Ужин из двух блюд

Норт выглядит угрожающе высокой с этого ракурса. Она нависает над ним будто полузабытая, но все еще роскошная богиня, заставляет вжаться затылком в стену, водит по щекам своим идеальным членом из “живого” пластика. На губах Норт играет совершенно чарующая улыбка. Ее грудь красиво обрамляют и подчеркивают особые переливающиеся на свету татуировки темно-синего цвета. Такие татуировки есть только у андроидов. — Открой рот. По одному только ее взгляду Хэнк догадывается, что именно она хочет сделать. — Нет, — отвечает он, впервые не успевая вовремя себя остановить. — Почему? Хэнк не без труда выдавливает из себя нервную усмешку. — Я неудобно сижу, — в попытке оправдаться он выдумывает на ходу. — Нужно выбрать позу получше. Норт не верит ни единому его слову, и у нее есть на то причины. — Я умею считывать базовые показатели у людей даже лучше, чем это делает Коннор, так что я знаю — тебе удобно. Лучше позы ты не подберешь даже если очень захочешь. Возраст не тот. Хэнк глубоко вздыхает и послушно открывает рот. Он смотрит на Норт снизу вверх, показательно игнорируя ее увеличивающийся в размерах член. Головка тычется ему в губы, дотрагивается до верхних зубов, заставляя открыть рот еще шире. — Напомню, что сжимать челюсти бесполезно. Я не собираюсь оплачивать тебе стоматолога. Хэнк осторожно качает головой, сигнализируя, что все прекрасно понимает. Член Норт всегда идеальной чистоты и не обладает абсолютно никаким вкусом, хотя она могла бы использовать специальные ароматизаторы — отдел Киберлайфа “для взрослых” уже год как выпустил целую линейку. Говорят, особенным спросом пользуется “Жевательная резинка” и “Клубника и банан”. Хэнк обхватывает головку члена губами, заглатывает до середины, на ходу вспоминая, где больше всего датчиков. Он в общем-то не против отсасывать ей, это даже по-своему заводит, но чертова поза и отсутствие нормальной возможности отодвинуться почему-то выбивают его из колеи. Ей, конечно, он ничего об этом не скажет. Норт запускает пальцы ему в волосы, но не из любви к его патлам, а для того, чтобы проще было удерживать. — Последнее предупреждение, — говорит она и полностью вынимает член из его рта. — Я не буду с тобой нежничать, учти. Хэнк вовремя хватает за хвост слово, то самое слово, что рвется у него из груди, и вместо этого отвечает: — Все в порядке. Я готов. Он оказывается ни хрена не готов к тому, что Норт сразу вгонит в него член до упора, вжимаясь синтетическими яичками в подбородок, крепко удерживая его на месте за волосы как будто это так необходимо, когда у него нет возможности отодвинуться назад. Ее член не такой массивный, как в порно с андроидами, которое Хэнк позволяет себе смотреть время от времени, но достаточно длинный, чтобы вызвать рвотный рефлекс. Хэнку удается его подавить, но сдержать отвратительные хлюпающие звуки и слезы ему не под силу физически. Норт дает ему несколько секунд, чтобы привыкнуть, хотя могла бы этого не делать, и начинает плавно двигать бедрами вперед-назад. Хэнк легко ударяется затылком об стенку с каждым новым толчком, с трудом ловя каждое подходящее мгновение, чтобы вдохнуть. Еще труднее держать руки при себе. Хэнк жалеет, что Норт не использовала наручники или даже веревку, потому что все его естество требует, чтобы он оттолкнул ее от себя, а не позволял жестко трахать себя в рот. Минута кажется тысячелетием, унизительным и постыдным тысячелетием. Потом Норт снова вдалбливается в него на всю длину и замирает. Член увеличивается в размерах, заполняя его рот и глотку. Нечем дышать. Хэнк хрипит и дергается, но разве у него есть шансы? — Терпи, — приказывает она. — “Я не против любых практик”, разве не это ты мне твердил? Он был бы рад подчиниться, но недостаток кислорода — это не рвотный рефлекс, эта штучка гораздо хуже. Хэнку запрещено прикасаться к Норт во время сессий, но