Now I'm not saying that you could've done better Just remember that I, I've seen that fire alight
Когда Луи впервые видит Гарри Стайлса, он борется с тем, чтобы не закатить глаза. Луи тесно работает с модельным бизнесом уже почти пять лет, и за этот промежуток времени он отчетливо понял, что прекрасней мир делают те, кто стоят не перед камерой, а позади нее. Это убеждение заставило его характер почти граничить с холодностью, превращая Луи в циника. Ну и что? Да и потом, «жизнь становится лучше, когда наблюдаешь ее из единственного окна»*, разве нет? И если это окно управляется поворотом зума, то так даже проще. В своей среде Луи стал тем человеком, который мог даже самую отвратительную модель превратить в звезду. Он долго строил свою карьеру, слишком долго шел по этому пути. Он сам заработал себе имя. Луи был очень востребован. Если где-то проходила какая-то фотосъемка, хорошая фотосъемка, то присутствие на ней Луи – негласное правило. И, простите, Гарри Стайлс? Серьезно? Луи неотрывно смотрит на него, всего него, но единственное, что замечает – зеленые безжизненные глаза. Он улыбается, очаровывая всех своими глубокими ямочками, и приветствует знакомых, аккуратно, чуть ли не брезгливо, пожимая руки двумя пальцами. Луи хочет рассмеяться ему в лицо. Сколько жеманства, мальчик. Такое знакомое имя, такое симпатичное лицо, но полупьяный и уставший мозг Луи подкидывает ему только осеннюю обложку Vogue с лицом Гарри и аккуратно выведенной цитатой в уголке: «Мода – это не искусство, и даже не культура. Мода – это реклама, а реклама – это деньги»*. Если Гарри выбрал эту цитату сам и причем сознательно, то он действительно разумен. А если нет, то, что ж.. Луи будет разочарован. На нем слишком много мешковатой нелепой до одури модной одежды, и Томлинсон не может понять параметры его фигуры. Он высокий и статный, руки аккуратно и плавно скользят при разговоре, изящно рассекая воздух. Он грациозен. Гарри поправляет бандану на голове, отчего пару кудрявых прядей падают на лоб. Он отмахивается от них и продолжает беседу. Луи это нравится. Нравится его небрежная красота. Может из него что-то и выйдет. – Кто этот парень? – спрашивает Томлинсон, оборачиваясь к Зейну. Тот сидит со скучающим выражением лица, его виски поблескивает темно-коричневым, отражая яркие всполохи ламп. Музыка клуба неприятно бьет по ушам. Малик на секунду отрывает глаза от стакана и пробегает взглядом по толпе, останавливаясь на Стайлсе. – Новая Джиа Каранджи*, – коротко бросает он. Луи кисло морщится. При Зейне быть кем-то другим, кем-то вежливым – верх глупости. Он снова находит взглядом Гарри Стайлса и старается впитать в себя каждую его деталь. Он чувствует себя папарацци. Или художником. Художником, который ищет вдохновение. – У нас с ним фотосессия на днях. Он от Gucci, – сухо поясняет Томлинсон. – Что можешь о нем сказать? Зейн задумывается и неопределенно пожимает плечами. Гарри окружают в небольшое кольцо, и он смеется, заражая остальных своим настроением. Люди смотрят на него зачарованно с огромным благоговением. Стайлс улыбается, улыбается, улыбается, дарит всем подряд свою улыбку, но глаза остаются все такими же пустыми. «Мальчик, улыбаться нужно в первую очередь глазами, ты слишком невнимательно слушал Тайру*», – про себя думает Луи. – Я не знаю его лично. Но говорят, он талантливый, подает надежды, – равнодушно отвечает Зейн. Однако через секунду его лицо озаряет усмешка. – Тебе он точно не понравится. Он очень своевольный. Стайлс наклоняется вперед к какому-то красивому мальчику, на их лицах играют фиолетовые отблески. Парень вдыхает в себя сигаретный дым и выпускает его прямо Гарри в приоткрытые губы. – Выскочка? Стайлс смеется и отходит чуть назад. – Нет, скорее.., – Зейн смотрит в сторону, пробуя слово на вкус, – скорее эпатажный. Луи хмыкает и ничего не говорит в ответ. Он снова кидает взгляд на Гарри, в попытке залезть в него глубже, до самого