Пока никто не видит, Малфой

Я тебя так ненавижу. Я осознал это в тот же момент, когда на далёком первом курсе твоя лохматая голова просунулась в моё купе Хогвартс-Экспресса. Я сразу учуял в тебе грязнокровку, хотя, очевидно, ещё не мог знать об этом наверняка. Ты окинула взглядом свысока всех сидящих, но почему-то задержала его именно на мне. — А вы не видели жабу? — непринуждённо спросила ты, не отрывая от меня своих глаз цвета молочного шоколада. Да-да, я так и подумал тогда. Молочного, мать его, шоколада. Самого чуть не вывернуло от собственной слащавости. — Мальчик по имени Невилл потерял жабу! — настойчиво повторила ты и продолжила смотреть так выжидающе, будто у нас тут был приют для чёртовых земноводных. Я вдруг почувствовал злость от того, что ты вот так вот врываешься в вагон, где сидят чистокровные волшебники, да ещё и смотришь, нет, не смотришь, просто откровенно пялишься на меня. На Драко Малфоя. Малфоя, ты слышишь, грязнокровка? Как там дальше было? Ах, да. — Да не видели мы никакую жабу! — совершенно не аристократично рявкнул я, просто чтобы ты перестала на меня смотреть и избавила моих друзей от своего нечистокровного общества. Ты гордо хмыкнула, повернулась спиной и ушла, даже не предприняв попытки нагрубить в ответ. Даже дверь в купе не закрыв. Меня в тот момент ужасно взбесила твоя идеальная осанка, твои нагло расправленные плечи, всем видом показывающие, как сильно тебя не задели мои слова. А ещё меня взбесило твоё исключительное умение доводить меня до белого каления всего парочкой непосредственных фраз.  — А вы не видели жабу? Невилл потерял жабу! — донёсся до меня твой раздражающий голос. — Нет, извини, — ответили тебе тогда. — Может, тебе помочь? — Ой, это было бы очень любезно с вашей стороны. Меня, кстати, зовут Гермиона Грейнджер. Я встал и с силой захлопнул дверь, чтобы не слышать твоё глупое щебетание с новыми знакомыми. Знаешь, я уже тогда решил, что мы будем врагами. А что ты подумала обо мне в день нашей первой встречи, а, Грейнджер? Я убеждаю себя каждый день, каждую бессонную ночь в том, что и в твою память намертво впечатался наш первый разговор. Тебе тоже хватило одного этого взгляда, чтобы понять, как нам будет не плевать друг на друга. Ты, наверняка, сразу выбрала стратегию, ведь так? Просто ненавидеть – это же слишком скучно, гораздо веселее ломать человека изнутри, правда? Ты такая жестокая, Грейнджер. Моя жестокость и рядом не стояла. Тебя определили на Гриффиндор, и за это я тоже тебя ненавижу. Какое для тебя, грязнокровки, имело значение название факультета? Можно подумать, твои родители, подобно моим, с детства убеждали тебя, что на свете существует один-единственный правильный выбор. На самом деле, я даже сам понимаю, как по-идиотски злиться на тебя за это. Но я всё равно злюсь, что ты не попросила Шляпу распределить тебя на Слизерин. Поверь, дорогая, с каждым годом я всё больше убеждался в том, что тебе у нас самое место. Ты стала ходить с Поттером и Уизли. Или это они стали таскаться за тобой, я не знаю. Мне казалось, что ты делаешь всё, лишь бы я ненавидел вашу троицу всё сильнее и сильнее. И знаешь что? У тебя получалось, маленькая манипуляторша. Я изводил себя, а ты даже не смотрела в мою сторону. Я словно был пустым местом для тебя. Теперь, когда я смотрю на это после стольких лет, я наполняюсь уверенностью в том, что это был твой план. Тебе просто нравилось смеяться надо мной. И ты продолжаешь делать это, бессердечная ты сволочь. А потом мы вдруг начали друг друга откровенно презирать, и это был самый счастливый период в моей жизни. Скажу честно, я до сих пор уверен, что это самое искреннее, что вообще могло произойти между нами. Я с таким воодушевлением слушал, как ты оскорбляешь меня, с таким наслаждением смотрел, как горят ярким пламенем твои глаза от одного небрежного упоминания слова «грязнокровка», что в один момент я думал, будто ссориться каждый день — это наша с тобой базовая потребность. А в другой момент, я позволил себе думать, что это может что-то значить. Почему ты заставила меня