Сжигая детство

Ночь. Звезды над маленьким городком светили так ярко, что казалось, будто миллионы далеких солнц, припорошенные едва различимой облачной дымкой, дарят земле самое настоящее тепло. Жаль, некому оценить этакую красоту. Ведь в маленьких шведских городках люди, как правило, посвящают ночь сну. Хорошие люди. Плохие же, выражаясь словами знаменитого литературного героя, в это время замышляют свои страшные преступления. И правда. На засыпанном снегом дворе виллы Верх Тормашками можно было заметить едва заметное шевеление. Какие-то тени в белых балахонах толкаясь и пихаясь о чем-то оживленно спорили. Кто-то возился с замком, проверяя его на прочность с помощью отмычек, кто-то поправлял свою причудливую одежду, иные разматывали принесенные с собою цепи и веревки. Наконец дверь поддалась. Храня тишину, длинная колонна ряженых вошла в дом и сразу направилась в спальню. Она здесь. На кровати лежал некто. Этот некто был с головой укрыт одеялом, а ноги его отчего-то покоились на подушке. Не утруждая себя лишними разговорами, неизвестные разом накинулись на спящего. В воздухе замелькали руки и ноги, несколько раз под грудой тел проглядывала чья-то красная, выбившаяся из под колпака, физиономия, то и дело кто-нибудь из нападавших отлетал к стенке, но все было предрешено — не прошло и пяти минут, как связанная по рукам и ногам жертва кулем рухнула на пол. Это была маленькая девочка лет восьми-десяти с усыпанным веснушками лицом, живыми озорными глазами и парой огненно рыжих косичек, торчащих в разные стороны. Девочка озадаченно вертела головой, пытаясь понять, что происходит. Над ней нависало множество скрытых колпаками лиц, сквозь прорези которых на нее изливался поток самой настоящей ненависти. — Вот ты и попалась, Мери, — торжественно произнесла одна из фигур, занося над девочкой дубинку. *** Она очнулась спустя несколько часов, обнаружив себя привязанной к столбу, под которым кто-то очень рассеянный разбросал много сухих палок. В воздухе царила та же ночь, но место было совершенно другим. Серое небо могильной плитой нависало над каменными массивами домов, превращая старинную площадь в импровизированную сцену. Ну, а какая же сцена без зрителей? Отовсюду слышались воинственные крики и возмущенные возгласы. Одни требовали немедленно отпустить девочку, другие, и таких было большинство, призывали немедленно сжечь Мери. Бескрайнее огненное море стелилось перед ней, океан горящих факелов, ряды белых колпаков. Толпа бесновалась. Но в этом урагане безумства островком спокойствия возвышалась высокая чернокаменная трибуна. На ней тоже стояли люди, всего лишь трое, без факелов и колпаков, длинные свечи, заключенные в массивные канделябры позволяли разглядеть их чуть более подробно. Три мантии, белая как снег, красная как кровь и черная, чернее самой ночи. Видя, что Пиппи пришла в себя, человек в черной мантии поднял молот и с силой обрушил его на гранит трибуны. — Попрошу тишины, — сухой голос не выражал ровным счетом никаких эмоций, — суд свободного творческого союза Фикбук объявляю открытым. — Какой ещё суд? — донеслось со столба, — и вот ещё, позовите дворника — здесь кто-то разбросал мусор. — Это костёр, — поспешил заметить судья. — А если даже так. Где вы достанете такую большую сосиску? — Я попрошу соблюдать порядок, — на сером лице человека в чёрном проступила крошечная морщинка, — слово предоставляется обвинению. — Ваша Честь, — человек в белом низко склонился перед судьей, — сегодня мы рассматриваем дело Мери-Сью, которая обвиняется в том, что она — Мери Сью. — Что еще за враки? — возмутилась обвиняемая, — я Пиппи, и никаких Мери-Шмери знать не знаю! — Подсудимая права, Ваша Честь, — мужчина в красном поднял руку, — прокурор не имеет права говорить о том, что подсудимая принадлежит к семейству Сью, как о свершившемся факте. Скажи, как тебя зовут девочка? — Пиппи! А тебя как? — Да? — проигнорировал вопрос обвинитель, — может тогда девочка соизволит назвать нам свое полное имя? — Какой же ты не воспитанный. Меня зовут Пеппилотта Виктуалия Рульгардина Крисминта Эфраимсдоттер Длинныйчулок. По площади пробежался тревожный ропот. Защитник схватился за голову, а Обвинитель