основания. Расскажи мне все свои секреты, мальчик. Гарри мило хихикает, зажимая рот рукой, и оглядывается. Их глаза встречаются, и Луи продолжает внимательно смотреть. Радужка Гарри оттенка темного миндаля, в ней сплетается глубокий виридан и ментол. Парень усмехается, и Луи понимает, почему у него такой стеклянный взгляд. Он под кайфом. Ну, это многое объясняет. Гарри не отрывает глаз от Луи. Его компания медленно разбавляется танцующими девушками и парнями, и он сам начинает расслабленно двигаться. Он улыбается с каким-то странным выражением, будто находя в Луи что-то особенное, заставляя его самого чувствовать себя неземным и прекрасным, втягивая в свою пучину. Так улыбаются сирены, когда утаскивают моряков на дно. Томлинсон посылает ему в ответ равнодушный взгляд и думает только о том, что неплохо бы было закурить. Луи для Гарри интересная игрушка, школьный проект, и Луи повидал слишком много смазливых мальчиков и девочек за годы своей работы фотографом, чтобы стать впечатленным. Или все же..? Гарри покачивает бедрами в такт музыки, черные широкие зрачки все так же впиваются в Томлинсона, смакуя каждую украденную у него эмоцию. Моргать не запрещено, мальчик. Он не замечает находящихся рядом людей, красиво извиваясь всем телом. Луи чувствует себя так, будто смотрит на приватный танец или вещь погорячее. В нем борются желания засмеяться и выйти на улицу, чтобы все-таки выкурить желанную сигарету. Но вместо этого он просто сидит. Сидит и наблюдает. Гарри извивается, как змея, разноцветные всполохи играют на его лице, делая из него мольберт для рисования или превращая во что-то космическое, абсолютно чужое и далекое, как свет звезд или сама бездна Вселенной, и Луи начинает невольно сравнивать его с горящей кометой. Кудрявые волосы уже давно разметались в разные стороны, совершенно игнорируя наличие банданы, но Гарри плевать. Свет падает на его макушку, и вокруг головы появляется нечеткий ореол, как кольца у Сатурна. Луи все также равнодушно смотрит. Однако в глубине души ему хочется взять камеру и навести ее на Стайлса, чтобы сделать пару фото. Может что-то и выйдет. Это то, что Луи и надо. Если Гарри будет таким же на съемке, то это определенно то, что надо. Гарри закрывает глаза, продолжая танцевать, и зрительный контакт резко обрывается. Первые несколько секунд Луи чувствует какое-то опустошение, будто его отвергли или отказали в первом поцелуе, но наваждение быстро проходит. Наваждение. Луи со всех сторон вертит это слово. Именно оно больше всего подходит Гарри. Оно было создано для него. Луи отворачивает голову, наклоняясь за своим стаканом с виски, и замечает внимательный взгляд Зейна. Похоже, он заметил их игру в гляделки. Выражение его лица становится немного любопытным, но между тем понимающим. – Ночь сегодня прекрасна, – выдает он, и Луи читает между строк: «Я все видел. Видел, как вы трахаете друг друга глазами». – Ага, – невнятно выдает Томлинсон, силой вкрапляя в тон безразличие. Зейн выглядит позабавленным. Гарри покидает танцпол под руку с каким-то парнем, и Луи все-таки закатывает глаза.*** *** ***
Второй раз в своей жизни Луи встречает Гарри Стайлса, когда врывается без стука в гримерную и видит его стоящим на коленях перед каким-то молоденьким стажером. На самом деле, смотреть на отсасывающего кому-то Гарри Стайлса не входило в планы Луи, но что поделать? В следующий раз он просто будет стучать. Парень-стажер кажется напуганным, он отталкивает голову Гарри и отшатывается. Луи искренне забавляет вся эта ситуация. Сам Стайлс выглядит так, будто это обычное дело – быть застуканным. Он без футболки, волосы растрепаны, щеки раскраснелись, а губы краснее вишен. Зрачки почти съели радужку, и Луи сомневается, что это последствия возбуждения. Томлинсон пересекает порог комнаты и с равнодушным выражением лица берет свой пиджак. Ему хочется бросить что-то колкое, что может довести ситуацию до состояния абсурда, но потерянное выражения лица стажера служит отличной причиной отступить. – Не забудь, что через час ты уже должен быть в студии, – бросает он и выходит. – Без опозданий.*** *** ***