так думать? Ещё я ненавидел тебя за то, что ты грязнокровка. Иногда, когда я начинал размышлять об этом, мне хотелось открыть окно и долго-долго орать в него, чтобы успокоиться. Вот зачем ты родилась грязнокровкой, Грейнджер? Всё могло бы быть иначе, если бы ты была такой как я. Нормальной. Чистокровной. Волшебницей. Мы бы сели вдвоём в Хогвартс-Экспресс, а потом к нам бы пришли наши общие друзья. Ты бы знала их всё детство, как и я. Мы бы общались и ели сладости. Ты бы смеялась своим звонким девчачьим смехом, а я позволил бы тебе смотреть на меня своими карими — да к черту! — шоколадными глазами, сколько влезет. И ты бы уж точно не стала водиться с такими отбросами, как Уизли и Поттер. Но ты не со мной, не я слушал твой смех и видел твою улыбку. Ты всё отдала этим двум гриффиндорцам, оставив мне лишь холодное презрение. Если бы ты родилась чистокровной, ты была бы аристократкой, Гермиона, ты была бы лучшей аристократкой из всех, что мне довелось повстречать. Но ты не аристократка. Ты — грязнокровка, ползающая во внимании всякого низкосортного дерьма вроде твоих друзей. И, чёрт, мне так обидно от этого. Ты ужасная, Грейнджер, просто несносная. И ты знаешь это. Ты гордишься этим. И я влюбился. Я тебе так ни разу и не сказал, вроде. Смешно, да? Столько между нами было, а я даже ни разу не сказал, что влюбился в тебя. Ты сейчас сидишь и слушаешь это, а на твоём лице ни один мускул не дрогнул. Ну так я могу ещё раз повторить, только тебе это даром не нужно. Ты давно уже поняла, что я в твоём распоряжении. Ты же не тупая, Грейнджер, любишь до всего доходить сама. А до тебя дошло, почему я влюбился именно в тебя? Дошло, конечно. До тебя дошло даже раньше, чем до меня. Ты просто не моя, а я очень-очень злюсь, когда что-то заведомо не будет мне принадлежать. Я же, как там про меня говорят, избалованный. Что ты там пытаешься мне сказать? Из-за твоей тряпки во рту ничего не понимаю. А, говоришь, что я мудак. Это и без тебя ясно. Только попробуй ещё раз меня перебить. Я и так слишком долго молчал. А ты помнишь, что было на третьем курсе? Как я сходил по тебе с ума, бегал за тобой, оскорблял, лишь бы ты бросила хотя бы одно слово в мою сторону, простого «отвали» хватало, чтобы утолить мой голод по тебе. Но ненадолго. Мне так хотелось хоть раз завладеть твоим вниманием больше, чем на пару минут. Ты же знала, Грейнджер? Поттеру и Уизли, двум твоим пустоголовым баранам, конечно, и в голову не приходило, что маглоненавистник Малфой чуть глубже, чем они привыкли думать. Но ты понимала. И ты дала мне пощёчину. Я уже даже не вспомню из-за чего, какой-то глупой шутки про Клювокрыла, которую я и бросил-то, лишь чтобы ты разозлилась. Знаешь, ты умеешь удивить. Вот я и стоял тогда, как полный дурак, со следом твоей ладони на щеке. Униженный и совершенно счастливый тем, что ты, наконец, вышла из себя. Может, я псих, но если бы ты ударила меня ещё раз, я бы рассмеялся. Только вот ничего не изменилось после этого. Разве что ты стала ещё сильнее игнорировать мои знаки внимания. Этот твой игнор, твоя хитрая, идеально продуманная игра. Чем больше ты не обращала на меня внимание, тем сильнее пошатывалось моё самомнение, и тем больше я хотел тебя, Грейнджер. Ты знала это, вот что меня бесит. А потом был бал на четвертом курсе. Я тебя не позвал, да. Не потому что не хотел. Нет. Ещё как хотел. Просто не желал давать тебе очередную возможность растоптать меня. А ты же ждала, Грейнджер? Наверняка даже текст отказа заранее отрепетировала. Ты же у меня такая ответственная, никогда не приходишь неподготовленная. А я не позвал. Думал, что, наконец, утру тебе твой очаровательный носик, когда заявлюсь с подружкой, а ты придёшь под ручку с Долгопупсом. Это была бы победа, моя первая победа над тобой, Грейнджер. Но ты и тут меня обыграла. Хочешь услышать? Я был готов разодрать себе глотку за то, что не сделал всё, чтобы ты была со мной в тот день. А ты танцевала с Виктором Крамом, знаменитым игроком в квиддич, да ещё и ловцом. Просто по всем пунктам галочки. Как же хорошо я помню тебя в тот день. Такая красивая, воздушная и нежная, просто невероятно. Все смотрели на тебя, а я желал, чтобы у них всех глаза из глазниц повытекали. Терпеть не могу, когда кто-то, кроме меня, любуется тобой, понимаешь? Понимаешь?! Да на кой Мерлин я тут вообще с тобой разговариваю? Может, ну тебя к чёрту? ...