I.
«Для такого задания это нам не понадобится, но если ожидаешь только одну-двух жертв, можно накинуть ей на голову мешок, потуже затянуть его и добить».
Это было единственным напутствием мастера Ферила, учителя и друга семьи, перед безвозвратным внесением нового имени в список добровольцев на блуждание в топкой грязи. Порой Одрилу казалось, что даэдра над ним смеются: иначе пристрастие своей судьбы к разного рода отрицаниям он объяснить не мог. Маска кожи нетча неприятно липла к лицу, мешая полноценно вдыхать спертый пещерный воздух, но все равно пропускала запах горящей плоти. Силуэты товарищей в окулярах шлема деморфировались и вытягивались, напоминая даэдротов из четырнадцатого урока Вивека; но тусклый свет огненной магии давал понять, что там, в десяти шагах, горят еретики. По крайней мере, каждому редоранцу из отряда хорошо платил Дом, да и работенка считалась почетной — так что можно было и потерпеть. Впереди нечто вырвалось и побежало куда-то вбок; телваннийский колдун еле слышно выматерился. Ронтил рядом вздрогнул, и Одрил мог бы посмеяться над этим скрибом пугливым, если б сам так не боялся. Всю информацию о корпрусе тщательно цензурировал Храм, чтобы «избежать паники» и «помешать распространению ложных наветов на святой Трибунал»; многие уже отправились постигать правду высоко над Аскадией. Дома лежали пуды вредозобника и соленого риса от заботливой тетушки Морин. Сам Одрил лишь носил повязку на лицо, тихо удивляясь: кашицу из вредозобника сама тетя никогда терпеть не могла. От бытовых дум отвлек зычный голос мастера. — Одрил, скамп тебя побери, ты о чем задумался? Ты, ты, с’вит лопоухий! Быстро сюда! Пришлось выйти из цепочки под удивленные взгляды — все же, не у каждого командир отряда в названых дядьках. Ну, как, «командир» — были тут и кена Дарелот из коричневых, и хмурый храмовник в закрытом шлеме, даже целитель имперский затесался. А щеголь из Хлаалу сидел наверху, как бы отвечая за снабжение… — Одрил, раздери меня Молаг Бал! Как задумается, так сразу и глухой, и слепой! Есть у тебя мешок? Мешок был. Желания использвать не было. — Так бери его в руки и бегом за носатым, как я тебя и учил. Чего вылупился? Марш!II.
Воздуха не хватало, защитная одежда мешала двигаться, под ногами противно хлюпала застоялая вода. Впереди показалась искорюченная тень. Одрил призвал Вивека про себя — а потом ускорился, раскрыл мешок и надел его уроду на голову, подопнув под задницу напоследок. Существо упало, и Одрил затянул завязки мешка. Оно забарахталось, да как-то вяло — наверняка пламенем досталось. Пока тварь не очухалась, Одрил уселся на нее верхом и быстрым захватом свернул шею, словно старому индрику на Новую Жизнь. Чуть погодя он понял для себя две вещи. Хотя, наверное, даже три: во-первых, слишком уж он много думает. Во-вторых, тварь глухо вскрикнула и вскричала что-то похожее на «пощади». Храм говорил, что корпрусные рабы уже не являются мерами и похожи на бешеных моровых алитов… но почему-то казалось, что только что Одрил убил мера (мерку?), и убил, словно скот. И, в-третьих, подобной тварью будет он сам, случись хоть что с его кожаным доспехом. Храм говорил, что заболевают только слабые верой — но разве его кузина, что чтила Вивека больше родителей, была такой, прежде чем сгинуть в Корпрусариуме? Руки тряслись, и Одрил хотел уже слезть с туши, но тут он понял… …что пока он думал, острые когти прорвали мешковину и схватили его за запястья. Когти твари, которой он вывернул лицо на спину. Твари, у которой не билось сердце. Ткань натянулась на месте дыр ее рта и… того, что было глазами когда-то. — ОН не бросает нас в беде. ЕГО Сердце работает за всех нас. А ваши лживые, слабые боги — разве они спасут вас? Разве они вознесут вас всех на Башню? — Ты… ты мертв. Мертва. Мертво! — пролепетал Одрил. Хватка была чересчур крепкой. — Мы все причастились ЕГО Крови, ЕГО Плоти, ЕГО Музыки. ОН вышел за пределы Колеса, ОН прошел сквозь сон и сам стал Спящим. МЫ видим его сны — нет Смерти вне Снорукава, нет Конца. — Больная… Больная образина! Убери руки, убери-и-и!!! — Разве больны МЫ, Знающие Правду, Слышащие Песнь? Трехглавая ложь, смешанная с кровью н’вахов, течет по венам вашим, отравляя вас; то, что зовете вы болезнью, есть лекарство, МЫ вылечим вас, больных детей лжеверы, не будет больше мора, не будет болезни, не будет смерти! Услышь мир новый, Одрил Андарис! Бритвенно-острые когти, покрытые подсохшей слизью, врезались глубоко в плоть сквозь кожу перчаток.III.
Когда Ронтил вернулся в лагерь, Одрил уже был там — сидел на бревне, как обычно странный и задумчивый. Он пытался построить башенку из камней, но мокрые камни скользили и падали. — Ты чего к Ферилу не вернулся? Да тебя все обыскались! Одрил поднял голову. Его глаза слабо блестели в тусклом свете пещеры. — Ронтил… скажи. Почему мы их убиваем? Почему не хотим выслушать? — спросил он тихо. — Ну, — Ронтил почесал затылок, — они от боли сходят с ума, лепечут чушь. Милосердие это, да зараза не распространяется. Сама Альмалексия велит их убивать, значит, правильно все. — Ты не понимаешь! Они не хотят нам зла. Они все понимают… да Садрин сама мне рассказала! — Какая еще Садрин, Одрил?! — …они свет несут, прозрение! Правду! Нам лгали, понимаешь, если принять чуму, ни смерти не будет, ни бедности!.. — Одрил, тебя трясет… даэдротово семя, да у тебя гной из глаз течет! — …мы все на Башню взойдем, на Костях Земли спляшем, Сердцем думать будем! Так будет лучше.! На голову Одрила приземлился мешок, и отравленная кровь толчками полилась в костер. Тело накренилось и кулем батата упало с бревна. Ферил Арано, советник Редоран, медленно оседал на пол, выронив фамильный кинжал. По фоядам и дорогам Вварденфелла стекала слезами Шестого Дома чума, разлагая плоть и отравляя умы; облако ядовитых грез поднялось над Ресдайном пылевой бурей, и из пепла древних сказаний выходили двуликие химеры. Под сводами пещеры Илуниби не светили ни луны, ни звезды; данмеры жгли павших в неравном бою товарищей, не делая в полумраке различий по цвету домов.