Свет настроен. Камера стоит на своем месте. Луи ощущает такое знакомое ставшее привычным покалывание на кончиках пальцев. Он оглядывается на Зейна и слегка покачивает головой. — Жизнь бы отдал за сигарету, - устало говорит Малик. Луи достает пачку и протягивает, оставляя себе одну. – Тут нельзя курить, – с сомнением тянет Зейн. Луи уже зажег свою, кончик ярко мерцает. Малик поступает также. – Если нас выгонят, то я украшу твою машину всеми существующими матами, которые только смогу вспомнить. Томлинсон усмехается. – Не выгонят. – Это еще почему? Луи поправляет одной рукой челку и самодовольно улыбается. – Потому что я Луи Томлинсон. Зейн закатывает глаза. – Спасибо, что помогаешь не забыть об этом. Они подходят к открытому настежь окну и садятся на широкий подоконник. Все выглядит таким знакомым, уже давно въевшимся в кожу. Все та же камера, тот же Зейн, та же студия. Доказательства цикличности Вселенского времени – определенно, жизнь Луи. Он не против. Но сменившиеся декорации и повсюду снующие работники – новые лица, которые Луи точно не видел со времен фотосессии с Armani – становятся намеком на изменения. Жизнь циклична точно так же, как и изменчива. Луи затягивается и прикрывает глаза, закидывая голову. – Могу я попросить у вас сигарету? Незнакомый голос сбивает с толку и заставляет Луи проглотить столп дыма вместо того, чтобы выпустить, и он закашливается. Зейн – как всегда учтивый и очаровательный – насмешливо усмехается и никаким образом не пытается заполнить напряженную тишину, нарушаемую лишь предсмертными метаниями Томлинсона. Мудак. Луи поднимает глаза (грудная клетка все еще коллапсирует, превращая легкие Томлинсона в черную дыру) и замечает – да кто бы, блять, сомневался – Гарри Стайлса. Его глаза снова быстро закрываются, и он пытается выхаркать легкие из тела. Гарри стоит и, наверное, улыбается. Каким образом запретить Гарри Стайлса как человека? – Тут не курят, – отзывается Луи, повторяя слова Малика, его взгляд упирается на бледно-голубые перламутровые пуговицы. Луи находит момент, чтобы беззастенчиво рассмотреть Гарри с ног до головы. Он привык к такого рода анализу людей, и кого ебет, что Гарри Стайлс вовсе не человек? Его придирчивый взгляд проходится по каждой складке темно-синего пиджака, задерживается на белом кармане рубашки, продвигается к черным блестящим туфлям, в которые Луи мог бы разглядеть свое отражение при желании. Он выглядит привлекательно, завлекающее. Сексуально, но в меру сдержано. У него худощавое тело, как и у всех моделей, но Луи с удивлением замечает несколько тату под рукавами. И он уверен, что их даже больше, чем две или три. Он решает поднять глаза к лицу Стайлса, и его взгляд цепляется за жемчужное ожерелье, спрятанное под воротом. А вот это уже лишнее. Надо будет попросить снять. Даже если сам Гуччио Гуччи* восстанет из мертвых и станет драться за него, Луи останется непреклонен. Выглядит чересчур, и кадр будет слишком переполнен. Томлинсон все-таки добирается до лица Гарри и выгибает бровь, на секунду теряя нить происходящего. На нем тонкий слой макияжа, губы аккуратно подведены розовым карандашом, делая их более выраженными. Выше скул блестит хайлайтер, и Луи на секунду теряется. А не его ли это внутренний свет? Вдруг мальчики с Марса блестят, как новогодние лампочки? Ему хочется протянуть руку и схватить Гарри за подбородок, притягивая лицо ближе, чтобы рассмотреть его еще внимательнее, фиксируя каждый сантиметр. Если бы Луи просили сказать что-то одно, только одно слово о Гарри, это, без сомнения, стало бы: «Сногсшибательно». И он уже знает, что делать на фотосъемке. Да, у него уже были идеи, обговоренные с Gucci, но ведь маленькая импровизация не помешает? Гарри хмурится, но выглядит все также дружелюбно. Улыбка