тщеславно ухмыльнулся. — О многом говорит, не правда ли? Мой коллега просил доказательств, что ж, я дам ему доказательства. Ходатайствую о вызове свидетелей. Томми и Анника Сёттергрен. К трибуне приблизились двое детей, мальчик и девочка. Оба опрятные, чистые и совсем не похожие на вечно растрепанную Пиппи. — Мисс и мистер Сёттергрен, узнаете ли вы человека, который находится перед вами? — Конечно, это Пиппи, наш друг. Господин судья, зачем вы ее связали? Она ведь не сделала ничего плохого. — Вопросы здесь задаю я, — рявкнул человек в белом, — от вас же требуется просто отвечать. Скажите, это правда, что мисс Длинныйчулок живет на вилле Вверх Тормашками совершенно одна? — А вот и враки, а вот и не одна! — послышалось со стороны столба, — со мной еще лошадь и Господин Нильсон. — Хм, господин Нильсон? Какая досада, это все меняет. Мы можем его допросить? — Можете, только боюсь, он вам ничего не скажет. — Отказ сотрудничать со следствием? Думаю, мы сможем заставить его говорить. — Не сможете! — Это еще почему?! — Да потому, что Господин Нильсон — маленькая обезьянка, — не выдержал Томми, они с Анникой дружно засмеялись, а вместе с ними хохотала Пиппи. — Очень смешно, — прокурор натянуто улыбнулся, он даже пару раз соединил пухлые ладоши изображая аплодисменты. — Итак, Томми и Анника, вы признаете что Пеппилота проживает на вилле Вверх Тормашками лишь в обществе лошади и маленькой забавной зверушки? — Да. Но почему вы ее связали? Пиппи хороший человек. — Я же сказал, просто отвечайте на вопросы. Скажите, а на какие средства живет эта нигде не работающая девочка? — У нее есть чемодан с золотыми монетами. — Именно, именно, я богата как король, — вновь вмешалась в разговор подсудимая. — Богата как король. Так и запишем, — улыбка не сходила с лица обвинителя, — а скажи-ка, Томми, Пипи ходит в школу? — Нет, не ходит. — Конечно, не хожу, там же скука смертная. Писать и читать я без того умею. И буквы знаю, почти все, а если даже не знаю, вместо них всегда можно будет подставить цифры. — Господа фикбуковцы, да перед нами просто идеальная обвиняемая. Она сама только что призналась, что ни много ни мало, является неграмотной школотой! — в толпе послышались смешки и выкрики одобрения, иные предлагали немедленно сжечь девчонку, но большинство с интересом ожидали продолжения. — Ещё один вопрос. Анника, вы когда-нибудь замечали за Пеппилоттой какие-нибудь странности? — Ну, она сильная. Очень. Пиппи может поднять нас обоих и еще лошадь. Но я не понимаю, какое это имеет отношение… — Поднять лошадь… Записали? Сверхспособности. Нечеловеческая сила. Мутация! — носитель белой мантии на все лады выкрикивал разные мудреные слова, а потом, видимо, устал и вновь повернулся к детям, — свидетели могут быть свободны. Лично я порекомендовал им побольше общаться с нормальными людьми, дабы научиться адекватно воспринимать картину мира и не выпадать из реальности. Экскурсия в Южный Парк вполне подойдет. — Погодите, мистер прокурор, вы ведь отпустите Пиппи?! — успела выкрикнуть Анника, но люди в балахонах уже тащили обоих прочь с площади. — Итак, что мы имеем? Невероятно богатую, сверхсильную девочку? Интересно, откуда ты у нас такая? — часть трибуны отделилась от основного массива и, влекомая неведомой силой, воспарила над толпой, направляясь к подсудимой, — взгляд прокурора буравил голубые глаза девочки. — От папы с мамой. — Правда? А я думал с планеты Криптон! Ну хорошо, и кто же твои папа с мамой? — Моя мама — ангел, а папа — негритянский король. — Король и ангел! Ничего не напоминает?! — выкрикнул обвинитель в толпу, — но, скажу по секрету, это еще не все. Твоя мама — ангел, не так ли? Стало быть, она умерла? — мужчина облизнул пухлые губы. — Не понимаю, о чем ты. — Ну, умерла, — толстые пальцы приблизились к лицу Пеппилоты, хватая её за подбородок. — Загремела в ящик, склеила ласты, отбросила коньки. Умерла — значит, лежит в могиле и ее жрут черви, — горящие глаза прокурора всё ближе. Ещё немного, и девочка разрыдалась бы, но в этот самый момент из под платья выскочила маленькая юркая обезьянка. Обнажив два ряда крошечных, но острых зубов она, что есть силы, вцепилась в упитанный