчего-то не одергивал его и, кажется, не обращал внимания на его беспокойство. До тех пор, пока тот не отскочил от окна с возгласом: — Сенсей, Рошигуми! Икумацу чуть нахмурилась, только этим позволяя себе выказать тревогу. Ронинов из Мибу в Киото не любили: неотесанные, наглые и беспринципные, они называли себя защитниками города, но вели себя как обычные бандиты и успели за несколько месяцев завоевать неприязнь всей столицы. Марико, старшая сестра Икумацу, шепотом рассказывала о том, как командир этих ронинов едва не убил чем-то разозливших его девушек из Шимабары, и только вмешательство еще одного Мибуро, Хиджикаты Тошизо, спасло бедняжек. «Красив, как актер! — с восторгом говорила Марико. — Ах, вот бы он пришел к нам! Только без этого ужасного Сэризавы, конечно». Что ж, похоже, желание Марико могло исполниться, вот только Икумацу была совсем не рада этому: о Кацуре Когоро в Гионе ходили слухи, что он связан с мятежниками, задумавшими свергнуть сёгуна. Это, конечно, было страшной и важной тайной – и именно поэтому ее знали почти все обитательницы чайных домиков. Судя по тому, как встревожились Кацура-сан и его спутник, слухи оказались правдивы. — Сенсей, что нам делать? Они идут прямо сюда! — Для начала — отойти от окна, Канскэ-кун, — посоветовал Кацура-сан, не потерявший, в отличие от своего спутника, самообладания. —– Икумацу-сан, здесь есть другой выход? — Есть, — ответила Икумацу, — но боюсь, что вы не успеете до него добраться. Внизу уже слышались громкие голоса. — Как неприятно, — пробормотал Кацура-сан. Он по-прежнему оставался спокоен, однако на меж бровей его залегла тревожная складка. — Значит, придется прыгать из окна и бежать, пока они не опомнились. Канскэ-кун, я надеюсь, ты умеешь быстро бегать? — Бежать от опасности — трусость, недостойная самурая! — возмутился Канскэ, но послушно шагнул к окну, собираясь выскочить из него. — Лучше быть осторожным, но живым самураем, чем храбрым, но мертвым, — философски заметил Кацура-сан. Это сложно было назвать осторожностью. Икумацу представила, как они выпрыгивают из окна, и на них набрасываются Мибуро, не давая прорваться сквозь окружение, и Кацуру-сана, такого веселого и улыбчивого, убьют, а может, схватят и казнят — и сжала кулаки. — Не надо, — сказала она, и оба самурая обернулись к ней. — Это слишком рискованно. Я знаю, что делать, прошу вас, доверьтесь мне! — Икумацу смотрела только на Кацуру-сана. И тот улыбнулся ей, как будто они продолжали беседовать о китайской поэзии: — Вам, прекрасная Икумацу-сан, я всегда готов довериться. Что вы задумали? Икумацу шагнула к раздвижной перегородке между комнатами. — Это мои личные комнаты, вы можете укрыться здесь, — торопливо рассказывала она, чувствуя, как уходит время. — В шкафу достаточно места, в нем вас не станут искать, даже если заглянут сюда… Они без колебаний послушались ее совета, и Икумацу, дождавшись, пока самураи устроятся в шкафу («Проклятье, Канскэ-кун, тебе стоит есть меньше манджу, я с трудом здесь помещаюсь!» — «Это все потому, что вы крупнее меня!» — «Не крупнее, а выше, большая разница!»), закрыла шкаф и вернулась в комнату, где принимала гостей. Как раз вовремя: дверь распахнулась, и на пороге возник высокий человек в бело-голубом хаори. Тяжелым взглядом уставился на Икумацу, и от этого ей стало жутко, но она заставила себя приветливо улыбнуться и поклониться. Самурай шагнул в комнату, и за ним показался еще один, помладше, очень красивый и светлокожий. — Кто здесь был? — спросил первый Мибуро, кивнув на столики с чашками и закусками, которые никто не успел убрать. — Гости, господин, — вежливо ответила Икумацу. Красавец-Мибуро не удержался от усмешки, и тот, что заговорил с Икумацу, мрачно покосился на него. — Кто ты такая? — с угрозой произнес он. Икумацу вновь плавно поклонилась — качнулись подвески-канзаши в волосах. — Мое имя Икумацу, — сказала она так, будто представлялась пришедшему к ней гостю, а не ворвавшемуся в чайных домик ронину из отряда с репутацией разбойников. — Могу я узнать ваше имя, господин самурай? — Сэризава Камо, — бросил он в ответ и выжидательно уставился на Икумацу, словно проверяя, как она отреагирует на его имя. Икумацу солнечно улыбнулась. Если оружием самураев были острые мечи, то оружием гейко — железная выдержка и умение быть вежливой и приветливой с самым неприятным или даже пугающим гостем. — Рада приветствовать господина Сэризаву и его друга в нашем скромном заведении, — сообщила она, и от нее не укрылось, как скривились оба на словах «его друга». — Кто были эти гости, с которыми ты провела вечер? — спросил Сэризава. — И куда они делись? О чем говорили? — Просто самураи, которые пришли отдохнуть, — ответила Икумацу. — Мы не расспрашиваем своих гостей об их намерениях, Сэризава-сан. — В самом деле, не рассчитываете же вы, что эти Чошу поделились с прекрасной госпожой Икумацу своими преступными планами? — фыркнул спутник Сэризавы. — Замолчи, Хиджиката! — огрызнулся тот. Значит, тот самый Хиджиката Тошизо? Икумацу чуть перевела дыхание. Если он защитил тех девушек из Шимабары, то и ее убить, наверное, не даст. Но Хиджиката был опаснее, чем ей казалось: он, сощурившись, смотрел на… тонкую щель между раздвижными панелями. Икумацу так торопилась, что забыла сдвинуть их достаточно плотно. — Что находится за этой перегородкой, Икумацу-сан? — вежливо поинтересовался он. — Мои личные комнаты, — ответила Икумацу, изображая легкую растерянность. — Вы позволите нам взглянуть? — вкрадчиво произнес Хиджиката. — Мне жаль, что приходится доставлять вам беспокойство, но мы ищем опасного преступника… вдруг этот негодяй угрожал вам, заставив спрятать его? Икумацу гордо вскинула голову. — Те, кто боится угроз, не становятся киотскими гейко! — заявила она. — В комнате никого нет, можете проверять, если хотите, но там не прибрано. — Мы никому не скажем, — заверил ее Хиджиката. И действительно проверил, а ведь Икумацу рассчитывала, что после ее слов они отступятся. Только когда Мибуро ушли, Икумацу перевела дыхание. Руки слегка подрагивали, а мокрый от выступившего пота дзюбан лип к спине, но полный восхищения взгляд Кацуры-сана, слышавшего в своем укрытии весь разговор, стал лучший наградой за пережитый страх.