озаряет его лицо, как будто Луи только что подарил ему самый лучший подарок, а не отказал в сигарете. Ему явно нравится изучающий, настороженный взгляд Луи, и Томлинсону хочется его ударить или потянуть за ожерелье. – Ладно, – он растягивает, почти пропевает это слово, закусывая губу. – Кстати, хотел бы извиниться перед вами, сэр, за ту сцену, что вы лицезрели часом ранее. Я не хотел никого побеспокоить, сожалею. Зейн с ошалелым лицом поворачивается к Луи, отчаянно стараясь не засмеяться, и одними губами произносит: «Сэр?» Томлинсон пытается сохранить невозмутимое выражение лица, но блять серьезно? Он даже не знает, что именно ставит в тупик – приторная, почти даже искренняя вежливость Стайлса, его обращение к нему (Сэр? Они в девятнадцатом веке?) или простая бесцеремонность Гарри. Луи был воспитан с пониманием термина «личное пространство», а вот Гарри, похоже, напрочь забыли объяснить, что это такое. Он так и стоит ближе, чем стоял бы обычный человек, слегка качаясь на носках, и смотрит прямо Луи в глаза. – Извиниться? – тупо переспрашивает он. – За то, что я застал тебя, стоящим на коленях и почти делающим минет? – Луи не знает, что заставляет его говорить такие грубые вещи, да еще и в присутствии Зейна, но – блять – Гарри вынуждает его. Правда. Ему хочется понять, что внутри его черепной коробки, что скрывается за этой простотой и наркотическим бесстрастием. Он чувствует себя священником, нарушающим тайну исповеди, или врачом, треплющимся с кем-то о диагнозе пациента, и это ужасно. Но что-то темное в нем бунтует и заглушает совесть. Ему хочется бросить Гарри вызов, спровоцировать его. Пока Зейн ловит мысленный инсульт, Гарри вертит кольцо на пальце и выглядит, как самый спокойный человек на планете. – Да, – просто говорит он, все так же внимательно вглядываясь в глаза Луи. Он кажется ему ожившей картиной, ненастоящим персонажем истории, чей-то выдумкой. Немыслимо. – Без проблем, – отвечает Луи. Он молится, чтобы Гарри рассмеялся, говоря, что все, что сейчас происходит – недоразумение, или что их всех скрывает скрытая камера, и превратился в нормального человека, а не в то существо с другой планеты, которым кажется. Его кожа – прах космической пыли, а глаза – сверхновая. Гарри разворачивается и исчезает за одной из дверей. Луи не может понять, что чувствует. Зейн смотрит на него с вопросом во взгляде, но молчит. Луи ему благодарен. Проходит пара тягучих, как патока, минут. – Он словно блаженный, знаешь, – выдает Зейн. Луи морщится. Гарри Стайлс не святой и в нем нет ничего божественного, он порождение аккреции*. Он самая большая астрономическая единица, и Луи уже знает, как заставить его сиять. – Он просто под наркотой.*** *** ***
Луи ненавидит, когда в студии помимо него, и моделей находится кто-то еще, поэтому он просит всех визажистов, модельеров и их помощников покинуть помещение. Зейн помогает ему настроить аппаратуру, расставить все так, как просит Луи, и тоже уходит, но в другое крыло здания – там тоже проходит фотосессия, и его настоятельно просили прийти. Если бы голова Луи не была переполнена хаотично-мечущимися мыслями, он бы разозлился. Он воспринимает уход Зейна, как облегчение, потому что находиться рядом с Гарри Стайлсом в присутствии Малика – что-то сродни атомному взрыву. Никогда не знаешь, что на уме у этого парня. Свет падает так, как надо, отчего глаза Гарри кажутся черными дырами. Его скулы прорезаются ярче, щеки кажутся впалыми и болезненно-худыми, а взгляд безумным. В воздухе неуловимо пахнет странными древесными духами и травкой. Чем больше Луи вдыхает и выдыхает, тем больше ему кажется, что курил перед съемкой он сам, а не Гарри. Стайлс выглядит безмятежно и легко, как будто все, что происходит, – отблески другой реальности. Луи фотографирует. Ему всегда нравился процесс. Когда ты запечатлеваешь момент, впечатывая его на камеру, а потом на бумагу, то разве ты не всемогущ? Он щелкает еще и еще и чувствует