Смычком по клавишам

      Он никогда не видел людей, которые носят мятный худи и чёрные джинсы с выпячивающими из белых кроссовок оранжевыми носками и нежно-розовой кепкой на голове. Хотелось подойти к ней и сказать: «Девочка, с тобой всё в порядке? Мне кажется, ты немного дальтоник». Он хотел выколоть себе глаза, настолько она резала по ним. Для него, человека, который большую часть своей жизни прожил с пятью серыми свитерами и парой чёрных спортивных штанов в шкафу, её образ казался немыслимым. Как она ещё не ослепла от всего этого. Кажется, девчонка заметила то, что парень испепеляет её взглядом и неопределённо подняла одну бровь, смотря прямо ему в глаза, словно ничто в этом мире не способно пристыдить эту яркую, во всех смыслах, персону. Внутри Финна начало расти до этого подавляемое удивлением раздражение.       Но пихающая парня сзади одноклассница прервала поток его обескураженных мыслей. — Финн, тебе записка от кого-то,— скучающе прошептала девушка, пытаясь не привлекать внимание учительницы.       Открыв небрежно-скомканную бумажку, парень прочитал аккуратным почерком выведенную запись: «Может, хватит на меня пялиться?»       Финн тихо фыркнул, вновь углубляясь в урок. Что-что, а литературу он любил и готов был часами обсуждать понравившееся произведение.       И всё же... Как-будто он пялился! Все они боятся даже незначительного внимания к своей персоне. Мимолётный взгляд – и вот уже недовольные цоканья. Хотя, если посмотреть на эту девушку, скорее думалось, что она это внимание намеренно старалась привлечь.       После очередного ведра гранита науки, и вообще, всех видов камней, парень, со спокойствием на душе, по привычке отправился в, если так можно выразиться, слегка заброшенный подвал школы. Пару месяцев назад Финн нашёл его и, кое-как, по-своему, по-мальчишески, неумелыми в хозяйстве руками попытался сделать вид этого места менее похожим на пристанище холостого бомжа (они же женятся, наверное). Просто как раз в то время он никак не мог найти подходящее место для игры на любимом инструменте. Дома играть желания не было, учитывая вечные ссоры родителей по самым пустяковым вещам. Может, они на это и не обращают внимания, но каждый их крик запечатывается в сознании ребёнка на долгое время. Финн с детства видит это, так что, он уже закалённый. Говорят, что время лечит раны. Финн склоняется к другой версии. Просто со временем ты привыкаешь к боли. Вот и вся истина, проверенная самым обыкновенным подростком.        Взяв скрипку в руки, парень начал разыгрываться. Тонкие, длинные пальцы умело стучали упражнения Шрадика. Сколько слёз в своё время ушло на это. Сейчас Финн благодарен матери за то, что она заставила его задницу встать с дивана и, сквозь боль на подушечках, продолжить отбивать многочисленные мозоли.       Неожиданный скрип двери заставил парня напрячься. Но, как говорила его учительница, сначала нужно доиграть, а потом уже решать мировые проблемы. Через 20 секунд, развернувшись, он увидел приоткрытую дверь, но, выглянув за неё, никого не обнаружил. Обведя внимательным взглядом больших карих глаз подвал, он заметил бережно поставленный около футляра его инструмента лиловый портфель. Странно, это уж точно принёс не он, а кроме него, в этот подвал никто не спускается, ибо нахрен. Калеб – даже если не считать то, что у него синий рюкзак – уже давно свалил с уроков, не выдержав давления математички. Страх — он и в школе страх. А эту женщину боится вся школа, не считая химички (эта женщина ещё опасней будет, пожалуй). Далее: это не уборщица, потому что за все два месяца его здесь пребывания, она ни разу сюда не приходила, а зачем ей вдруг, ни с того, ни с сего понадобилось это место. И не носят же горничные с собой по всей школе лиловые портфельчики! Скорее всего, это девочка, потому что портфель был ухоженный, с маленьким значком скрипичного ключа в левом боку передней части. И какой же девочке было настолько нечего делать, что она решила спустя полчаса после окончания уроков зайти в жуткий подвал на нижнем этаже школы? Это глупо и неосмотрительно, на взгляд Финна.        