Нет, я убью себя, если не закончу. А помнишь, что произошло после того злосчастного бала? Помнишь-помнишь, дорогая. Не надо так смущаться, мне хочется, чтобы ты смотрела мне в глаза. Ты же гриффиндорка, отважная гриффиндорка, в конце концов. А теперь трусишь просто взглянуть на меня. Я до сих пор не могу понять, ненавижу я тебя за тот вечер или люблю. Я только что вслух сказал, что «люблю»? Значит пусть так, мне уже всё равно. Люблю. Даже непривычно немного это произносить. Я до сих пор не понимаю, как в твою безумную голову могло прийти такое. Что двигало такой рассудительной и правильной девчонкой, что она сорвалась с цепи и кинулась за тем, кого всей душой должна была ненавидеть? Что было на твоём уме, Грейнджер, когда ты целовала меня и шептала: «Пока никто не видит, Малфой»? Твоё горячее дыхание обжигало меня. Мои руки скользили по твоей талии, и ты не противилась этому. Я прижимал тебя всё ближе к себе, а ты хваталась за меня так, словно я был всем, в чём ты нуждалась. Честное слово, до сих пор ночами снится. Мы на секунду оторвались друг от друга, но тут же снова слились в поцелуе. Все наши тайные желания стали явными. Желания, да. Они переполняли наши тела, разрывали сердца, уничтожали землю под ногами и несли вверх. Мир вокруг мерк, когда мы касались друг друга. Тебя кто-нибудь целовал после этого вот так? Неужели Рон Уизли может заставить тебя испытывать хоть что-то подобное? Твой голос. Такой нежный и грубый в одно и то же время. Твои тонкие пальцы, яро сжимающие мой галстук. Твои губы, такие желанные, такие запретные, касающиеся моей щеки, моей шеи, оставляющие всюду следы помады. Ты, кстати, вообще когда-нибудь раньше пользовалась помадой? Я не замечал. Но это я так, потом уже задумался. А тогда мне было безразлично всё в этом мире. Я захлебнулся в своей бушующей страсти, так долго подавляемой, но наконец прорвавшейся наружу, в своей надежде, прежде такой робкой, но в тот миг переполняющей моё тело. Какой же идиот. Я решил, что ты моя. В тебе было столько огня в тот день, что я не успевал дышать, пока ты целовала меня. И я был так счастлив, что ты со мной. Не с Крамом, не с Поттером и Уизли, не с твоими проклятыми учебниками, а со мной, Драко Малфоем. С тем Драко Малфоем, на которого ты, на протяжении нескольких лет со дня знакомства, смотрела лишь с отвращением, хотя знала, что он по тебе с ума сходит. А потом тебе самой снесло крышу. Я клянусь, в тот день я был готов сделать для тебя всё, всё для нас. Я бы даже не раздумывал, если бы мне сказали вырвать своё сердце и отдать тебе. Хотя порой мне начинает казаться, что я так и сделал. Мой отец смеялся бы мне в лицо, если бы узнал, как его единственного сына, наследника, охмурила грязнокровка. Нет, не просто охмурила. Ты буквально поставила меня на колени перед собой, я готов был отдать себя в твоё распоряжение, только бы ты оставалась со мной. Поверь мне, Грейнджер, тогда я напрочь забыл о чистоте твоей крови. О том, какие мы разные и как невозможны, на самом-то деле, наши чувства. Имело значение только то, что я впервые в своей жалкой жизни почувствовал, что хочу что-то сделать не ради себя. А теперь ответь мне, Грейнджер. Зачем? Зачем ты сотворила это со мной? Ты знала, что я не устою, что я окончательно потеряю голову, когда ты окажешься так близко. И ты всё равно прибежала, дала мне надежду, а потом разбила её. Вдребезги. Ты хотя бы понимаешь, что ты со мной сделала тогда? Стояла передо мной, с растрепавшейся причёской, смазанной помадой, заглядывала в мои глаза. А потом просто произнесла. Прости, это была ошибка. Леденящим жгутом скрутило желудок. Мне всегда казалось бредовым выражение «как громом потрясло». Звучит как полная чушь. Но после твоих слов меня действительно