себя на вершине мира. Гарри двигается плавно, слушает наставления фотографа и парит над землей, даже не пытаясь сфокусировать взгляд на чем-то конкретном. Луи видел сотни моделей, сотни мужчин, женщин и не только, которые были привлекательнее Гарри. У которых были более выразительные глаза и острые подбородки, у которых были более изящные и степенные походки, которые улыбались ярче солнца. Но есть в Гарри что-то такое… Что-то, что заставляет зацепить на нем свой взгляд и долго не отводить глаза. Луи чувствует себя завороженным и разочарованным одновременно. Что если все, что он видит в Гарри, это действие наркотиков? Кто он без них? Просто человек? Луи меняет цвет ламп, настраивая его под оттенок локации. Голубой сменяется красным. Гарри хихикает, прикрывая губы рукой. – Что смешного? – спрашивает Луи, поднимая на него глаза. – Ничего, –отзывается Гарри. Луи насмешливо приподнимает бровь и никак это не комментирует, пытаясь по новой настроить камеру. – Это как эффект Доплера. Луи хмурится и опять смотрит на Гарри, отрываясь от дела. – Что? Гарри снова хихикает. – Это как эффект Доплера, – повторяет он. – Изменение частоты колебаний или длины волн, воспринимаемых наблюдателем, вследствие движения источника волн и наблюдателя относительно друг друга. Если источник удаляется от наблюдателя, то такой эффект называют «красным смещением», а если приближается, то «голубым». Его голос звучит хрипло и тихо, и у Луи возникает настойчивое желание найти то жемчужное ожерелье, снова надеть его на шею Гарри и тянуть до тех пор, пока его голос не станет еще более хриплым и тяжелым. Он пытается дышать и не обращать внимание на кровь, приливающую к паху. Гарри смотрит на него в упор. – Голубой, – шепчет он и делает шаг, становясь чуть ли не вплотную к Луи. У Томлинсона перехватывает дыхание, и подрагивают руки. – Красный, – говорит он еще тише и делает шаг назад. У него на лице играет безумная усмешка, как будто он играет с Луи. Томлинсон смотрит на него и не может понять, что происходит в его голове. Единственное, что Луи знает – это то, что Гарри Стайлс без наркотиков это что-то смахивающее на гения. Поэтому первостепенное разочарование сходит вместе с сомнениями. Как он только мог подумать, что Гарри обычный человек? – У меня есть идея, – медленно говорит Луи. – Мы не обговаривали ее с твоими менеджерами, так что я не совсем имею право ее выдвигать. Но мне она кажется хорошей. Гарри задумчиво морщится и улыбается. – Что за идея?*** *** ***
Если Гарри Стайлс в синем бархатном костюме выглядел хорошо и привлекал Луи, как бабочку на цветок, то этот Гарри Стайлс, стоящий в одних телесных тонких трусах и колготках в сеточку, – что-то невероятное. У него много тату, как Луи и предполагал, и по каждой из них ему хочется провести рукой. Он дива. Луи прокашливается и отводит глаза, указывая ему на кресло. – Что мне нужно делать? – спрашивает Гарри. – Просто быть собой, – отвечает Луи. На самом деле, ему хочется сказать: «Будь таким же диким и чужим, тем, кого ты топишь в наркотиках, стань частицей, атомом, молекулой, чем угодно, порази меня». Но Гарри и есть все те несказанные вещи. Луи точно это знает. Гарри тоже. Поэтому Луи молчит и смотрит, как Стайлс усаживается на кресло. Он движется медленно и тягуче, и Луи фотографирует, тратя кадры на любую меняющуюся эмоцию на лице Гарри. Воздух заряжен чем-то непонятным, чем-то интимным, и расстояние между ними буквально искрит от напряжения. Гарри ухмыляется и поднимает вверх руки, Луи делает очередной снимок. Стайлс знает, насколько он притягательный. – У тебя волосы сбились, поправь, – комментирует Луи, стараясь звучать равнодушно. Гарри насмешливо улыбается. – Я только все испорчу. А стилисты ушли по твоей вине, поэтому тебе и поправлять, – говорит он, закусывая губу. С этим макияжем и открытой грудью он похож на невинную статуэтку и страшного обольстителя одновременно. Его внутренний запах энергии