***

— Господам самураям не уйти незамеченным, — озабоченно сказала Икумацу. — Боюсь, что да, милочка, — сокрушенно вздохнула окасан, разглядывая из окна троицу в голубых хаори. Мибуро как раз дошли до угла и повернули обратно. Таким образом они прогуливались перед чайным домиком уже полчаса и, похоже, не собирались уходить, хотя весь отряд, кроме них, уже покинул Гион. Хиджиката, подумала Икумацу, с неприязнью разглядывая светлокожего красавца, это наверняка его идея! — Будет неприятно, если наших гостей убьют под нашими окнами, — с намеком продолжила Икумацу. Лица гостей, тихо сидевших в глубине комнаты, выражали полное согласие с ее словами: очень неприятно! — Да, милочка, — окасан вздохнула еще тяжелее. — Разве мы не можем им помочь? — спросила Икумацу. И добавила тише: — Господа из Чошу так щедры… они запомнят нашу доброту и еще не раз придут к нам. Окасан, слегка повеселев, покосилась на Кацуру-сана, прикидывая, по-видимому, сколько рё она получит, если тот станет навещать Икумацу постоянно. — Да, ты права, Икумацу, — решительно сказала она, — мы не должны оставаться в стороне. Вот только… мы ведь слабые женщины, как мы можем противостоять этим отвратительным Мибуро? Разве что… Идея окасан привела Икумацу в восторг, а вот гости отнеслись к ней настороженно. Канскэ молчал, всем своим видом выражая протест, Кацура-сан же с сомнением покачал головой: — Боюсь, я уже староват для подобного, и это будет заметно. — Ни в коем случае! — заверила окасан. — Можете положиться на нас: никто ни о чем не догадается, если, конечно, вы сами себя не выдадите. — Ох, хорошо, — вздохнул Кацура-сан, — доверюсь вашему таланту. Канскэ-кун, об этом ни в коем случае не должен узнать Такасуги-кун, ты понял? Ни в коем случае! Икумацу прикрыла лицо рукавом, пряча улыбку. Что бы ни бурчал Канскэ о том, что самураи так не поступают, гейко из него получилась прехорошенькая: с пушистыми ресницами и круглыми щечками. Кацура-сан же… девица вышла слишком высокая и широкоплечая, с жесткими чертами лица — одним словом, не красавица. Что ж, по крайней мере, ему шло это синее кимоно с узором из оранжевых кленовых листьев. — Прошу вас, будь осторожны с нарядами, господа самураи! — горячо говорила окасан. — Кэйко и Азуми проводят вас и помогут снять их и смыть белила, когда вы доберетесь до безопасного места, и заберут кимоно и оби. Икумацу тоже хотела почти с ними вместо Кэйко, но Кацура-сан решил, что это слишком опасно: Хиджиката мог запомнить Икумацу и заинтересоваться, куда это позвали ее и еще двух гейко в сопровождении музыкантши с сямисэном. И ей оставалось только ждать, надеясь, что с ним… с ними все будет в порядке. Да проще было бы выдержать еще один разговор с Сэризавой Камо! — Нет! – услышала она возглас Канскэ. — Сенсей, мы не можем оставить оружие здесь! — Прошу вас, господин самурай, — увещевала его окасан, — оставьте мечи. С ними здесь ничего не случится! Вы же не можете идти с ними по улице, изображая гейко! — Меч — душа самурая! — уперся Каснкэ, вцепившись в катану так, будто окасан пыталась отобрать ее силой. — Ничего не поделаешь, — вмешался Кацура-сан, — я вот без колебаний готов вручить свою душу прекрасной Икумацу-сан. Он заглянул ей в глаза, и от его слов и этого взгляда Икумацу смутилась, как никогда прежде. Она стояла у окна, неосознанным жестом прижав к себе ножны с мечами, еще хранившие тепло рук Кацуры-сана, и смотрела, как он удаляется, стараясь подражать легким движениям Кэйко, и не могла оторвать взгляда. Окасан покосилась на Икумацу и сокрушенно покачала головой. — Он вернется, — сказала она Икумацу ободряюще. — Да, — Икумацу попыталась легкомысленно улыбнуться, — он ведь оставил здесь свои мечи. — Боюсь, он оставил здесь свою душу, — чуть слышно произнесла окасан, и Икумацу отчего-то сразу поняла: она говорит не о том, что меч — душа самурая.