палец. — Прекрати говорить гадости про мою маму, а не то получишь! — крикнула девочка, которой поступок Господина Нильсона прибавил храбрости. — Прошу задокументировать эти слова. Подсудимая мне угрожала, причем, в самой нелепой детской форме, как и подобает ей подобной. Она натравила на меня зверя! — несчастный прокурор, отчаянно пытался отцепить мартышку. — Но, что в остатке? Ее отец король негров, а мать умерла. То есть, она частично сирота. Еще один довод в пользу виновности. У меня всё, — наконец, ему это удалось, и бедное животное было упрятано в карман мантии. — Ваши аргументы ясны и приняты к сведению, — судья повернулся к защитнику, — желаете ли вы что-либо добавить к сказанному обвинителем или как-либо дополнить его слова? — Ваша честь, я во многом не согласен с тем соусом, под которым господин обвинитель подаёт нам данные факты, однако всё сказанное выше — чистая правда. Пиппи, — обратился к девочке человек в красной мантии, — скажи, тебе не мешают эти веснушки? Рыжая девочка озадачено повела плечами, вернее попыталась, ведь её движения были полностью скованы цепями и верёвками. — Нет, конечно, по-моему, веснушки это здорово. Если б на земле существовал крем для веснушек, я бы обязательно им воспользовалась. — Это все вопросы? — Да, Ваша Честь. Тогда суд переходит к прениям сторон. Слово предоставляется обвинению. — Почтенный суд. Господа фикбуковцы. Сегодня нашей подчинённой литературной коллегии довелось рассмотреть воистину вопиющий случай? и наша святая обязанность вынести верный вердикт. Ни для кого не секрет, что Мери-Сью являются бичом современной литературы и святой обязанностью нашей коллегии является их поиск и истребление. Девочка, стоящая сейчас перед нами, не смотря на юный возраст, зарекомендовала себя как злостная Мери-Сью. Что нашло подтверждение в ходе судебного заседания. Подсудимая Пеппилотта обладает сверхчеловеческой силой, она ненормально богата, она живёт одна, без родителей, при этом она является частичной сиротой, что говорит о многом. Не забудем про маленькую забавную зверушку. Нормальная среднестатистическая девочка не может иметь в качестве отца и матери ангела и негритянского короля. Кроме того, она не ходит в школу, чем самолично расписывается в собственной безответственности и невежестве. То есть, она удовлетворяет всем критериям принадлежности к сословию Сью! И не стоит слушать защитника, который намекал на отсутствие у подсудимой выдающихся внешних данных. Сие вызвано исключительно её малолетством. Но ведь детям свойственно расти! А значит, мы должны в зародыше раздавить эту гниду на светлом лице литературы! Это низкопробное создание, во всех отношениях нелепое и абсурдное! На основании сего я требую обвинительного приговора. Подсудимая должна быть публично сожжена, как и подобает любому дурному образчику литературного творчества! Окончание фразы потонуло в бурных овациях, сотни и тысячи балахонов в едином порыве рукоплескали оратору, наперебой повторяя заветное «сжечь». — К порядку, — потребовался не один удар молотка, чтобы утихомирить народ. — Теперь пришло время выслушать мнение защиты. Прошу вас, мэтр. — Досточтимый суд, — трибуна вылетела на середину площади, позволяя обозреть площадь, — вы все устали от клише, но моя подзащитная не имеет к ним никакого отношения. Я понимаю вас, молодые люди, вам всем, как начинающим писателям, хочется продемонстрировать свою зрелость. Но метод, выбранный вами, совершенно неверен. Взрослый, здравомыслящий человек никогда не будет унижать чужое творчество, особенно творчество человека начинающего и уж тем более ему не к лицу потешаться над персонажем детской книги. Особенно книги созданной именитым писателем. А Пиппи — именно такой персонаж, ей всего девять и она не должна быть судима по взрослым законам. За сим прошу подсудимую оправдать и отпустить домой к друзьям. Над собранием воцарилось молчание, которое, однако, было быстро прервано обвинителем. — Конечно, конечно! — трибуна прокурора вновь сменила трибуну защитника, — мы все — школота неразумная. Прекрасно! Лучшая защита это нападение. Но задумайтесь вот о чём. Мы уже сожгли несколько десятков Сью. Помнится, одна даже официально