синтезирует столько сексуальной силы, что Луи сносит с ног, как от морской волны. Да, блять, Стайлс. Он с недовольным видом подходит к Гарри и наклоняется чуть вперед, проводя руками по волосам. Стайлс не двигается, но его глаза мечутся, а губы слегка ухмыляются. Мальчик, я уже понял, что ты сделан из межзвездной пыли, хватит так смотреть. В его расширенных зрачках отражается свет ламп, и Луи готов поклясться, что на самом деле это звезды. И вместо того, чтобы отойти и приняться за работу, Луи запускает пальцы еще глубже в волосы Гарри, хватаясь за несколько прядей и с силой оттягивая голову назад, отчего Стайлс раскрывает рот и закрывает глаза, и Томлинсон наклоняется в поиске поцелуя. Гарри на вкус, как вишня. Луи проводит ладонью по его лицу и стирает дорожку хайлайтера, размазывая ее по груди Гарри, заставляя ее сиять лунным светом. Гарри ухмыляется и стонет ему в рот. Луи усаживается верхом и чуть ли не с ненавистью впивается в плечи Гарри. Он так зол и так возбужден. Планеты переходят на третью космическую скорость и движутся в каком-то немыслимом направлении, когда Гарри размыкает поцелуй и губами изучает шею Луи. Томлинсон хрипло дышит и стягивает с себя футболку. Он думает о том, что антропный принцип* – полная чушь. Как свойства Вселенной именно таковы, какие есть, и почему не существовало бы людей, если бы в один момент, что-то пошло бы не так, когда под Луи находится подтверждение того, что Вселенная – это всего лишь игрушка, которая не меняет своих свойств? Гарри задыхается и стягивает с Луи штаны, заставляя его встать. Томлинсон поднимается и сам сдергивает их с себя, не давая Гарри прикоснуться, ведь он уже как оголенный провод. Луи белый кролик*, и время летит так быстро. Гарри выцеловывает каждый сантиметр кожи Луи, пальцами поддевая резинку боксеров и просовывая туда руку. Томлинсон убивает в себе стон и стоит, поджав пальцы на ноге, удерживаемый только пальцами Гарри, вцепившимися ему в ягодицы, и силой притяжения. Гарри скользит носом по кусочку кожи под пупком и высовывает язык. Одновременно с этим одна его рука находит его член и начинает медленное и ленивое движение вверх-вниз. Мальчик, прекрати дразниться. Луи запускает руку ему в волосы и тянет, слушая громкие стоны Гарри. Сюрприз, Луи, этот мальчик любит боль. Пальцы Гарри проходятся по головке члена, и Томлинсон с шипением втягивает воздух. Стайлс с самодовольством смотрит на его реакцию и сдергивает одним резким движением боксеры с бедер. Они падают на лодыжки, но всем плевать. Гарри тянется к Луи и берет его член в рот. Иисусе. Томлинсон громко стонет, и благодарит свою ненависть к нахождению кого-то в студии помимо него и моделей. Гарри берет член глубже и начинает сосать, и Луи видит созвездия под закрытыми веками. Стайлс смотрит снизу вверх с каким-то любопытством и насмешкой, как будто играя в игру: «Что будет дальше, и какая будет реакция Луи?» Луи почти с ненавистью смотрит в ответ. Прекрати превращать меня в желе, мальчик. Он хватает Гарри за подбородок и замечает смазанную помаду. Стайлс выпускает его член изо рта, и Луи проводит пальцем по его губам, размазывая косметику еще сильнее. – Луи, Луи, – тихо шепчет Гарри, и чтобы заглушить хриплость его голоса, Томлинсон вводит пальцы ему в рот. Он не выглядит потрясенным, как будто именно этого и добивался. Вид впалых щек и безумного взгляда синтезируют в Луи какую-то животную дикость, и он выпускает пальцы из его раскрытого рта, и рывком сдергивает модель с кресла. Гарри поднимается и стоит, возвышаясь над Томлинсоном, смотря на него с обожанием и любопытством и одновременно тяжело дыша. Луи сам не знает, что хочет, его движения хаотичные и почти агрессивные. Гарри берется за резинку от колготок и соблазнительно тянет вверх. – В моем кармане пиджака, – выдыхает он и тянется за поцелуем. – Что? – задыхается Луи. Гарри стонет в рот. – Презервативы и смазка. В моем кармане, – поясняет он, головой