Неожиданно в глазах потемнело. Словно, кто-то выключил солнце (или же лампы, в нашем подвальном случае). Скрипач, на рефлексе, сделал подножку сзади-стоящему и, развернувшись, сгрёб злоумышленника в охапку. — Ты больной?! — послышался девчачий голос.       Финн снял с себя, как оказалось, светло-розовую кепку и недовольно посмотрел на вредительницу. Это оказалась та самая яркая девчонка, которая выбесила его на сегодняшнем уроке литературы. Да и вообще, что она себе позволяет?! То есть, она абсолютно осознанно испугала его и теперь сама же обвиняет? А кто начал, на секундочку? — Нет, это ты больная, что ли?! А если бы я тебя вырубил? Тоже весело было бы?! Это же надо додуматься, чёрт возьми. Тебе совсем заняться нечем? — Да я просто подшутить над тобой хотела, а ты сразу набрасываешься. Псих, — хмыкнула девушка. — Не хочу тратить время на пустые ссоры. Что тебе надо? Какие-то проблемы, что ты вдруг решила спуститься в подвал школы?— неожиданно для самого себя спокойно, с самой маленькой долей скептицизма, спросил Финн. — Я услышала скрипку, — так же спокойно ответила ему неизвестная шатенка. — И? — Что «и»?— раздражённо спросила девушка. — Захотелось посмотреть, кто играет. Я не знала, что в этой школе есть музыкальные кружки, — пожала она плечами. — Так их и нет. Я сам играю. Тут тихо, и, обычно, — Финн с нажимом произнёс последнее слово,— мне никто не мешает. — Милли, — протянула ему руку девушка, проигнорировав шпильку с его стороны. — Финн, — в свою очередь пожал ей руку скрипач. Его удивило то, что она решила ещё и познакомиться с ним, несмотря на то, что буквально пару минут назад они готовы были загрызть друг друга. Но, по своей натуре, Финн не особо конфликтный и абсолютно не злопамятный, так что знакомство с Милли не доставляло ему вообще никаких неудобств, не считая крови из глаз от её слишком яркого образа. — Ты играешь? — кивнул он в сторону скрипки. — Нет, — последовал ответ. — На скрипке нет. Я играю на фортепиано, — краем губ улыбнулась Милли.       Финн не ладил с фортепиано, от слова совсем. Он не понимал, как можно позволять двум рукам делать одинаковую работу. Ему нужно было разнообразие. Он хотел, чтобы его руки имели разные функции. Вот не знает он, почему. Просто это так. И очень занятно то, что именно левая рука — та, которая юрко бегала по струнам, никак не могла суметь нежно, без толчка сыграть нужный аккорд. — Ясно, — разговор у подростков явно не вязался. Чувствовалась неловкость, которая вызывала у Финна огромное раздражение. — Можно и мне иногда приходить сюда? — спросила Милли давно вертящийся на языке вопрос. — Конечно, это всё равно помещение школы, и не мне дано право давать тебе разрешение, — пожал плечами Финн. Он уже заметил хищный взгляд девушки, которым она рассматривала рояль, запылившийся в этом «всё включено» подвале. К этому роялю недавно и он проявил интерес, так как, по сути, единственный инструмент, в котором он относительно шарит, помимо скрипки — это фано. Инструменты здесь были давно, и парень это заметил ещё когда пришёл сюда в самый первый раз. Может, когда-то здесь, как Финн и Милли сейчас, собирались ребята, которые хотели уединиться за своим любимым делом. — Я, пожалуй, пойду,— сказал скрипач, не желая больше ни минуты находиться в этой давящей тишине. — И, Милли, — обернулся он, когда уже уложил скрипку в футляр и собирался уходить из помещения,— советую тебе не пугать меня так. А то ведь расшибу ненароком, — белозубо и, кажется, доброжелательно произнёс он совсем не подходящие к его мимике слова. — Ничего не обещаю,— закатил глаза «фейерверк красок» Финну. — Не разгроми тут ничего,— уже более раздражённо и привычно сказал парень пианистке, — я это место голыми руками возвёл,—подняв указательный палец вверх и выйдя из подвала, предупредил скрипач девушку. — Оно и видно, — пробубнила Милли. — Я всё слышу! — послышался обиженный голос со стороны лестницы.       