Манихейский бред

- Троллейбусы уже ходят? Шелковый бас сокрушил кромешную тишину, которая повисла в душной комнате. Это окутанное сумраком маленькое помещение очень напоминало по размерам коробку, с одним крошечным окном наружу. Серый спальный костюм приподнялся, и оголенная влажная спина прилипла к холодной общажной стенке. Она прислонилась таким образом, что написанная на стене бледно-голубым фломастером фраза «self-care isn’t selfish» разместилась прямо между первым и вторым поясничным позвонком. «Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка – Дружбы народов.» - Ходят. - Да, я слышу. А у тебя что, окно открыто? - Похоже, что да. Забыла его закрыть перед тем, как мы легли. Тесные объятия плавно размыкаются и положение рук почти незаметно меняется: - У меня рука затекла, приподними голову. - Мог бы раньше сказать, что тебе неудобно. - Мне удобно, только рука затекла. Тусклый солнечный свет пробивается сквозь тонкое стекло дряхлых оконных рам. Лучи падают на подоконник, подчеркивая толстый слой пыли, на который уже неделями всем плевать. Рука медленно тянется к грязно-оранжевым сатиновым занавескам и отодвигает их к плохо закреплённой гардине: - Да, точно ездят, я вижу, один стоит на остановке. - Значит, уже шесть утра, - сонные глаза неохотно открылись и уставились на циферблат электронных часов. Больше скажу: уже шесть часов и три минуты. Нужно идти. - Куда тебе так рано? - Еду с папой на дачу. Сегодня же воскресенье, - последняя фраза была произнесена словно общепринятый аргумент для любой ситуации. Миниатюрная стопа, будто совсем невзначай, нежно коснулась широкой щиколотки. Ноги ловко сплелись в крепкий узел, словно желали погреться друг об друга. Влажную поясницу уже не охлаждала исписанная стена. Ее согревали интригующие поглаживания широченной ладони, которая бродила снизу-вверх и периодически наведывалась в зону, прикрываемую серыми теплыми спальными штанами. Пальцы умело перебирали относительно недавно растянутую резинку и пару раз оттягивали ее, чтобы создать мягкий звук удара. Бедра непроизвольно начинали ерзать на постели из стороны в сторону. - Я должен идти. Острые кончики зубов неожиданно резко впились в маленькую щечку. Раздался легкий стон. - Ты что делаешь? Перестань дуреть! – рука инстинктивно потерла место, которое страшно горело после подлого «нападения». - Как же я давно таким не занимался. Я даже скучал. - Давно не занимался таким со мной или в целом? - Я… Ну, с тобой. Давно не занимался таким с тобой, - было сказано после трехсекундного обдумывания. - Почему ты вчера не сказал, что не придешь? - Я реально не думал, что мы уйдем из паба под самое утро. - Да, но можно было предупредить? Написать, что планы поменялись, и что ты придешь на следующий день? - Ты бы начала жаловаться на то, что я пообещал и не пришел. Зачем лишние разговоры? - Что вы там пили? - Пиво. - И что, там лучше, чем на Русановке? - А я знаю? И там, и там нормальное. Взгляд бесцельно гулял по пустой комнате и внезапно остановился на стене, а точнее на надписи. Блекло и корявым почерком было выведено – «переспим после экзаменов?». Грудь устало приподнялась и на выдохе плавно опустилась. Отчаянный энтузиазм, которым были наполнены эти три слова, сдавил виски. Потерянный однажды энтузиазм. Но фраза выглядела ярче в момент ее написания. Фломастеры имеют способность выцветать на обоях со временем. - Мы поговорим об этом сейчас? - О чем? - Какова была твоя причина? - Я не понимаю, о чем ты говоришь. - Ты все понимаешь. Почему ты так решил? Многозначительный глубокий вздох. - Что ты хочешь от меня услышать? - Правду. Реальность. - На данный момент мне нечего тебе сказать. - На данный момент? А будет другой? - Я…Слушай, Вер, не