***
Затаив дыхание, Юто прокрадывается в подвал лаборатории. В кармане он сжимает отцовский пропуск – Адачи-сенсей прибьёт его, если узнает, но любопытство в этот раз куда сильнее страха. Сам же рассказывал за ужином, что удалось поймать редкий образец – после такого у Юто пропало всякое желание есть, но он молча уткнулся в тарелку, опасаясь, что загоревшийся интересом взгляд выдаст его с потрохами. Невероятно – обнаружен первый выздоровевший, который наверняка является носителем антител к вирусу. Первым делом Юто замечает обращенные на него глаза – совершенно бешеные глаза затравленного зверя. «Образец» сидит, сжавшись в комочек в самом дальнем углу своей камеры, от Юто его отделяет толстое стекло, которое ни то что разбить – поцарапать сложно. При ближайшем рассмотрении он оказывается совсем юным парнишкой в грязных, перезашитых во многих местах армейских штанах и ещё каких-то лохмотьях, из которых торчат тощие, кажущиеся из-за этого неестественно длинными, конечности. Лицо у него крайне напряженное, губы сжаты в тонкую линию, а волосы почему-то совсем светлые, слипшиеся от крови в районе виска. Чтобы разговорить пленника уходит много времени, Юто не может столько себе позволить и шугается каждого шороха (вряд ли кому-то понадобится зайти в лабораторию ночью, однако риск слишком велик). Он даже не уверен, что его слышно через это чёртово стекло, но продолжает упрямо сидеть на бетонном полу и пялиться в противоположный угол. – Ну, здорово. Жопу ещё не отморозил? Незнакомый голос звучит грубовато, но без злости. Юто поднимает голову и смотрит на «образец» с недоверием, словно вовсе не ожидал, что тот ещё и человеческой речью владеет.***
– Ты не понимаешь, это намного хуже, чем просто быть застреленным! – Усок в отчаянии вцепляется руками в свои волосы и тянет их, жалобно прикусывая бескровные губы. В этот раз на нём широкая белая рубашка и штаны наподобие больничных вместо замызганных лохмотьев. – Для них я не лучше обычной крысы, которой не может быть больно. Господи, Юто, я сойду с ума здесь, слышишь? – Прости, – Юто опускает взгляд на чужие руки с синяками от многочисленных уколов и забора крови на анализы. Он не чувствует себя в праве снова объяснять, что исследования нужны в первую очередь, чтобы понять, опасен ли ещё вирус. Чтобы при благополучном исходе можно было открыть границу и оказать необходимую помощь изолированным на зараженных территориях, в том числе и другу Усока. Что будет с подопытным, если оставшийся в его организме вирус до сих пор заразен, Юто предпочитает не думать. Тем более, что он, в отличие от сотрудников лаборатории, заходит сюда без защитной экипировки и специального костюма. От Усока его отделяет только стекло, сквозь которое он вполне может почувствовать чужое тепло, когда прислоняет ладони напротив сгорбленной спины по ту сторону. – Ты не виноват, – бормочет Усок, отвернувшись от него, чтобы не выглядеть совсем жалким. Не верит он в сочувствие в глазах тех, кто смотрит на него, как на чудище в клетке. Не верит, не хочет верить. Юто напускает на себя самый невинный вид, когда расспрашивает о ходе исследования следующим вечером. Из-за того что все результаты держат в строжайшем секрете, он едва ли надеется узнать что-то существенное, однако после стаканчика пива отец оказывается в настроении поболтать. Юто слушает и жалеет, что вообще поднял эту тему, потому что с пугающей ясностью понимает – Усок был прав. Мысль крутится в сознании, стучит пульсом в висках, и он уже не слушает, что дальше говорит отец. Всё это вдруг становится неважно (кроме Усока, которому больно, одиноко и очень страшно). В голове Юто зреет план, по дерзости сравнимый с революцией.***