уже несколько секунд спустя он хватается за нее, впивается в фальшивую мягкость ее бедер в попытке привлечь внимание. Норт улыбается. Она-то прекрасно осведомлена о том, что ему нечем дышать. По пищеводу вниз стекает вязкая имитация спермы. Хэнк делает несколько глотательных движений, давится и что-то мычит, прилагая все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы не сжать зубы. — Молодец, — скупо хвалит его Норт и, наконец, делает шаг назад. Она дает ему отдышаться, в нетипичной для себя задумчивости водит пальцами ноги по его голени, ожидая, пока он закончит хрипеть и кашлять. Хэнк вздрагивает от ее прикосновений. Почему-то кафель под задницей кажется как никогда раскаленным. Стереть слюну и остатки спермы с бороды ему просто не хватает духа. — Ты прикоснулся ко мне без разрешения, — спокойно напоминает Норт. — Да, — на выдохе отвечает он полушепотом. Хэнк знает, что напортачил. Умная кожа уже стерла следы его преступления, но они существовали — еще мгновение назад можно было рассмотреть белые всполохи пластика там, где были его пальцы. Он не может оторвать от нее взгляда. — Это моя вина, — добавляет Хэнк, вкладывая в эти слова несколько больше смысла, чем стоило бы. — Мне нужно наказать тебя. — Да. — Открой рот. Это что-то новое. Норт, равно как и сам Хэнк, обычно выбирает в качестве наказаний порку, связывание и другие не особенно жесткие практики. Хэнк на мгновение даже успевает подумать, что она планирует вырвать ему несколько зубов. Норт читает его как открытую книгу: — Не волнуйся. Я же сказала, к стоматологу тебя отправлять не собираюсь. Хэнк подчиняется, мягко обхватывает губами вялый пенис Норт. Она несколько секунд отстраненно гладит его по волосам, а потом резко вжимает затылком в стену и едва ли не рычит: — Не смей выплевывать. Рот мгновенно наполняется солоновато-кислой жидкостью с легкой горчинкой. Хэнк глотает рефлекторно, и только после двух-трех глотков до него доходит. Это моча. Скорее всего синтетическая, но тем не менее... Хэнк мычит недовольно, прикусывает член Норт, но не сильно, беспокоясь за сохранность собственной челюсти. — Это наказание, — напоминает Норт. — Глотай. Само слово “наказание” бьет его не хуже плети, отрезвляет лучше холодного душа, и Хэнк сразу же расслабляется. Он давится, но продолжает глотать жидкость, стараясь не заострять внимание на вкусе и ощущениях. На глаза снова наворачиваются непрошенные слезы. В какой-то момент его откровенно начинает тошнить — от переизбытка эмоций, не иначе, — но он стойко терпит и это, проглатывая все до самой последней капли, делая все так, как она хочет. Норт улыбается, но на этот раз улыбка у нее какая-то грустная. Неправильная. — Вот и все, — она опять гладит его по волосам. — Ты справился. Хороший человек. Она отстраняется, дает ему свободу, и Хэнк, отпустив контроль над собой, чуть разворачивается и вжимается носом ей в ладонь как пес, что требует ласки от хозяйки. Он смутно помнит, что именно происходит потом, но, кажется, хозяйка не отказывает ему в этой самой ласке. В себя он приходит, когда Норт дотрагивается до его плеча и зовет: — Хэнк? — в ее голосе ему мерещится неуверенность. — Ты в порядке? Он несколько секунд думает, прислушиваясь к своему организму. Горло саднит, желудок неприятно скручивает, но в целом все неплохо. Бывало и хуже. — В порядке, — отвечает он. Норт кивает. Прежде, чем скрыться за дверью ванной комнаты и позволить ему привести себя в порядок — он предпочитает делать это без ее помощи, — она добавляет: — Все-таки пересмотри список практик, который я тебе отправляла. Несмотря на мое прошлое, я не хочу делать что-то, что тебе не нравится... а сегодня тебе явно многое пришлось не по душе. “Прости, кажется, я перестаралась”, — то, что она на самом деле пытается сказать. — Обязательно, — он улыбается. — Спасибо, Норт. Это был ценный урок.