указывая на валяющийся на столике пиджак. – Да ты, блять, серьезно, – произносит Луи, чувствуя, как зубы Гарри смыкаются у него на шее. – Я всегда готов. Как бойскаут. Луи чувствует пульсацию по всему телу. Он берет Гарри за талию, и они делают синхронный шаг к столу, как будто танцуя. Гарри неустанно шарит по всему его телу руками и губами, касаясь эрогенных зон и оставляя везде засосы. Член Луи упирается ему в бедро, создавая дополнительное трение. Он шарит ладонью по карману пиджака, трясущимися руками пытаясь надеть на себя презерватив и открыть пакетик с лубрикантом. Гарри, естественно, только ухмыляется и даже не пробует помочь. Луи раздраженно выдыхает и тянется вперед, кусая модель за нижнюю губу. Он тихо хихикает и проталкивает язык Луи в рот. Миленько. Луи стаскивает с него колготки вместе с трусами, немного разрывая ткань. На столе что-то лежит, но – плевать – он быстрым движением скидывает все вниз и сажает Гарри. Тот несильно ударяется затылком о стену и раздвигает ноги. Позволяя Луи приблизиться. Луи смотрит на его вздымающуюся грудь и хочет коснуться языком каждой вздутой венки. По шее бегут дорожки пота, и Луи проводит по ним рукой, слегка сжимая кожу. Гарри облизывает губу и обхватывает его за талию ногами. Луи смотрит на него потемневшим взглядом и без предупреждения вводит смазанный смазкой палец. Гарри протяжно стонет, и шепчет что-то несуразное, похожее на: «Не смей останавливаться». После того как Луи ввел уже третий палец, Гарри выглядит обезумевшим. Он старается глубоко дышать и не стонать каждые две секунды. Луи смотрит на него и понимает, какой же он разрушенный. Он уже не выглядит таким спокойным и беспечным, как раньше, и Луи упивается его состоянием, впитывая в себя, словно в губку, все происходящее. Гарри Стайлс – ненастоящий. Луи оставляет смазанный поцелуй на щеке Гарри и прислоняется к его лбу, входя в него. Гарри откидывает голову назад и выгибается дугой, хватаясь за плечи Луи. – Все в порядке? – обеспокоенно спрашивает фотограф. Гарри рвано дышит. - Да, блять, да. Продолжай. Я скажу, если что-то не так, – бормочет он. – Это лучше, чем употреблять, знаешь. Луи хмыкает. – Поверю на слово. Поначалу он двигается медленно и аккуратно, но потом, когда Гарри привыкает, он увеличивает темп. Гарри громко восторженно скулит и распахивает глаза – похоже, он задел простату. Стайлс впивается ему в губы с новым поцелуем, и Луи видит третье измерение, вбиваясь в него с новой силой. Гарри снова его кусает. – У тебя кинк на укусы? – хрипит Луи. Гарри проводит языком у него за ухом. – Да. Мое второе имя Эдвард. Я как Эдвард Каллен, – отвечает он. – Самая ужасная шутка в моей жизни, – говорит Луи, начиная улыбаться. – Ну, ты же смеешься, так что, какая разница? Луи заходится в хриплом смехе и чувствует, как низ живота приятно тянет. Он хватается за спину Гарри, притягивая к себе его еще ближе, и они слипаются в одно целое, как кусочки пластилина. Он обхватывает одной рукой член Гарри, и быстрыми движениями начинает водить по нему. Гарри снова задыхается. Хайлайтер красиво блестит по всему телу, и Луи забывает, где начинается реальность и заканчивается фантазия, думая о том, что Стайлс следствие сверхновой. Дрожь одновременно проходит по их телам, и Луи ловит сачком падающие звезды, блестящие на зрачках Гарри. Они кончают с протяжными стонами, и замирают, вплетаясь один в другого руками. Гарри опускает голову фотографу на плечо, и его кудри волнами падают на его лицо, щекоча щеку Луи. – Я предпочитаю Карлайла, если ты хочешь знать, – говорит Томлинсон, гладя Гарри по спине. Гарри усмехается и снова кусает его плечо. Луи чувствует, как тяжело вздымается его грудная клетка. Томлинсон теряется в пространстве, вдыхая терпкий аромат волос Стайлса. Их губы снова сливаются в поцелуе, но он уже более спокойный и нежный, и Луи улавливает в нем четкое: «Спасибо.» – Я учту, – говорит Гарри и пальцами касается его щеки.