Примерно через часик Милли также, как и её новый знакомый со странным именем, да и вообще странным, будем честны, вышла из подвала, не зная, нужно ли запирать его на ключ или оставить так. В итоге, она просто выключила везде свет. Не её забота, если Финн забыл отдать ей ключи от помещения. Всё-таки этот парень был для неё слишком. Слишком отстранённый, хотя на самом деле может стать душой компании. Милли терпеть не может, когда человек настолько равнодушен, настолько спокоен ко всему, что происходит вокруг него. И, что нельзя забывать, он скрипач. Все скрипачи до этого, которых она встречала, были до жути самовлюблённые. Они считают себя чуть ли не Богами из-за того, что играют на инструменте, «что больше всех приближён к человеческому голосу». Да, это правда, но ведь и другие инструменты ничуть не легче. И Финн был одним из них, из этой самой расы нарциссов. Может, с первого взгляда и не скажешь, но это так. Милли это знает. Она поняла это ещё тогда, когда он пялился на её одежду на уроке литературы. От него так и несло бешенством из-за ослушания привычных ему вкусов. При этом сам парень выглядел настолько ярко, насколько только можно представить. Не одеждой, но своей натурой. В его огромных глазах было столько всего непонятного, того, что Милли никогда не узнает, да и не только она. Девушка сама не понимала, как из неё вырвался вопрос о собственных занятиях в подвале школы. Она не то, чтобы нуждается в месте, где ей необходимо практиковаться в игре на фортепиано, но... Помещение выглядело таким уютным, да и рояль казался не таким уж и плохим и оказался не расстроенным, вопреки её ожиданиям. Что было несколько странно, ведь, если бы он находился там без внимания больше хотя бы года, наверняка расстроился бы на какой-то полутончик. Но этого не было. Милли была почти уверена, что рано или поздно они с Финном разосрутся по полной, но пока что... Она будет просто приходить, играть и уходить, вряд ли они будут так уж часто пересекаться вне уроков.       Со всеми этими мыслями она уже дошла до дома. Внутри было светло, значит родители уже вернулись с работы. — Мам, пап? Я дома,— сказала она, только закрыв после себя дверь. — Добрый вечер, дорогая,— привычно холодно отозвался папа. — Здравствуй, милая,— произнесла мама, не отрывая глаз от каких-то бумаг.       Милли отправилась в свою комнату, нужно ещё сделать домашнее задание. Не хочется портить впечатление учителей о себе в первую же неделю учёбы. Девушка часто переезжала, учитывая сложную работу родителей. Они бизнесмены, и, порой, Милли кажется, что своей работе они преданней, чем семейной жизни, которая обычно являлась важнейшим компонентом счастья. Но, что мама, что папа — оба вечно сидели за рабочим столом. Пианистка понимала, что, чтобы жить в достатке, им нужно уделять этому время, но ведь у них есть дочь. Вот уже 15 лет у них есть дочь, чёрт возьми! Единственное, когда они уделяли ей время, это когда она «нуждалась» в давлении. Ведь это такая неотъемлемая часть подростковой жизни! Но малышка Милли уже привыкла. Единственный, кто как-то скрашивал всю рутину её жизни – это Ноа, её лучший друг. Он всегда мог её рассмешить, а когда ей грустно, внимательно выслушивал и давал дельные советы. Ноа переехал в этот город ещё год назад, когда она жила в Париже. Они тогда общались по видеосвязи. Но вот она здесь, и их дружба только окрепла. Это был тот вид связи между парнем и девушкой, когда они абсолютно не нуждались в романтике, им просто было хорошо вместе. И Милли, и Ноа скорее чувствовали братскую любовь. Но, несомненно, любовь. Каждый из них готов был любого порвать ради друг друга.       Доделав домашнюю работу, умывшись и примерно представив завтрашний день, Милли уснула.       В это время Финн меланхолично облизывал ложку с «Нутеллой», сидя за кухонным столом в уснувшем доме и мучаясь от очередной бессонной ночи. Вот что с ним не так-то, а? Неужели нельзя лечь, и, твою мать, сразу заснуть?А ведь завтра химия. Чувствует его задница, кто-то утром выпьет двойную порцию кофе.