грузи меня с утра. Может, и будет. Я не знаю. - Что ты вообще знаешь? - Все, что мне необходимо. Сухие губы заботливо прикоснулись к красной от укуса щечке. - Болит? - Очень. - Извини, я не рассчитал силы. Ласка поцелуя заставила забыть о болезненном ощущении. Сменив направление, поцелуи уже оказались на приторных губах. Тела соприкоснулись вслед за ними. Руки по-хозяйски, и в то же время неуверенно, словно впервые, исследовали каждый сантиметр. Все телесные изгибы сошлись с соседними, словно совпавшие кусочки паззла. - Мне нужно идти, - влажную тишину мгновенно прервал атласный баритон. - Иди. И вот губы опять соединились в одном безмолвном разговоре. Язык тела упорно отвергал здравый смысл и сказанные слова. Солнечный свет уже почти достиг середины комнаты и уже ярче освещал полуобнаженные тела, которые выглядели как одно единое целое. - Но ты меня не пускаешь. - Я тебя не держу. - Держишь. - Ты сам не хочешь уходить. Бедра игриво прижимались к затвердевавшему месту ниже пупка, тем самым мгновенно вызывая уже привычное, но каждый раз по-новому захватывающие дух желание сложить отдельные кусочки паззлов плотнее друг к другу. - Я опоздаю. У меня будут проблемы. Вера, имей совесть. - Ты свободен. - Нет. Из-за тебя – нет. Зоны солнечного сплетения соединились в одной точке, накапливая сладкое, густое, тянущееся желание, тонкой струйкой стекающее вниз, туда, где находится крестцовая чакра. Каждое прикосновение уже не согревало. Оно обжигало, оставляя невидимые следы под кожей. - Я правда спешу, - фраза вылилась словно мольба. - Да, ты спешишь. - Но я не могу… Лучи солнца уже вовсю падали на каждый не упрятанный объект, находящийся в этих стенах. Например, на широкий деревянный кухонный стол, накрытый изрезанной замызганной скатертью. Или на лохматые черные как смоль волосы, покоившиеся на большой подушке. Не обошли лучи света и синий, привезенный из дому, ковер, который, будто под принуждением солнечных лучей, вынужден был стыдливо показать темные, тонкие, словно ниточки, волосы, грязь в виде песка, принесенного с улицы обувью, и местами, комки серой пыли, которые собрались в клубки словно перекати-поле. - …уйти. - Можешь. - Твою мать… - чуть звучно издалось из уст. – Уже двадцать одна минута! Быстрым, будто по заготовке, движением хрупкое маленькое тело перекочевало в сторону и прилегло рядом. Через мгновение мужественные и острые черты лица нависли над все еще немного сонными голубыми глазами, и губы снова соприкоснулись, создавая приятные волнения в области чуть ниже живота. - Все, извини, но я правда спешу. Короткие маленькие пальчики накрыли густо заросшую правую щеку, слегка уколов подушечки: - Иди уже. Ступни коснулись синего ковра, за этим последовал, как могло кому-то показаться, длинный и томный взгляд, который был устремлен прямо в глаза. Уяснив и закрепив под коркой посыл, который можно было уловить бегущей строкой в зрачках, грузное тельце поднялось на ноги. Перед моментом, когда дверь закроется с другой стороны, не издав при этом единого звука, стены услышали последний звонкий поцелуй, который по началу будет очень тяжело забыть, а после – вспомнить. Светлые выкрашенные дешевой краской кудри лениво спадали вниз с кровати, а теплый луч ласкал неприкрытую смятым пледом юную грудь. Глаза смыкались от сонливости и поэтому не смогли заметить, как в одну секунду солнце исчезло из комнаты. В стенах снова повисла темнота, при которой даже не разглядишь родинки, хаотично разбросаны на худых плечах словно звезды. Лучи послушно спрятались за огромную серую тучу, которая, казалось, перекрыла все небо. Издалека послышался раскат грома. Но это все ничего. Это пройдет. Ведь грозовые тучи долго не шумят.