Усок реагирует совсем не так, как он ожидал. Стоит электронному замку одобрительно запиликать и двери приоткрыться, как он вжимается в дальний угол, сползает по прозрачной стене на пол и смотрит на вошедшего в камеру Юто, как на умалишённого. – Ты что творишь, жить расхотелось? – подопытный заходится беззвучным смехом. – Да плевать, – голос Юто звучит предельно спокойно на фоне чужой истерики. Он сжимает ладонь на плече Усока, чуть сильнее, чем хотел, просит, – давай скорее выбираться, у нас мало времени. – Совсем поехавший, – Усок шумно втягивает носом воздух, собираясь с силами. Теперь терять тем более нечего, только вот, – куда я пойду, обратно? Что важнее, куда ты пойдешь, после того, как решил вытащить ходячую заразу на свободу? – он смотрит на Юто с чистейшим ужасом и восторгом. – Ты не заразный, наверное, – пожимает плечами тот, – а времени правда нету, пошли. – Наверное? – Усок давится очередным приступом веселья, но всё же хватается за протянутую руку. Он сильно ослаб из-за лекарств и не уверен, сможет ли свернуть шею даже такому сопляку в случае чего. Проверять не хотелось бы. За несчётное количество тайных вылазок Юто успел отлично запомнить слепые места камер наблюдения в исследовательском центре, а вот снаружи им приходится всецело положиться на Усока с его наблюдательностью, чтобы не привлекать внимание полицейских патрулей. Только теперь, оказавшись на сияющей многочисленными огнями улице, Юто понимает, насколько облажался с деталями плана: Усок ковыляет по асфальту босыми ногами и, в целом, напоминает беглеца из психушки в своём белом одеянии. – Усок-а, ты выделяешься, надень это! Неудавшийся зомби тупо смотрит на протянутое ему пальто, на японца в тонком свитере, задумчиво хмыкает, но всё же забирает подношение. Юто удовлетворённо отмечает, что беглец перестаёт дрожать и вжимать голову в плечи. Отметает прочь абсурдное желание предложить прокатить его на спине – это уже перебор, наверное. У них всего одна пара обуви на двоих, к сожалению. Когда центр сменяется менее оживлённым (а, значит, безопасным) районом, Усок позволяет себе немного расслабиться и издать возглас облегчения, напугав своего спасителя до чёртиков. Юто не успевает ничего сказать или возмутиться насчёт чужих воплей – его обнимают, повиснув всеми конечностями, так крепко и стремительно, что почти сшибают с ног. – А теперь помоги мне вырезать его, – просит Усок, внезапно посерьёзнев, и показывает на свою шею сзади, где по его догадкам должно находится устройство определения местоположения. – Ну... – Юто прощупывает указанное место, пока его пальцы не натыкаются на инородный предмет под кожей. – Во первых, нам нужен нож.***
Весна в трущобах на окраине длится целую вечность. Здесь не рискуют показываться жители более благополучных кварталов, не рыщет полиция и можно найти работу без документов, удостоверяющих личность. Джинхо утверждает, что им повезло попасть сюда именно сейчас, когда грязные улицы утопают в зелени, а окружающая реальность кажется наименее отталкивающей и безнадёжной. Да и выживание перестаёт быть основной задачей – добавляет он, задумчиво смотря поверх одинаково серых крыш. У Джинхо здесь смехотворный бизнес – сдача доставшейся по наследству недвижимости за сущие копейки. Двух бродячих мальчишек он пускает в свой дом за бесценок и отказывается взять больше. Говорит, что нашёл отличную охрану – Усок в приличной одежде и правда походит на телохранителя рядом с миниатюрным Джинхо. Причины столь слепого доверия выяснить не удаётся, а мужчина молчит о том, что видит похожие шрамы не в первый раз. Он, как никто другой, понимает, что этим детям некуда пойти. Усок оказался прав: Юто, может, и понимал, что теряет, но до конца не осознавал, пока не столкнулся с реальностью в лоб. Реальность была жестокой и неприглядной, сосуществовать с ней пришлось учиться заново. В одиночку у него вряд ли бы получилось. С первой встречи они словно поменялись местами: Усок регулярно красит седые волосы в чёрный, чтобы не привлекать ненужное внимание, бегает с одной подработки на другую и твёрдо стоит на ногах, пока Юто проводит бесконечные дни, помогая Джинхо с незначительной бумажной работой и домашними делами, борясь с ощущением полной бесполезности. Немного спасает общение с Чангу, ещё одним случайным жильцом в доме Джинхо. Чангу ходит по коридорам с костылём, волоча искалеченную ногу, кажется простым, как два пальца, много и несмешно шутит. Он со смехом рассказывает совсем не веселые истории со службы в полиции, а Юто неудобно расспрашивать, почему ещё один человек из так называемой общественной «элиты» оказался в квартале для отбросов. Он смутно подозревает, что Усок захочет попасть обратно за стену, где остался его единственный близкий друг. Не просто так ведь как угашенный носится по району. Вслух никто из них данную тему не затрагивает, они едва ли могут изменить что-то в этой прогнившей насквозь стране (могут только затаиться в тени и надеяться, что беспощадные жернова истории до них не доберутся). Юто с удивлением осознаёт, что испытывает непонятную злость и досаду, стоит ему подумать о Шинвоне. Словно Усоку не достаточно его присутствия в своей жизни, обязательно нужен кто-то ещё. Он не замечает, как вместе с мыслями об этом начинает избегать и самого Усока (что не так-то просто, учитывая, что они делят одну комнату на двоих). – Юто-я, скажи мне, что не так, – Усок яростно грызёт палочку от съеденного по дороге из магазина леденца, – если я чем-то тебя расстроил... – он не рассчитывает силу, и один из концов палочки падает прямо под ноги. – Ерунда какая, – Юто вздыхает. Усок останавливается посреди дороги и всем видом показывает, что с места не сдвинется, пока не услышит ответ, который удовлетворит его. – Мне кажется... – японец прокручивает в голове десятки возможных формулировок. Быть честным намного сложнее, когда речь идёт о по-настоящему важных для него вещах. – Я просто беспокоюсь, что ты захочешь вернуться туда, – он кивает в сторону, где предположительно должен находиться заражённый город. Усок опускает сумку с продуктами на землю и растерянно улыбается. – Если ты думаешь, что я волнуюсь за Шинвони-хёна, то ему намного безопаснее быть одному, нежели со мной, – он кладёт обе руки Юто на плечи и доверчиво заглядывает в чужие глаза, – признаюсь, мне неспокойно и некуда себя деть, но разве это важно? Или, возглавив очередное провальное восстание, я смогу добиться справедливости? – Не важно, – эхом повторяет Юто, как громом поражённый его болезненной искренностью. Никто из них не имеет достаточно морального права, чтобы говорить о справедливости, а пара лишних трупов никак не поможет вернуть к жизни тысячи. Другое дело, не прибавится ли к ним ещё больше жертв в будущем – Юто не может быть уверен уже ни в чём. У них хотя бы есть дом, куда можно вернуться. Они есть друг у друга.***
Усока поражает то, насколько Юто на самом деле не пугается возможно спящей внутри него опасности. Изначально и сейчас – это нисколько в нём не изменилось, а ведь назвать его легкомысленным язык не поворачивается. Зато поворачиваются челюсти, чтобы опять вцепиться в чужое плечо с легкими, даже игривыми покусываниями. Юто не возражает, потому что считает это забавным. Ему скорее приятно, чем больно, Усок держит себя в руках и никогда не делает это в полную силу (Юто почему-то не сомневается, что иначе от него уже откусили бы кусочек). – Юто-я, – ноет изрядно выпивший Усок, пока тот поджаривает хлеб над костром, разведённым прямо на крыше (Джинхо считает, что так безопаснее, чем устраивать посиделки во дворе), – почему ты не боишься зомби? – он устрашающе рычит и закатывает глаза. – Не шути так, – Юто тыкает его локтем в бок и угрожающе замахивается раскалённым шампуром. Усок не остается в долгу и вцепляется зубами в занесённую ладонь. – Вот дурачьё, опасно же. Смех и несерьёзная борьба обрываются так же резко, как начинаются – Юто застывает, случайно (!) засунув Усоку в рот палец, потому что тот закусывает его и скользит языком вдоль. С губ срывается поток непечатной лексики – ситуация перестаёт быть смешной за секунду. Одна ошибка и всё, конец, с адекватностью можно попрощаться. Японец подозревает, что у него наконец едет крыша от скуки, иначе как объяснить то, что он запихивает в чужой рот ещё один палец и шумно втягивает воздух сквозь зубы, когда Усок действительно засасывает их, обхватив влажными губами. Напряжение между ними становится как никогда близко к взрыву. Усок не сразу понимает, что наделал, пока шершавые солоноватые пальцы во рту не заменяются мягкими губами. Он возмущенно фыркает, заметив, что Юто вытер руку об его футболку, и жестоко кусает его губы в ответ на поцелуй. Жадность, с которой он хватается за чужую шею и забивает на кислород до черных кругов перед глазами, пугает его самого. – Так, у нас сейчас сгорит мясо, – констатирует Юто, вспомнив об оставленном без присмотра костре. – Да гори оно всё синим пламенем, – Усоку мяса, конечно, хочется, но отпускать Юто не хочется сильнее, так что он хмуро пинает угольки, дожидаясь окончательного вердикта. – Это было близко. Не известно, как персональный конец света превращается в начало чего-то другого, для чего у Усока нет имени или названия.