именовала себя Мери и утверждала что она — само совершенство. Так что же, они погибли безвинно? Защитник утверждает, что подсудимая мала, но разве может быть возраст у логики?! А ещё нам втирают, что она персонаж авторский, но разве есть разница, чьему перу принадлежит персонаж, перу фикрайтера или матёрого писаки?! Правила одни на всех! Правда одна для всех! Чему такой персонаж способен научить йуное поколение? Глупостям? Я привел в поддержку обвинения железные несгибаемые аргументы. Чем мне ответили? Эмоциями. Мы можем сколько угодно лить воду, но рано или поздно суд должен будет принять решение, и примет он его на основание объективных доказательств. Доказательства же говорят, что перед нами никто иная как Мери Сью! И вновь судье пришлось прибегнуть к помощи молота. Хотя кое в чём обвинитель был прав — пора заканчивать. — Эй, мне уже надоело играть в индейцев, — послышалось со столба, — давайте сыграем во что-нибудь другое. На сером лице мужчины выступила испарина. Дело в том, что он прекрасно знал эту девочку. С Пиппи они познакомились много лет назад. Ему было десять, и он буквально зачитывался приключениями рыжей девчонки и ее друзей. Подумать только, он ведь даже не задумывался тогда, что общается с преступницей, с пресловутой Мери-Сью. Да что там, он даже слова такого не знал. Как и не знал, что судьба сведёт их при таких обстоятельствах. Судья тяжело вздохнул. Глаза ещё раз прошлись по толпе, по ровным рядам капюшонов и факелов, немного задержались на столбе и привязанной к нему девочке. Последняя уверенно ёрзала, пытаясь освободиться от верёвок, и время от времени вопросительно смотрела на судью. От этого взгляда ему становилось дурно. Решение, решение, решение… Беспристрастное, справедливое, основанное на законе. — Суд постановил, — в последний раз мужчина сделал паузу, оглядывая присутствующих. Столько нетерпения, ненависти, надежды, сострадания, — признать подсудимую виновной по всем пунктам и приговаривает её к публичному сожжению на костре. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Можете поджечь костёр. — Вы не можете этого сделать, — снова вмешался озорной голосок. — Это ещё почему? — Потому что мне вовсе не холодно, — засмеялась девочка. Но представление подходило к концу. Словно по команде, десятки факелов взмыли вверх, большинство нашли прибежище на куче хвороста. Сухие ветки вспыхнули в мгновение ока, языки пламени поползли вверх, карабкаясь по дровяной массе. Яркие всполохи отражались в завороженных глазах зрителей. Девочка, привязанная к столбу, замолчала, похоже, она до сих пор не осознавала происходящего. Словно не могла понять, что через несколько минут она сгорит. Но вот огонь подобрался к ногам, обутым в огромные туфли и первый крик огласил площадь. Горел чулок, маленькое, сшитое из лоскутков платьице, пламя лизало ноги, руки, неумолимо взбираясь вверх по телу девочки, оставляя за собой клочки обугленной плоти. Крик больше не прерывался, даже когда голос охрип, и из спёртой глотки доносилось лишь глухое сипение. Кожа покрывалась волдырями и с мерзким шипением лопалась, пергаментом свисая с рук и ног. Пахло палёным мясом, но запах этот обладал каким-то особо мерзким букетом. Иных, тех, что были ближе всего к костру, рвало прямо на улицу и своих же братьев, другие, наоборот, памятуя о том, что труп врага хорошо пахнет, с маниакальным восторгом втягивали аромат гари. Ещё одной проклятой Мери-Сью меньше. Глаза прокурора блестели, на пухлом красном лице читался искренней детский восторг. Запустив руку под мантию он вытащил оттуда Господина Нильсона и швырнул обезьянку в костёр. Защитник напротив — предпочёл бы не видеть происходящего, но долг обязывал, это была его ошибка, его вина, его слабость… Судья стоял на своём месте, и ветер, дувший в сторону костра, играл чёрной мантией. Жизнь бледной призрачной искрой ещё теплилась в обгорелом теле, мерцала в голубых глазах. Но пламя взметнулось выше, поглощая лицо, покрывая его пятнами ожогов, глаза лопнули и вытекли, волосы оплавились. Судья молча взирал на результат своего решения — обугленный труп, вдыхал запах справедливости и беспристрастности, наблюдал, как медленно догорает его детство.