как громом потрясло. Как ты могла назвать это ошибкой? Мой калейдоскоп эмоций, ощущений и чувств. Как ты могла сделать со мной всё это, позволить мне стать, наконец, твоим. Позволить мне перейти ту границу из ненависти, которую мы оба так тщательно строили с первого курса. Да-да, ту пресловутую грань, которая отделяет ненависть от любви, которая превращает врагов в любовников. А потом просто вытолкать меня обратно за эту проклятую грань и притвориться, будто ничего не произошло. Только грани-то уже не было. Мы не просто пресекли её, мы её разрушили. Некуда мне было вернуться. Ты изменила наши с тобой взаимоотношения одним поступком, приручила меня, как щенка какого-то, и бросила одного. Я мечтал забыть тебя. Но я тебя не забыл. Миновал четвёртый курс, миновал и пятый. Только моё чувство к тебе никуда не девалось со временем. Оно продолжало биться во мне и тогда, когда я узнал, что ты продолжаешь переписываться с Крамом. И тогда, когда я видел, как вы с Уизли смотрите друг на друга. Так, как ты уже не посмотришь на меня. Я хотел знать, почему ты отказалась от меня. Почему после того, как мы, считай, признались друг другу во всём, ты просто... сбежала? Я думал. Думал много ночей, которые ты, наверняка, потратила не на размышления обо мне. А потом понял. Наша храбрая Гермиона Грейнджер просто испугалась. Испугалась трудностей. Зачем выбирать такого сложного Малфоя, когда рядом есть удобный Уизли. Такой родной и комфортный, правда? Ты хочешь услышать, страдал ли я? Я страдал. Порой казалось, что всё, что только было во мне от человека, просто умерло. Быть может, только поэтому я сейчас там, где мне и суждено быть, на стороне Тёмного Лорда. Потому что мы тут все либо конченые психи, либо разбитые жизнью люди. Отчаяние привело меня во тьму, Грейнджер. Кто теперь вытащит меня отсюда? Кто вытащит меня, если ты выбрала рыжего недоумка Уизли? Заговорились мы с тобой. Я уже даже не так злюсь на тебя почему-то. Наверное, это оттого, что я рассказал тебе всё, что так долго таил в себе, что даже родителям — тем более родителям, Мерлин! — не следовало знать. И всё-таки ты очень красивая, Грейнджер. Даже сейчас, просто глаз оторвать не могу. Смотрю, и сердце разрывается. Тебя с минуты на минуту будут пытать. Знаешь, я долго мечтал услышать, как это будет происходить. Как ты будешь кричать, корчиться от боли, а я буду стоять, смотреть и наслаждаться. Как ты испытываешь всё то, что сотворила со мной на четвёртом курсе. Да-да, ты. Даже не твоя волшебная палочка, а именно ты, бездушная Гермиона Грейнджер. И сейчас могла бы исполниться моя мечта. Один круциатус — и ты почувствуешь, будто тебе сразу несколько костей сломали. Два крициатуса — и тысячи ножей пронзят твоё хрупкое тело. И когда пронзительный крик сорвется с твоих губ, я, может, почувствую, что мы в расчёте. Но нет. Сейчас я понимаю, что не хочу этого. Что я больше не хочу тебя ненавидеть. Что твои страдания лишь усилят мои. Гермиона, я хочу тебе сказать. Ты такая дрянь. Но я так тебя люблю, так люблю, что я уже не могу существовать без этой любви. Она упорно берет верх над ненавистью, как бы я ни убеждал себя в обратном. Вот как сейчас. Я готов взять все твои круциатусы на себя, лишь бы ты только потом положила мою измученную голову к себе на колени и зарылась пальцами в мои волосы. Как жаль, что это невозможно. Я сейчас даже более бессилен, чем ты. А ты снова смотришь на меня своими шоколадными глазами, прямо как тогда, в поезде. Ты так изменилась с первого курса, но вот твои глаза остались такими же, Гермиона. Прости, что не буду с тобой рядом, когда тебя будут пытать. Боюсь, я просто не выдержу этого. Пойти вместо тебя — пожалуйста, но не наблюдать со стороны. Ни за что. Но ты не бойся. Тебя спасут твои друзья, я не сомневаюсь в этом. Скоро уже всё это закончится. Вся эта война. И вы победите, я знаю. Наши дороги скоро окончательно разойдутся. Но ты меня вспоминай потом, хоть иногда. Пусть струны твоей души хоть слегка дрогнут, когда кто-нибудь невзначай обронит при тебе мою фамилию. Прощай, Гермиона.